Жан Ануй - Орниф, или Сквозной ветерок
Отец Дюбатон. Он хотел, чтобы человеку все давалось с трудом и чтобы истинная любовь была редкостью.
Орнифль. Он может быть спокоен. Любовь редко нас посещает. Только он мог бы, пожалуй, постараться избавить нас от иллюзии и этой неутоленной тоски, которую он вселил в души некоторых людей, тоски от невозможности все объять. Вот это, на мой взгляд, с его стороны весьма нелогично.
Отец Дюбатон (мягко). Господь не сообразуется с логикой, сын мой. (После паузы, так же мягко.) Могу ли я чем-нибудь вам помочь? Знаю, вы не возлагаете больших надежд на мое ведомство. Да я и не хотел бы расхваливать мои индульгенции, как коммивояжер. Чем же я все-таки могу вам помочь?
Орнифль (со спокойной приветливостью). Ничем, отец мой. И поверьте, мне очень жаль — ведь ваша сказочка так мила…
Отец Дюбатон (разведя руками, тихо). Это печально главным образом для меня. Видно, вам мешает моя сутана. Человек, возлюбивший другого, всегда может ему помочь. (Встает.) Знаете, я думаю, что мы с вами неудачно начали нашу сценку. Тон был несколько напряженный. Да и куда нас могли завести все эти громкие слова? В прежние времена мы с вами перешучивались. Это мне куда больше нравилось. А сегодня вы напустили на себя дьявольскую мрачность, и все потому, что этот милый юноша сказал, будто вы нездоровы… Знаете, медицина медициной, но в конечном счете все решает господь… и, может, еще вы переживете нас обоих… (Сделав шаг к Орнифлю, останавливается.) На прощание — еще два слова. За вашей рисовкой — простите мне это слово, сейчас я говорю с вами не как духовное лицо, а просто как старший — я угадываю какую-то стыдливость, и она мешает вам быть со мной откровенным. Поверьте, мы, священники, не девицы, хотя сутаны и походят на платье… Мы для человечества все равно что мусорщики, а посему мы знаем о нем, в конечном счете, много больше самых отпетых прожигателей жизни… Прошу вас, хоть раз положите карты на стол. Вы много грешили в своей жизни и всегда — на один манер. Между нами, к чему столько женщин?
Орнифль (тихо). Ничто другое меня не развлекало.
Отец Дюбатон. Значит, вы ни одну из них не любили?
Орнифль (с улыбкой). Любил. Кстати, собственную жену. Но…
Отец Дюбатон. Но что же?
Орнифль (ласково). Вам это не понять, отец мой…
Отец Дюбатон. Конечно, я не очень-то разбираюсь в таких делах. Но во время каникул я езжу к брату, который живет на берегу Роны, и мы всегда обедаем с ним в скромной рыбачьей таверне, где подают отличное вино. Из года в год я заказываю одно и то же вино. Если уж что-то пришлось тебе по душе, ты тянешься к этому снова и снова. Понравилось тебе красное вино — остаешься ему верен. Во всяком случае, какое-то время.
Орнифль (улыбнувшись, после небольшой паузы, дружелюбно). Ваше сравнение не очень удачно, отец мой. С годами вино становится все ароматнее и ароматнее, а любовь начинает горчить.
Отец Дюбатон. Значит, вас забавляло только одно — дегустация? (Шутливо.) Можете считать меня пьяницей, но вот что я вам скажу: вы не настоящий любитель вина.
Орнифль (с улыбкой, но серьезно). Может быть, и так. Я как-то об этом не подумал.
Отец Дюбатон (с юмором.). Материалисты и в самом деле ничего не смыслят в наслаждениях…
Входит Ненетта.
Ненетта. Мсье, доктора пришли!
Отец Дюбатон. Я передаю вас в другие заботливые руки. Со служителями бога в наши дни можно шутить, но со слугами Эскулапа шутки плохи… Не провожайте меня… Как всякий коммивояжер, я отлично знаю, где выход… (Уходит.)
Орнифль (стоит неподвижно в задумчивости посреди сцены. Потом, встряхнувшись, вдруг, тихо). Старый фокусник! Почти собрат. Еще немного, и он бы меня окрутил! (Задумывается еще на миг, затем зовет.) Ненетта!
Ненетта (подходит к нему). Что, мсье?
Орнифль. Спустись сейчас вниз в цветочную лавку и скажи хозяину, чтобы прислал все розы, какие у него есть, самые лучшие!
Ненетта. Сюда?
Орнифль. Да, для графини. (Подойдя к ней.) Ты провела этих двух шутов в мой кабинет? Помоги-ка мне сбросить остатки этого маскарада… Я уже не знаю, что мне можно и чего нельзя. Вдруг я умру на месте, если стану сам снимать ботинки… Умирать — и без того довольно глупо, надо хотя бы обставить это поуютнее…
Ненетта (помогая ему раздеться). Вечером звонила мадемуазель Мари-Пеш и сказала, что готова встретиться с вами, когда вам угодно. Она будет звонить рано утром, перед тем как пойти на киностудию. Что ей передать?
Орнифль (на мгновение задумывается, потом озабоченно вздыхает). Скажешь ей, что я сейчас действительно очень занят… (Направляется к ванной комнате.)
Ненетта идет за ним, на ходу расстегивая ему камзол.
Как ты полагаешь, Ненетта, есть у тебя душа?
Ненетта (спокойно). У всякого есть душа. Господин граф только сегодня над этим задумались?
Орнифль. Да, сегодня. Не говори обо мне в третьем лице. Мы же здесь одни. (Взяв ее за плечи, поворачивает к себе.) Взгляни на меня!
Ненетта (смущенно отворачивается). Не хочу. Не люблю, когда теперь на меня смотрят.
Орнифль (с улыбкой). Это с каких же пор?
Ненетта. С тех самых, как у вас пропала охота на меня смотреть…
Орнифль (неожиданно ласково). До чего же ты была хороша, Ненетта!..
Ненетта (тихо, но без горечи). Да, в темном закоулке…
Орнифль (пожимая плечами). Прелестная девушка в прелестном закоулке — это восхитительно… (Вдруг шутливо взрывается.) До чего же вы мне все надоели с вашими душами!.. (Весело хлопает ее по заду.) Пошли! Поможешь мне одеться!
Ненетта (с улыбкой вздыхает, идя за ним в ванную комнату). Задор у вас не тот.
Орнифль (уходя, угрюмо). Какой уж задор у больного!
Оба уходят.
Занавес
Действие четвертое
Комната Орнифля.
На сцене Маштю и мадемуазель Сюпо, которые словно чего-то ждут. Маштю ходит по комнате взад и вперед.
Маштю. Это хорошо или плохо, что его так долго выслушивают?
Мадемуазель Сюпо. Или то, или другое, смотря по обстоятельствам.
Маштю (после небольшой паузы). Это он велел вам позвонить мне на квартиру мадемуазель Меркадье?
Мадемуазель Сюпо (пожимая плечами). Он был без сознания.
Маштю. Откуда же вы тогда узнали, что я там?
Мадемуазель Сюпо. Я все знаю.
Маштю. В другой раз постарайтесь поменьше знать, мадемуазель Сюпо. Я берегу свои секреты для своих собственных секретарш.
Мадемуазель Сюпо (презрительно пожимая плечами). Я вас даже и не слушаю!
Маштю. Чем же вы тогда заняты?
Мадемуазель Сюпо. Я благодарю небо!
Маштю (глядит на нее растерянно и ворчит). Просто сумасшедший дом! Сплошные намеки да недомолвки. Вчера вечером ваш красавчик прожужжал мне все уши, будто та девчонка от меня без ума, хотя я вовсе не тянул его за язык. По его совету я заявляюсь к ней, хоть и встречаю ледяной прием… Мне стоило чертовского труда заставить ее утереть слезы и сесть со мной за стол. К счастью, я опрокинул на скатерть рюмку и выругался, и это ее рассмешило. Короче, мы уже доедали пулярку, атмосфера вроде разрядилась, мы уже собирались перейти к десерту — и тут вы звоните мне, будто он совсем плох. Я все бросил. Приезжаю сюда, — а он здоров как огурчик и несет что-то непонятное… Чистейший бред.
Мадемуазель Сюпо. Нет, это были прекрасные слова! Но вы, как всегда, ничего не поняли.
Маштю. Священник явился как раз в ту минуту, когда, как мне показалось, я начал что-то понимать. И тут я сразу сник. Так или иначе, я больше не позволю над собой смеяться. Я человек покладистый, но с меня довольно! Мог бы сначала спросить, есть ли у меня душа, прежде чем совать этот ключ.
Мадемуазель Сюпо. Где уж такому человеку, как вы, понять чудо, которое свершилось на ваших глазах этой ночью. Этот ужасный приступ ниспослан нам провидением. Теперь я знаю: мэтра можно спасти!
Маштю. А от чего его надо спасать?
Мадемуазель Сюпо. От него самого. Я чувствую, что настал день, которого я так долго ждала. Я словно вижу, как занимается божественная заря.
