Джеймс Голдмен - Лев зимой
ЭЛИС. А ты ее ненавидишь до сих пор.
ЭЛИНОР. Нет, это уже прошло. Он взял ее вместо меня. И, понимаешь, это было очень тяжело. Подобно тебе, она сидела во главе стола у Генри. А это мое место.
ЭЛИС. Потому ты и отравила ее.
ЭЛИНОР. Досужие россказни простолюдинов. О, я молилась о ниспослании ей гибели и пела песни, когда ее не стало. Но даже у Цирцеи были свои пределы. Нет, я никогда не травила Розамунду. А почему ты не радуешься? Генри живет с тобой. Ты должна быть умнее меня.
ЭЛИС. А тебе идет зеленое. Ты должна всегда его носить.
ЭЛИНОР. Ты что, завидуешь мне?
ЭЛИС. Я пыталась жалеть тебя, но жалость оборачивается в нечто другое.
ЭЛИНОР. Жалеть? Почему?
ЭЛИС. Ты любишь Генри, но ты любишь и его королевство. Ты смотришь на него и видишь города, деревни, берега морей, налоги. А я, кроме его самого, ничего не вижу. Оставь его мне, можешь?
ЭЛИНОР. Я ушла от него десять лет назад.
ЭЛИС. Ты неприкасаемая. А я-то думала разжалобить тебя. Неужели ты всегда была такой? Много лет назад, когда я была юной девочкой и боготворила тебя, неужели уже тогда ты была такой, как сейчас?
ЭЛИНОР. Весьма вероятно. Детка, я сокрушена и пришла, чтобы отдать ему все, что он попросит.
ЭЛИС. А ты знаешь, что бы я хотела получить на Рождество? Мне бы хотелось увидеть, как ты будешь страдать.
ЭЛИНОР (кивает). Увидишь, Элис. Ради тебя, пусть будет так.
ЭЛИС (кидается к ЭЛИНОР). Маман, ах, маман.
ЭЛИНОР (крепко держит ее, начинает качать и тихо поет). Рождественские вина согреют тебя. Не дрожи, моя маленькая.
ЭЛИС. Я не дрожу.
ЭЛИНОР. В рождественском камине бревна трещат. Ты что, плачешь?
ЭЛИС. Нет, мадам.
ЭЛИНОР. Прижмись ко мне, покрепче, не отпускай меня.
Входит ГЕНРИ.
ГЕНРИ (бледный, спокойный, тихий). Небо все усыпано звездами. Какими глазами надо обладать, чтобы среди такого множества открыть еще одну.
ЭЛИНОР. Ты не замерз?
ЭЛИС. Я приготовила вино. (Наливает ГЕНРИ).
ГЕНРИ. Интересно, раньше звезд было меньше или столько же? Не знаю. Это так таинственно.
ЭЛИС подает ему кубок.
Что ты налила мне?
ЭЛИС. Подогретое вино.
ГЕНРИ. Ну да, конечно. (Берет ее лицо в свои руки). Ты так-же красива наяву, как в моих грезах. (Живо — неизвестно откуда взялась энергия). А теперь быстро в постель. Моя вдова хочет говорить со мной.
ЭЛИС. Позволь мне остаться?
ГЕНРИ. Подожди меня там. Я скоро.
ЭЛИС. Она пришла выведать твои планы.
ГЕНРИ. Я знаю.
ЭЛИС. Она хочет вернуть тебя.
ГЕНРИ (ЭЛИНОР). Такого старика, как я?
ЭЛИНОР. Да, такого.
ЭЛИС. О, поедайте друг друга, это не мое дело. Я подкидыш, и у меня никогда не будет мужа, а у жены моего любовника клыки вместо зубов, и вообще все скоро умрут. Ни римлян нет у нас, ни христиан. Зато все остальное есть, что было на арене. (Выходит).
ЭЛИНОР. Я горжусь ею, ведь это я учила ее риторике.
ГЕНРИ (наливает ей вина). Итак, ты хочешь вернуть меня?
ЭЛИНОР. Это Элис так думает. Она полагает, что желание быть любимой никогда не исчезает.
ГЕНРИ. А она права. Я удивляюсь на тебя: после всех этих лет ты — как этот свободный для проезда подъемный мост — ложишься под каждого.
ЭЛИНОР (принимая от него кубок с вином). В моем возрасте движение уже не такое интенсивное.
ГЕНРИ. За твое нескончаемое здоровье. (Пьет). Ну, женушка, что ты еще задумала?
ЭЛИНОР. О, Генри, мы так все запутали.
ГЕНРИ. Что правда, то правда.
ЭЛИНОР. Хуже и быть не может.
ГЕНРИ. Ты ужасно выглядишь, как в день Страшного Суда.
ЭЛИНОР. Я очень мало сплю, вот почему. Я запухла?
ГЕНРИ. Да трудно сказать — по-моему, это естественная дряблость кожи.
ЭЛИНОР. Я видела Ричарда.
ГЕНРИ. Великолепный мальчик. (Ставит кубок на стол.)
ЭЛИНОР. Он говорит, что вы ссорились.
ГЕНРИ. А мы все время ссоримся.
ЭЛИНОР. Он считает, что ты хочешь лишить его престола.
ГЕНРИ. Я думаю, что сменю гнев на милость. А как ты думаешь?
ЭЛИНОР. А меня это не очень трогает. Говоря по правде, Генри, я вообще не знаю, есть ли на свете такие вещи, которые бы волновали меня. Мне иногда кажется, что я жажду чего-то по привычке, и все мои желания — лишь поэтические страсти, не что иное как воспоминания. (Ставит кубок на стол).
ГЕНРИ. Я мог бы часами слушать твои россказни. Итак, твои вожделения подзаржавели. Великолепно, великолепно.
ЭЛИНОР. Я так устала, Генри.
ГЕНРИ. Попробуй поспать немного. Засни, и пусть тебе приснится сон, что ты поедаешь меня, зажаренного с гренками, — такое, знаешь, филе Анри а ля мод.
ЭЛИНОР. Генри, прекрати.
ГЕНРИ. Элинор, я еще и не начинал.
ЭЛИНОР. Чего же ты хочешь? Чтобы день был твой? Он твой и есть. Все твое, и я в том числе.
ГЕНРИ. Ты моя? Моя кто, что?
ЭЛИНОР. Да что тебе угодно! Ты хочешь впредь видеть мое имя на бумаге. Пожалуйста! Я подпишу любой документ. Тебе нужна Аквитания для Джона? Пусть берет. Пусть она принадлежит ему, тебе, кому угодно. Бери ее.
ГЕНРИ. В обмен на что?
ЭЛИНОР. Да ни на что. Чтобы хоть немного успокоиться. Чтобы положить конец всему этому. Ради всего святого, посади меня на корабль и отправь обратно в Англию, запри меня в темнице и потеряй ключ. Оставь меня в покое.
ГЕНРИ одобрительно кивает головой и начинает хлопать в ладоши.
Я клянусь в этом. Я даю слово.
ГЕНРИ продолжает аплодировать. Покачивая головой, надломленная, она медленно опускается в кресло.
О, хорошо, хорошо. Хорошо.
ГЕНРИ. Может быть, тебе дать подушку? Подставку для ног? Не хочешь укрыться теплой шалью?
Она тупо смотрит сквозь него.
Твои клятвы кощунственны. Твои слова ругательные. Твое имя на бумаге — это испорченная бумаге. Бог свидетель, ты достойна всяческого поношения, и я это сделаю, слышишь?
ЭЛИНОР никак не реагирует.
Элинор!
Она тянется к нему, хватает его руки и целует их.
Не смей этого делать!
ЭЛИНОР (роняет его руку и едва слышным голосом, будто издалека). Как и любому другому мыслящему человеку, мне хотелось бы думать о том, что на свете есть — не важно, чей или какой, есть какой-то бог. Не из страха — смерть не страшна, это жизнь нас непрестанно жалит. Но, если где-то есть какой-то бог, я должна существовать в его воображении, ну, как Антигона в воображении Софокла. Во мне не должно быть никаких противоречий, никаких сдвигов, все должно быть на месте, ничего не перепутано или испорчено. И тогда, Генри тогда есть смысл в моем существовании. Я была бы королевой в Аркадии, а не животным в хаотичном мире. А теперь скажи мне, с того места, откуда мы отправились в путь, мы когда- нибудь доберемся до Рождества?
ГЕНРИ. Шаг за шагом (Берет кубок и направляется к постели).
ЭЛИНОР. Что же будет со мной?
ГЕНРИ (опрокидываясь на постель). Премиленькое любопытство у такой дохлой кошки. Если тебя интересуют мои планы, спрашивай, я отвечу.
ЭЛИНОР. Завоевывай Китай, ограбь Ватикан, постригись в монахи — мне наплевать. Дай я перепишу мои земли на Джона и пойду спать.
ГЕНРИ. Нет, ты слишком великодушна. Я не могу принять такую жертву.
ЭЛИНОР. Ну, ну, хватит. Я подпишу бумагу — хоть кровью, хоть слюною, хоть яркими синими чернилами. Давай покончим с этим.
ГЕНРИ. Давай не торопиться. Нет, я не хочу, чтобы ты что-нибудь подписывала.
ЭЛИНОР. Не хочешь?
ГЕНРИ. Бог мой, как мне нравится дразнить тебя!
ЭЛИНОР. Ты не хочешь, чтобы я отдала мои земли Джону?
ГЕНРИ (кивает, улыбается). Попало в яблочко.
ЭЛИНОР. Ты не хочешь Ричарда, но ты не хочешь и Джона.
ГЕНРИ (садится). Ты угадала, схватила суть.
ЭЛИНОР. Ну, хорошо, говори. Ставь меня на место. Что ты хочешь?
