Иоганн Гете - Гец фон Берлихинген с железною рукою
Либетраут. Я думаю, что в тоне дудки для приманивания перепелов.
Адельгейда. Вы никогда не станете умнее!
Либетраут. А разве это возможно, госпожа моя?
Епископ. Ступайте, ступайте! Возьмите лучшего коня в моей конюшне, выберите себе рейтаров и доставьте его мне.
Либетраут. Если я не залучу его сюда — можете сказать, что старая баба, которая сводит веснушки и бородавки, знает больше толку в заклинаниях, чем я.
Епископ. Да разве это поможет? Берлихинген совершенно околдовал его. Если он и приедет, то сейчас же захочет уехать.
Либетраут. Захотеть-то он захочет, а вот сможет ли? Рукопожатье князя и улыбка красавицы! Тут не увернется никакой Вейслинген. Я спешу. Мое почтение.
Епископ. Счастливого пути.
Адельгейда. Прощайте!
Либетраут уходит.
Епископ. Только бы он был здесь, а там — я полагаюсь на вас.
Адельгейда. Я буду силком?
Епископ. О нет!
Адельгейда. Значит, птицей для приманки?
Епископ. Нет, ею будет Либетраут. Я прошу вас — не отказывайте мне в том, чего никто, кроме вас, не может сделать.
Адельгейда. Посмотрим.
ЯКСТГАУЗЕН
Ганс фон Зельбиц. Гец.
Зельбиц. Каждый одобрит вас за то, что вы объявили открытую войну нюрнбергцам.
Гец. Если б я дольше оставался у них в долгу, я бы извелся. Ведь ясно, как день, — это они предали моего оруженосца бамбергцам. Теперь попомнят меня!
Зельбиц. У них давняя злоба на вас.
Гец. А у меня — на них. Мне на руку, что они начали.
Зельбиц. Имперские города вечно заодно с попами.
Гец. У них есть на то основания.
Зельбиц. Мы зададим им жару.
Гец. Я рассчитывал на вас. Если, даст бог, в наши руки попадется бургомистр нюрнбергский с золотою цепью на шее, — он станет в тупик со всей своей премудростью.
Зельбиц. Я слышал, что Вейслинген снова на вашей стороне. Он присоединится к нам?
Гец. Нет еще. Есть причины на то, чтобы он пока не оказывал нам открытой поддержки, на некоторое время достаточно и того, что он не против нас. Поп без него то же, что ряса без попа.
Зельбиц. Когда мы выезжаем?
Гец. Завтра или послезавтра. Скоро на франкфуртскую ярмарку поедут бамбергские и нюрнбергские купцы. У нас будет хороший улов.
Зельбиц. Дай бог! (Уходит.)
БАМБЕРГ. КОМНАТА АДЕЛЬГЕЙДЫ
Адельгейда. Прислужница.
Адельгейда. Он здесь, говоришь ты? Я едва этому верю.
Прислужница. Если бы я его не видела, я бы сама сомневалась.
Адельгейда. Епископ должен озолотить Либетраута, он сделал дело мастерски.
Прислужница. Я видела его, когда он въезжал в замок. Он сидел на белом коне. У моста лошадь заартачилась и не хотела двинуться с места. Со всех улиц бежал народ, чтобы взглянуть на него. Они были довольны, что лошадь заупрямилась. Его приветствовали со всех сторон, и он благодарил всех. Так он сидел в седле спокойно и величаво, пока угрозой и лаской не заставил коня въехать в ворота; за ним последовал Либетраут с несколькими рейтарами.
Адельгейда. Как он тебе нравится?
Прислужница. Как ни один мужчина до сих пор. Он похож на императора здесь (указывает на портрет Максимилиана), как сын родной. Нос только немножко поменьше. Такие же ласковые светло-карие глаза, такие же чудные белокурые волосы, а сложен — как куколка. Полупечальная черточка на лице его — не знаю отчего — ужасно мне понравилась!
Адельгейда. Любопытно взглянуть на него.
Прислужница. Вот был бы муж для вас!
Адельгейда. Дурочка!
Прислужница. Дети и дураки…
Входит Либетраут.
Либетраут. Ну, госпожа моя, чего я заслуживаю?
Адельгейда. Рогов от жены твоей! Ведь если судить по этому случаю, вы должны были своей болтовней совратить с пути истинного не одну жену ближнего своего.
Либетраут. Да нет же, госпожа моя! Возвратить на путь истинный, хотите вы сказать. Ведь если что и случалось, — то на ее же брачном ложе.
Адельгейда. Что вы сделали, чтобы привести его?
Либетраут. Вы слишком хорошо знаете сами, как ловят куликов, — разве надо вас учить еще и моим штукам? Сначала я прикинулся, что ничего не знаю и ничего не понимаю в его поведении. Тут-то и пришлось ему, к невыгоде своей, рассказать мне всю историю. На нее я тотчас же посмотрел с совсем другой точки, чем он: не мог понять, не мог постичь и т. д. Затем я стал рассказывать разные разности о Бамберге — дело и вздор, пробудил некоторые старые воспоминания, и как только я овладел его воображением, я прочно связал снова целую массу нитей, которые уже были разорваны. Он не знал, что с ним происходит, его вновь повлекло в Бамберг, почему — он и сам не знал. Когда же он углубился в себя, пробуя все это распутать, и был слишком занят собою, чтобы быть настороже, я опутал его сетью из трех могучих петель — княжеской милости, женской благосклонности и лести. Так я и притащил его.
Адельгейда. Что вы сказали ему обо мне?
Либетраут. Чистую правду. У вас неприятности с имениями, и вы надеетесь, что он благодаря своему влиянию на императора легко с ними покончит.
Адельгейда. Прекрасно!
Либетраут. Епископ приведет его к вам. (Уходит.)
Адельгейда. Я жду их с такими чувствами, с какими редко жду гостей.
В ШПЕССАРТЕ
Берлихинген. Зельбиц. Георг в одежде рейтара.
Гец. Ты не застал его, Георг?
Георг. За день перед этим он уехал в Бамберг с Либетраутом и двумя рейтарами.
Гец. Не могу понять, что это значит.
Зельбиц. А я понимаю. Ваше примирение было слишком поспешным для того, чтобы быть прочным. Либетраут — малый продувной, он обошел его.
Гец. Ты думаешь, что он способен на вероломство?
Зельбиц. Первый шаг сделан.
Гец. Я этого не думаю. Кто знает, зачем ему понадобилось ехать ко двору. Там еще перед ним в долгу. Будем надеяться на лучшее.
Зельбиц. Дай бог, чтобы он заслуживал благих надежд!
Гец. Я придумал хитрость. Мы наденем на Георга захваченный у бамбергцев камзол рейтара и дадим ему пропуск, — пусть скачет в Бамберг и узнает, как обстоит дело.
Георг. Я давно этого хочу.
Гец. Это — твой первый набег. Будь осторожен, мальчик. Мне будет больно, если с тобою случится несчастие.
Георг. Полно! Пусть их копошатся вокруг меня сколько угодно, это меня не смутит, — они для меня все равно, что крысы или мыши. (Уходит.)
БАМБЕРГ
Епископ. Вейслинген.
Епископ. Ты не хочешь здесь дольше оставаться?
Вейслинген. Ведь вы не потребуете, чтобы я нарушил свою клятву.
Епископ. Я мог бы потребовать, чтобы ты не давал ее. Что за дух тебя обуял? Разве я не мог тебя освободить и без этого? Разве я так мало значу при императорском дворе?
Вейслинген. Так случилось. Простите мне, если можете.
Епископ. Понять не могу, что тебя побудило к такому шагу! Отступиться от меня? Разве нельзя было найти сотни других возможностей, чтобы освободиться? Разве нет у нас его оруженосца? Разве у меня мало денег, чтобы удовлетворить Геца? А мы тем временем продолжали бы действовать против него и его помощников. — Ах, я и забыл, что говорю с его другом, который теперь сам действует против меня и спокойно может взорвать те подкопы, которые некогда вырыл сам!
Вейслинген. Ваше преосвященство!
Епископ. И все-таки, когда я снова вижу твое лицо и слышу твой голос, — это невозможно, невозможно!
Вейслинген. Прощайте, ваше преосвященство!
Епископ. Да будет с тобою мое благословение! Раньше, когда ты уходил, я говорил до свиданья, теперь скажу — дай бог, чтобы мы больше никогда не увиделись.
Вейслинген. Многое может измениться.
Епископ. И так уже изменилось слишком многое. Быть может, я еще увижу тебя с оружием в руках перед моими стенами, опустошающим те поля, которые теперь обязаны тебе своим цветущим состоянием.
Вейслинген. Нет, господин мой!
Епископ. Ты не можешь сказать — нет! Светские владыки — мои соседи — все точат на меня зубы. Покамест ты был у меня… Ступайте, Вейслинген! Мне больше нечего сказать вам. Вы многое превратили в ничто. Ступайте!
