24 часа (СИ) - "Arne Lati"
- Все нормально, - вру без оглядки, начиная осознавать, что сейчас перед этим испуганным вечным мальчишкой действительно сижу Я, тот Я, из будущего. И такой контраст "было" и "стало" действительно может напугать, а еще это значит, что не сон это всё, самая настоящая явь и хочешь, Женька, или нет, но тебе придется поверить, а еще отпустить...
Трусь щеками о его ладони, выдавая сам себя с головой. Эта ласка больная, неконтролируемая, я так не привык и не делал никогда, а Мишка... тем более такого понять не может и еще больше начинает волноваться.
- А давай в душ, а? - предлагает как вариант, но что-то мне подсказывает, что когда я выйду, меня уже будут встречать санитары.
- Не-а, - получается даже улыбнуться. Беру его руки в свои, поражаясь, почему пальцы не дрожат, почему голос стал ровным, и главное, почему в голове прекратился этот убийственный звон. - У меня есть вариант получше, - тяну его вверх, без труда поборов легкое сопротивление. - Иди ко мне, - шепчу в приоткрытые от удивления губы и, прежде чем он успевает послать меня на хуй, затаскиваю его к себе на колени, прижимаюсь всем телом, так и не отпуская растерянного взгляда. Подавшись к нему всем своим существом... целую.
Сейчас, держа в своей хватке самое дорогое... того, кем жил последние годы... того, кто делал меня сильнее и ломал меня тоже он... того, кто дорог больше жизни, за кем и в рай, и в ад, и в чертову пропасть, но вместе... выжав всего себя, заставив сердце биться с новой силой и поверив, вот сейчас, ощущая тепло его губ на своих, растворяясь в непривычно нежном, тягучем и чувственном поцелуе, осознал, что меня больше нет, что из нас двоих в живых останется лишь он, и я рад этому. Настолько, что хочется кричать, ведь дышать стало легче. Это простое осознание доходило до меня долгие два года и если это все же сон, в котором мне суждено умереть, а там, в реальной жизни, ЕГО не будет... что ж, пусть так, тогда я не хочу просыпаться.
- Жень? - зовет меня, оторвавшись от моих губ и чуть ослабив хватку на моей шее. - Я боюсь. Мне кажется, я теряю тебя, - неподдельный страх и паника, но сейчас пережить это уже легче, мне легче.
- Я с тобой, малыш, - шепчу едва касаясь его губ, глажу крепкую, но все еще юношескую спину поверх форменной футболки, невинно, почти робко, словно впервые пробую на вкус раскрасневшиеся губы, целую острые скулы, спускаюсь языком вдоль линии шеи, пока он напрягается в моих руках под порывом накатывающего возбуждения. Я наслаждаюсь моментом, наслаждаюсь им, вспоминая незабытое, нет, но давно оставленное, и заново изучаю его, душа нас обоих этой неправильной нежностью.
- Жень... - шепчет мое имя, когда, скользнув ему под футболку, ласкаю влажную от возбуждения и безумия ночи кожу, поднявшись вдоль ребер, задираю футболку выше, с жадностью и совершенно без зазрения совести разглядывая такое желанное тело, бархатную, все еще загорелую кожу на подтянутом торсе, выступающие коричневые соски, затвердевшие от возбуждения, и пока Мишка замирает, сидя на мне, окончательно стягиваю ненужную больше вещь, откидывая ее на пол.
- Как же я тебя люблю... - трусь носом о его грудь, целую впадинку между ключиц, сильнее сжимая руками бедра, уже сейчас ненавидя грубую ткань брюк, разделяющую нас, и еще ближе притягиваю его к себе. - Как же я тебя люблю.
Мое состояние напоминает некий транс, и все происходящее будто со стороны, потому что ощущения... Блять, как же сложно! Все тело горит, запястья ноют, и если бы не видел свои руки, подумал бы, что они давно пропитались кровью. И сердце... колотится как заведенное, где-то в горле... Бросает то в жар, то в холод, и тело ноет, и этот мерзкий шум в ушах, будто трещат стрелки часов, истерично ерзая по исцарапанному стеклянному циферблату, отмеряя мои последние мгновения. Ужасно бьет по психике, а я оторваться от НЕГО не могу. Целую, ласкаю, растворяюсь в нем и мне не страшно, нет. Совсем. Я счастлив. Только боль отвлекает, но даже это сейчас не имеет никакого значения.
- Женя... Женечка... - шепчет, молит, просит остановиться или, быть может, хоть немного прийти в себя, пока я с маниакальным упорством расстегиваю его ремень и, приподняв за бедра, приспускаю с него штаны, обхватывая ладонями ягодицы и собственнически сжимая их, ощущая даже через ткань плавок, какой он горячий.
- Душ, гигиена, моральные принципы, - давит на жалость, пытаясь выскользнуть из моих рук.
Он всегда был чистюлей, и я даже привык к тому, что мытьё и прочую гигиену он возвёл в культ, но сейчас все это кажется таким неважным, пустяковым. Вдыхая запах его кожи, ощущая ее влажность и тонкий шлейф пота, который не отталкивает, а наоборот притягивает словно сильнейший афродизиак, не могу позволить ему такую роскошь, как душ.
Все-таки упускаю из своих рук изворотливое тело и Мишка скатывается на палас, пытается уползти, путаясь в штанах и глухо постанывая, когда перевозбужденный член болезненно трется о расстегнутую ширинку брюк.
Цепляю его за щиколотку, грубо тяну обратно, наваливаясь на него сверху, жадно трусь о его задницу своим изнывающим членом, загнанно дышу ему в шею, начиная плыть уже не по-детски.
- Плевать я хотел на все твои правила, - рычу ему на ухо, не понимая, куда делась вся та накопившаяся за долгие годы разлуки нежность и откуда взялось это ненормальное желание подчинить, овладеть, сделать своим.
- Я... - не знаю, что он хотел сказать, совершенно бессовестно кусаю его за загривок, втягивая в рот влажную кожу, пользуясь совершенно бессовестным приемом, зная, как сильно его уносит от этого, и, приподняв за бедра, сильнее прижимаюсь к нему пахом.
Все. Это все. Я не могу больше. Словно тормоза слетели... как у меня, так и у него.
Порывисто разворачивается подо мной, совершенно по-блядски раскинув бедра в стороны и, согнув ноги в коленях, властно сжимает мои бедра, подаваясь вверх и имитируя поступательными движениями секс, теперь уже сам действуя нечестно.
Этот наивный, даже мальчишеский, все тот же юный взгляд, полный покорности, и безумные огоньки - эта бешеная смесь выбивает из меня последние крупицы разума.
Отстраняюсь, нервно откидывая его руки в сторону, когда он, учуяв грядущую перспективу, пытается удержать меня ближе к себе. Как скидываю с себя одежду и стягиваю с него штаны, не помню, лишь его взгляд перед глазами, губы эти раскрасневшиеся и припухшие от поцелуя, и розовый кончик языка без конца скользящий... черт!
- Ты же потерпишь? Да, малыш? - прошу его, сам не понимая, как могу произносить еще хоть что-то.
Ладонью сжимаю его уже влажный член через белую, намокшую от выделившейся от перевозбуждения смазки на белье ткань, трусь о его бедро, нависая над ним и едва удерживая себя на весу, опираюсь на одну руку.
Он кивает, закусив нижнюю губу, и я кричать хочу, потому что вижу, всем своим существом ощущаю, как он этого хочет, меня хочет.
Сейчас нет возможности тратить время на более длительные ласки, хотя желание залюбить его до невменяемости есть и вряд ли когда исчезнет, разве что вместе со мной, но сейчас мы слишком перевозбуждены и вздрючены не на шутку для этого. Это будет скорее мука, чем ласка, а причинять ему даже такую боль я не хочу, не могу, сам не выдержу.
