Семен Цвигун - Возмездие
Солнце спряталось за вершины гор. В лесу было уже сумрачно.
Голос за кадром. «Ваш выход из Польши в Чехословакию прикроет отряд подполковника Караваева…».
Полковник Млынский, выбритый и подтянутый, обходил расположение лагеря в сопровождении майора Хвата и сержанта Ерофеева.
Лагерь был хорошо замаскирован на склоне горы, поросшей лесом. С одной стороны он был защищен отвесными скалами, с другой— глубокой пропастью, на дне которой серебрилась горная речка. Лошади, повозки, артиллерия, полевые кухни и землянки для личного состава — все это было спрятано под густыми кронами елей и сосен, под маскировочными сетями и навесами, покрытыми дерном.
Был теплый и ясный день. Люди после долгого и трудного перехода приводили себя в порядок, отдыхали, стирали белье, чистили оружие.
Около большой землянки грелись на солнышке раненые. Некоторые попытались подняться навстречу полковнику, но тот поднял руку.
— Отдыхайте, товарищи. Как настроение?
— Боевое, товарищ полковник..
— Как на курорте…
Млынский и Хват спустились в землянку, а Ерофеев раскрыл кисет, к которому сразу потянулось несколько рук.
— Дай, сержант, закурить твоего табачку. А то в грудях свербит от этого мха.
— Что слыхать-то около начальства? Скоро Гитлеру башку свернем?
— Слышь, Ерофеич, а правду говорят, тут где-то пуп Европы?
— Во доперли-то…
— Пупа не видал, не знаю, — улыбался Ерофеев. — А вот вылезли мы, ребята, надо прямо сказать, из такого места, что и назвать при женщинах неудобно.
Раненые захохотали, а медсестра улыбнулась и погрозила кулачком.
— Ох, Ерофеич, смелый ты на язык, когда Кати Ярцевой нет…
В большой землянке на нарах тесно лежали раненые. Ирина Петровна шла впереди полковника по узкому проходу.
— Товарищ полковник, — позвал один из раненых. — Извините, я с жалобой… на докторшу… Она отправлять меня собирается на Большую землю. Это ж до конца войны не вернусь! А я с первого дня в отряде. Я не согласный! Никуда не поеду.
— Лежи, Василенок, спокойно. Я твою жалобу учту…
— Спасибо. А то она — на Большую землю…
— А вы последнюю новость слышали, товарищи? — вмешался Хват, давая возможность Млынскому и Ирине Петровне уйти в ее закуток, отгороженный дощатой перегородкой. — Наши войска освободили Белград — столицу Югославии!
— Ура-а!
— Вот это лучше всякой таблетки, товарищ майор!
Едва зайдя в закуток, Ирина Петровна прижалась к груди Млынского.
— А мне кому жаловаться, Иван? Я тоже не хочу уезжать…
— Это вопрос решенный, Ирина. В отряд уже назначен новый хирург. Майор Инаури.
— Этого ты мог и не говорить. Женщина?
— Не знаю, — улыбнулся Млынский.
— Никуда не поеду! — Она отстранилась, сказала серьезно: — Ваня, не хочу уезжать…
Лагерь отряда… В землянке штаба…
— Командир чехословацкого партизанского отряда имени Яна Жижки капитан Гонуляк, — представился Млынскому высокий офицер.
— Командир советского партизанского отряда старший лейтенант танковых войск Нечипоренко! — лихо щелкнул каблуками второй, в кожанке и папахе с красной звездочкой, и поправил маузер в деревянной кобуре…
— Ну здравствуйте, хозяева Рудных гор! — Млынский поочередно обнял Гонуляка и Нечипоренко. — Спасибо за гостеприимство…
— Хорошим людям у нас всегда рады, — улыбнулся Гонуляк.
— Дождались наконец… — Нечипоренко вдруг отвернулся и вытер ладонью глаза.
— Ну что ж, просвещайте, товарищи. — Млынский сел за стол, развернул планшет.
— Выполняя ваше предварительное задание, — начал первым Нечипоренко, — мы тут полазили по горам и кое-что обнаружили. Подземный завод в городе Фридштадт. Выпускает танки. В городке Тропау, тоже под землей, расположен завод по выпуску корпусов и других агрегатов для ракет Фау…
— Отлично. — Млынский наносил данные на планшет.
— И у нас имеется кое-что, — сказал Гонуляк. — В городе Корцен — это недалеко от границы с Чехословакией — делают двигатели для ракет. Там у нас есть знакомые…
— Неплохо для начала… — сказал Млынский и добавил, не оборачиваясь: — Гасан… — И осекся.
С полминуты молчали все. Наконец Млынский, вздохнув, продолжил:
— Виктор Сергеевич, надо прощупать подходы к этим объектам, установить прочные связи с разведчиками, выведенными в Остраву и Прагу. Да и в Берлине пора закрепляться основательнее, вы как думаете?
— Я думаю, — сказал из-за спины полковника Ерофеев, ставя на стол большой казан, над которым вкусно дымился парок, — надо подкрепиться зайчатиной, а потом и с Берлином разберемся…
Вольф в своем кабинете внимательно изучает какие-то документы. Звучит тихая музыка. Неслышно входит Крюгер.
— Краков на проводе, группенфюрер.
— Занге?.. Хайль Гитлер! Как идет эвакуация?.. Все ликвидировать, всех… Тебе что, мало шлепков за последнюю партию продукции? Пришли мне материалы обо всех, кто посещал особую зону «Величка»… И копии их удостоверений. — Вольф кладет трубку, устало вытирает глаза. — Крюгер, доставьте мне личные дела всех членов комиссий, которые проверяли особую зону «Величка» и лагерь «Дора».
— Слушаюсь.
— И смените пластинку. Вы что, оглохли?
Пластинка давно шипела. Крюгер подошел к окну, отодвинул портьеру н сменил на проигрывателе пластинку. Все нарастая, зазвучала вагнеровская увертюра к «Тангейзеру»…
В вагоне берлинского метро битком. Среди усталой публики, серой и молчаливой, за специальной перегородкой — несколько простых украинских женщин в платочках, с нашивками «Ост» на стареньких пальто. Но глаза и лица у них веселей, чем у немцев.
У самых дверей — инженер Кюнль. Он явно нервничает. Смотрит в стекло, где отражаются пассажиры, не наблюдает ли кто за ним. Поезд замедляет ход. Кюнль поправляет шляпу, надвигает ее на глаза…
Толпа выносит Кюнля из метро на улицу. И здесь он замечает Карасева в форме майора вермахта, стоящего около газетного киоска. Встретившись взглядом с Кюнлем, Карасев поворачивается и идет не спеша по улице. Переходит на другую сторону. Оборачивается: за Кюнлем, кажется, нет наблюдения.
Карасев подходит к остановке трамвая. Кюнль останавливается. Кроме них здесь только пожилая женщина с ребенком.
Подходит трамвай. Пропустив Кюнля вперед, Карасев прыгает на подножку, когда трамвай уже трогается.
Карасев и Кюнль стоят рядом на пустой площадке трамвая. Оба смотрят на убегающие назад рельсы.
— Простите, что потревожил вас, но есть несколько неотложных вопросов… Какие еще заводы кроме заводов Льежа производят жидкий кислород? Запомнили? Это несложно. И второе: из каких лагерей по преимуществу направляют рабочую силу в «Дору»?
— Это очень трудно, но я постараюсь, — вяло отзывается Кюнль.
— Счастливо…
Осень. Небольшое кафе на берегу озера в предместье Берлина. Пустынно. Неподалеку останавливается машина Карасева.
За никелированной стойкой дремлет толстуха, на секунду приоткрывает глаза, равнодушно смотрит на Карасева.
Он сел у окна. Из подсобного помещения вышла Гелена.
— Пиво и монетку для автомата.
Гелена порылась в кармашке фартука, бросила на стол монетку и направилась к стойке.
Карасев пошел к телефону.
Вернувшись, сказал подошедшей Гелене:
— У вас никогда не болели зубы, фрейлейн Гелена?
— Нет, слава богу. Пожалуйста: все тридцать два целехоньки, один к одному…
— Как это ни печально, но вам придется пойти к зубному. Фридрихштрассе, 10. Частная клиника доктора Фрибе. — И добавляет тихо: — Передать на словах… К Млынскому из Москвы прибывает инженер-подполковник фон Бютцов. Необходимо устроить его на строительство объектов особого лагеря «Дора» в Нордхаузене. Запомнила? Это несложно…
На краю лесной поляны стоят повозки. Зябко кутается в шинель Ирина Петровна. Рядом молчит Млынский. Покашливает Ерофеев.
— Запаздывает, — говорит подошедший Хват, тревожно поглядывая на светлеющее небо.
Наконец послышался ровный гул мотора. Бойцы побежали вдоль поляны, зажигая сложенные заранее кучи хвороста. Костры четко обозначили посадочную полосу.
Самолет коснулся земли колесами на краю поляны и побежал, поднимая пыль и сухие осенние листья…
Первым, плотно затягивая пояс кожаного пальто, из самолета вышел Семиренко. Млынский даже растерялся от неожиданности.
— Ну здравствуй, Иван Петрович. — Семиренко обнял Млынского и трижды расцеловал. — Не ожидал?
— Нет… Здесь никак не думал встретиться…
— А я вот прилетел. Здравствуй, крестница, — обнял Семиренко Ирину Петровну. Затем — Хвата. — Здорово, подполковник.
