Никто (СИ) - Красин Олег
"О, как давно! Сквозь эту тьму
Скажи одно, ты та ли, та ли?"
И струны ластились к нему,
Звеня, но, ластясь, трепетали.
"Не правда ль, больше никогда
Мы не расстанемся? довольно..."
И скрипка отвечала да,
Но сердцу скрипки было больно.
Смычок все понял, он затих,
А в скрипке эхо все держалось...
И было мукою для них,
Что людям музыкой казалось.
Но человек не погасил
До утра свеч... И струны пели...
Лишь солнце их нашло без сил
На черном бархате постели.
Прочитав, роняет лист ы на пол и не подбирает их . Все молчат какое - то время, как бы обдумывая услышанное.
Беляев. -- Чудесно, потрясающе! Иннокентий Федорович вам бесспорно надо печататься.
Валентин. -- Как это тонко, отец!
Маковский. -- Да, свежо, удивительно свежо! И как глубоко! Смычок слился со скрипкой в одно целое. Но воля музыканта важнее, только она может соединить их вместе. Если делать широкое обобщение -- музыкант это сама жизнь, в чьих силах нас сводить и разлучать.
Нина. -- Интересно, кто эти смычок и скрипка? Иннокентий Федорович, вы не раскроете загадку?
Анненский (неуверенно). -- Ниночка, это всего лишь поэтический образ, пришедший в мою голову во время поездок в поезде. Знаете, под стук вагонных колес о многом думается.
Ольга. -- Какой, право, здесь интерес, Нина? У Иннокентия Федоровича много поэтических образов, надо только внимательно слушать!
Нина (обиженно). -- Можно и не говорить, я сама догадываюсь.
Платон. -- Да что тут думать? Смычок и скрипка это поезд и вагон, в котором ехал Иннокентий Федорович. Я сразу понял. (Все удивленно смотрят на него).
Дина Валентиновна. -- Кеня, голубчик, хочешь дольку апельсина?
Анненский. -- Я...мм...
Дина Валентиновна встает, подходит к нему, кладет дольку в рот. Анненский бе с помощно, не противясь, жует. Но лицо его недовольно.
Дина Валентиновна (смотрит на него, усмехается). -- Что случилось? Тебе не нравится?
Анненский. -- Нет, всё хорошо, Диночка! Только твои пальцы пахнут сигаретами.
Дина Валентиновна (капризно). -- Кеня, я не могу бросить курить, ты же знаешь! И потом, я недавно читала в "Петербургской газете", что в Гдовском уезде проживает старуха, которой сто двадцать девять лет. Можешь себе представить, что старуха почти слепа, плохо слышит, но до сих пор курит!
Анненский. -- Нет, не могу представить. (Иронично) Я всю жизнь обречен ехать в вагоне для курящих вместе с тобой, Валентином и Платоном. Слушайте, а не пора ли нам откушать чаю? Дина, распорядись, пожалуйста!
Дина Валентиновна звонит в колокольчик, вызывает Арефу. Тот появляется.
Дина Валентиновна. -- Арефа, скажи накрыть на стол, мы будем чай кушать.
Арефа. -- Уже накрыли, барыня!
Анненский. -- Вот и великолепно! Прошу!
Все поднимаются и выходят из кабинета. Звучит голос Шаляпина из граммофона за стенкой поющего "Элегию" Массне .
Сцена III .
Кабинет Анненского. Входят Нина и Ольга.
Нина. -- Олюшка, я прошу тебя! Прекрати свои шашни с Иннокентием Федоровичем. Это становиться неприличным, в конце концов! У тебя же муж, дети. Нельзя же так!
Ольга. -- Шашни? О чём ты? Тебе, Нина что-то привиделось. Ты ведешь себя как пьяная, но у Иннокентия Федорович вина не подавали -- только чай.
Нина. -- Смеешься? Я же вижу, как он на тебя смотрит и как ты на него. Так не смотрят друг на друга посторонние -- лишь близкие люди, влюблённые друг в друга по уши.
Ольга. -- Мне кажется, ты ревнуешь, безосновательно ревнуешь. Давай прекратим этот пустой разговор, вернемся в гостиную.
Нина. -- Нет уж, я тебя неспроста сюда позвала. Ольга, постыдись, у тебя Платон, как же его можно обманывать! Это я одинока с того времени, как меня оставил муж... Мы разошлись sans scandale, sans vacarme, sans une larme (франц. "без скандала, без шума, без слез"), но это не значит, что мне легко...
Ольга. -- Значит, тебе можно флиртовать только из-за того, что ты одна?
Нина. -- Я знаю, что Кеня питает ко мне чувства. У меня есть письма...его слова... Мы проводили с ним время, когда он бывал у меня на даче! Он очень, очень был нежен! У него такая чуткая душа, как пугливая лань -- того и гляди можно спугнуть одним неосторожным движением. И услышишь только треск кустов. А потом в его жизни появилась ты.
Ольга. -- Хорошо, я скажу тебе, раз ты меня принуждаешь -- мы любим друг друга! Это началось не сейчас, а больше года назад, когда Кеня жил на даче Эбермана. У нас с ним такая любовь, незримая духовная связь, аж голова кружится и ноги отнимаются. Я готова пойти за ним хоть куда, хоть на край света, только бы видеть его лицо, эти глаза, полные любви. Ах, ну что тут говорить! Такие дела, Ниночка!
Нина (враждебно). -- Ты стала ему женой? Ты изменила Платону?
Ольга. -- Нет что ты? Кеня этого не захотел. Наши сердца и тела соединились не здесь, на земле, а на небе.
Нина. -- Это гнусно! Противно! Ты низкая, дурная женщина.
Ольга -- Но почему ты ко мне так строга? Ты должна меня понять. Мы с Кеней любим друг друга и ничего нельзя изменить. Ничего!
Нина (не слушая). -- Нет, как же это противно -- иметь мужа, детей и изменять им всем, обманывать Дину Валентиновну, эту женщину, которая была к нам так добра. Как можно прикидываться подругой семьи, а самой быть точно змея. Противно всё это! Ужасно! Я не могу это слышать, не желаю! Ты должна оставить его! Немедленно!
Ольга. -- Что? Почему?
Нина. -- Надо пожалеть его, если тебе не жалко всех остальных. У Кени больное сердце. Что будет, если он к тебе привыкнет, сживется с мыслью, что любим, а ты его вдруг оставишь и увлечешься другим человеком? Его сердце не выдержит.
Ольга. -- Я его никогда не брошу. Как ты можешь думать такое? И не прикидывайся, что тебе его жалко!
Нина. -- Отчего же я прикидываюсь? Я его тоже люблю! И отчего же ты думаешь, будто одна можешь его любить? У тебя нет права присваивать его чувства -- он не игрушка в твоих руках. Оля, Олечка, тебе нужно его оставить! Так будет лучше для всех, поверь мне!
Пауза.
Впрочем, если ты настолько эгоистична, черства к окружающим, я тебя заставлю это сделать. Я расскажу Дине Валентиновне, Платону о твоём гнусном поведении. Прошу тебя, не вынуждай!
Ольга. -- Зачем ты так со мной поступаешь, Нина? Зачем?
Нина (холодно). -- Пора возвращаться в гостиную.
Выходит из кабинета Анненского. Немного погодя за ней идет, утирая выступившие слезы, Ольга. Часы, стоящие в кабинете, отбивают время.
Сцена IV .
Кабинет Анненского. Дверь открывается, и входят Беляев и Наталья.
Беляев. -- Наташа, вы обещались показать кабинет Иннокентия Федорович. Признаться, я его не очень рассмотрел во время чтения.
Наталья. -- Этот кабинет -- любимое его место. Здесь он сидит, когда сочиняет (показывает на кресло), здесь бюсты Софокла и Эврипида, а на столе обычно свежие лилии. Так чудесно, правда? Ах, как бы я хотела сделаться беллетристом или поэтом, как Иннокентий Федорович или Валя! Должно быть, это жутко интересно сидеть в кресле, творить...(берет чернильную ручку на столе Анненского и чертит ей в воздухе, словно пишет слова).
