Семен Цвигун - Возмездие
Кюнль слушает песню, не отрывая глаз от певицы. Словно почувствовав его взгляд, она улыбается в ответ.
Карасев внимательно смотрит на ключ от номера, лежащий на столике…
Млынский и Ерофеев одни в пещере. Сержант молча и насупившись собирает вещи.
Млынский надевает поверх гимнастерки телогрейку, опоясывается ремнем. С усмешкой смотрит на Ерофеева, которому никак не удается запихнуть в мешок сапоги.
— Ну что ты волком глядишь? Не влезают сапоги — выбрось.
— Да бог с ними, с вашими сапогами, — сказал Ерофеев, в сердцах бросив незавязанный мешок. — Сапоги… Вы людей в упор перестали замечать…
— Это ты о чем?
— А вы сами не видите, что ли? У докторши скоро живот на нос полезет, а вы ее по лесам да горам таскаете…
— Что? Ты что говоришь?
— А то и говорю, что за большими делами не видите ничего вокруг! Ну какими еще словами-то втолковать: беременна Ирина-то, ребенок у нее скоро будет…
— Ерофеич… — Млынский, растерянно улыбаясь, опускается на топчан. — Ерофеич… Ах я старый дурак… А что же вы все молчали? Что же она не сказала?
— А гордость у бабы есть? Кто она вам? Вы подумали? Если жена — так нужно оформить как полагается… Убьют вас, не приведи господи, — она с дитем останется. Кто? Ни вдова, ни… На Большую землю отправлять ее надо.
— Прав ты, Ерофеич, прав во всем! — сказал Млынский. — Спасибо…
В вечернем сумраке шевелился лагерь: люди строились, слышались приглушенные слова команд, скрип тележных колес, топот сапог и лошадиных копыт, бряцанье оружия, тихая ругань…
Санчасть сворачивала палатки. Раненых грузили на подводы. Ирина Петровна, спокойно и деловито переходя от подводы к подводе, справлялась о самочувствии раненых, поправляла повязки.
Где-то за деревьями перед построенными бойцами выступал Алиев. Речь его едва долетала сюда, к санчасти, обрывками фраз:
— Товарищи… За независимость нашей Родины… Свободу народам Европы… Уничтожить фашистского зверя в его собственной берлоге…
Млынский из-за ствола дерева долго наблюдал за Ириной Петровной. Потом окликнул:
— Ирина!
Та вздрогнула, обернулась, торопливо запахнула расстегнутую шинель.
— Иван Петрович! Ваня! Родной… Как же так? Мы уходим, а ты остаешься?
— Ирина…
— Я не хочу, я боюсь тебя потерять.
— Ирина, Ирина… — Млынский прижался к ее щеке, зашептал горячо: — Я все знаю, я счастлив, слышишь?.. Только надо было сразу сказать, ты и ребенок были бы уже в безопасности.
— Ерофеич? Проболтался…
— Ты только будь осторожна, мы скоро увидимся… И у нас будет свадьба. Будет! Всем смертям назло мы будем счастливы, слышишь?..
Повозки санчасти тронулись, раздался девичий голос:
— Ирина Петровна! Товарищ капитан!
— Я не пойду! Я никуда не пойду без тебя! — сказала Ирина Петровна.
Млынский вздохнул и крепко обнял ее.
На пятачке для танцев в ресторанном зале тесно так, что пары только топчутся на месте, прижавшись друг к другу.
Гелена танцует с Кюнлем. Слегка захмелевший инженер жмет девушке пальцы и что-то шепчет на ухо. Она, смеясь, кивает…
Ключ от номера Кюнля лежит на столике, за которым в одиночестве пьет Карасев-Деннерт.
Кюнль и Гелена танцуют, нежно прижавшись щекой к щеке. Он снова шепчет ей на ухо. Но на этот раз девушка отрицательно качает головой.
— Нет, Зигфрид, это невозможно… — Ее полуоткрытый зовущий рот так соблазнителен! — Это невозможно, — повторяет она и еще теснее прижимается к партнеру.
Когда смолкает музыка, они еще некоторое время стоят неподвижно, все так же тесно прижимаясь друг к другу. Наконец возвращаются к столику.
Поцеловав с галантной благодарностью руку Гелены и усадив ее за столик, Кюнль устраивается напротив помрачневшего Карасева.
— Фрейлейн Гелена прекрасно танцует…
— Да я, кажется, пьян… Я лучше уйду. А ты не ходи за мной! Всё! К черту! — Карасев встает, бросает деньги на стол. — Все к черту!.. — Слегка пошатываясь, но стараясь держаться прямо, он направляется к выходу.
Гелена украдкой плачет, вытирая глаза кружевным платочком.
— Ну-ну, успокойтесь. — Кюнль ласково пожимает ее руку. — Очень жаль, что из-за меня.
— А, — машет платочком Гелена, — мне это все надоело!
— С ним часто такое?
— Каждый вечер. С тех пор как вернулся с фронта.
— Да, это неприятно.
Гелена прячет платочек в серебряную сумочку и, вздохнув, улыбается, несколько, правда, растерянно.
— Ну вот я и свободна…
Кюнль, пропустив вперед Гелену, входит за ней в темный номер. Повернув ключ в замке, зажигает свет.
Из кресла напротив двери поднимается Карасев. Он совершенно трезв. У зашторенного окна стоит Шумский.
— Что это значит? — высокомерно спрашивает Кюнль.
— Тихо, господин инженер, — предупреждает Карасев.
Но Кюнль повышает голос:
— Я требую объяснить…
Карасев коротким ударом сбивает инженера с ног.
— Я же предупреждал вас — тихо!
Кюнль лежит на полу и с ужасом смотрит на Карасева, на Гелену, спокойно стоящую возле окна рядом с Шумским.
Карасев молча поднимает Кюнля за ворот и тащит в ванную комнату. Здесь он рывком швыряет не на шутку испуганного и податливого Кюнля к газовой колонке, заводит его руки вокруг колонки и тут же защелкивает наручники.
— Что вам нужно? — испуганно хрипит Кюнль.
— Сейчас узнаете. Только ведите себя хорошо — и все будет в полном порядке. — Карасев обыскивает его, достает портмоне и вынимает документы. — Оружие есть?
— Нет…
Карасев открывает кран душа — зашумела вода. На секунду выходит из ванной, передает документы Кюнля Шуйскому и возвращается.
— Слушайте меня внимательно, Зигфрид. Вы должны понять, что так или иначе мы добьемся, чего хотим. Поэтому вам лучше правдиво и без канители отвечать на вопросы. Вы меня поняли?
— Да…
Входит Шумский.
— На этом динстаусвайсе [1] надо поменять фотографию.
— Рискованно. Здесь приметы, — пожимает плечами Карасев.
— «Глаза голубые, лицо овальное»… Сойдет, я думаю.
Карасев выходит, оставив двери открытыми.
— Вы работаете в ракетном центре Вернера фон Брауна? — спрашивает Шумский у Кюнля.
— Как вам сказать…
— Как можно точнее.
— Я работаю в конструкторском бюро фирмы «Сименс», мы выполняем заказы Брауна и, разумеется, отвечаем перед ним и особоуполномоченным — группенфюрером Вольфом… Что вы собираетесь сделать со мной?
— Это зависит от многих обстоятельств, в том числе и от правдивости ваших ответов, Кюнль. Для чего вы приехали в Краков?
— В командировку. На предприятия особой зоны «Величка».
— Цель командировки? Подробнее, Кюнль.
— Я должен выяснить причины, по которым ракеты взрываются в воздухе после старта. Есть предположение, что из-за саботажа на сборке ракет…
— Такой саботаж возможен?
— В принципе да. Небольшие отклонения в допусках — и при вибрации ракеты в полете…
На пороге появляется Гелена, делает предупреждающий знак.
Шумский строго смотрит на Кюнля, но тот и без того умолк, как только вошла Гелена, и, вздохнув, отвернулся к стене…
А в коридоре, около двери в номер Кюнля, останавливается дежурный эсэсовец. Прислушивается. Из номера едва слышно доносится шум воды…
Краков. Гестапо. Вольф за столом внимательно слушает доклад Занге, стоящего у крупномасштабной карты Дембицы.
— Млынский вцепился в полигон, как мальчишка в рождественский пряник. И я полагаю, что если не сегодня, так завтра он предпримет попытку захвата ракет…
— У тебя все готово?
— Еще несколько часов — и ловушка захлопнется… Сигналом к общему выступлению будет взрыв установок в тот момент, когда Млынский решит, что они уже у него в кармане.
— Хорошо. — Вольф встал из-за стола и подошел к карте. — Только не тяните с полным окружением. Не тяните, Занге. Время работает против нас. Охрана объекта «Величка» усилена?
— Так точно, группенфюрер. Мышь не проскочит…
На въезде у ворот в особую зону охранники тщательно проверяют документы Шумского. Вернув документы, открыли ворота, и, как только машина проехала, один из них позвонил кому-то по телефону из будки КПП…
Машина проехала мимо складов, через железнодорожный переезд, неподалеку от которого стояло несколько пассажирских составов с красными крестами на вагонах, и остановилась у небольшого двухэтажного дома.
Рыжий высокий шарфюрер открыл дверцу машины и приветствовал Шумского:
— Хайль Гитлер!
Небрежно вскинув руку в ответ, Шумский прошел в здание.
Рыжий шарфюрер проводил его в кабинет, сам стал у двери.
