Дни затмения (СИ) - Стругацкие Аркадий и Борис
Затрещал телефон. Малянов приподнял к тут же опустил трубку жестом совершенно механическим.
За окном уже надвигался вечер. Люди появились на улице. У подъезда на скамеечке сидели неподвижные черные старухи. Жара спадала. Медно-красное солнце тяжело висело над голыми скалами-сопками, окружившими город.
Малянов быстро писал формулы, строчка за строчкой, густо, ровно, как по линеечке. Потом вывел с особой тщательностью: «Легко видеть». Обвел рамкой. Второй. Третьей… Нервно захихикал, подпрыгивая на стуле. Застыл с идиотской улыбкой, выкатив невидящие глаза.
— Легко видеть! — провозгласил он.
Голос у него был хриплый, и он откашлялся. Телефон брякнул неуверенно. Малянов строго посмотрел на него и сказал:
— Теперь, на самом деле, надо насчет пучностей уточнить… На самом деле, насчет пучностей чушь какая-то у нас получилась, Малянов… — Он принялся перебирать листочки, разбросанные по столу и по полу. — «Отсюда ясно…» — прочитал он. — Вот тебе и ясно. Ясно, что ничего не ясно…
И тут раздался звонок в дверь.
За порогом квартиры стояла понуро, словно отбывая некое неведомое наказание, нескладная молоденькая девица в унылой длинной юбке и затрапезной кофте неопределенного фасона. Испуганные слегка косящие глаза за толстыми стеклами очков. Костлявые лапки прижимают к животу тоскливого вида ридикюль. И возвышается у ног чудовищный полуторный чемодан, обвязанный белой бечевкой…
Малянов, свирепо хмурясь и играя желваками, еще раз перечитал записку.
— Узнаю свою первую жену, — произнес он с горечью.
— Она сказала, что вы будете только рады… — пролепетала девица.
— Ну еще бы! — сказал Малянов саркастически. — «Она тебе оч. понрав.», — процитировал он из записки. — Это вы. Вы мне оч. понрав.
— Да… — угасающим голосом проблеяла девица. — Но я не буду мешать.
Малянов глянул на нее почти злобно, но тут же спохватился. В сущности, он был человек добрый и склонный к сочувствию.
— Ладно, — сказал он. — Победила дружба. Заходите. Лидочка?
— Да, — сказала девица, счастливо заулыбавшись. У нее даже глаза за очками увлажнились подозрительно. Она подхватила свой чудовищный чемодан и двинулась вперед. Малянов еле-еле успел чемодан перехватить.
— Ого! — крякнул он. — Что у вас там? Походная библиотека? Нет, вот сюда, налево…
Он почти протолкнул растерявшуюся Лидочку в бывшую детскую.
Здесь в углу пестрели заброшенные и забытые игрушки. Стены были увешаны яркими детскими картинками. Кое-где темнели квадраты невыгоревших обоев — там, где какие-то картинки были сняты…
Малянов грохнул чемодан в угол и приказал Лидочке сесть. Она поспешно и послушно опустилась на кушетку, глядя на Малянова овечьим взглядом.
— Спать будете здесь! — распорядился Малянов. — Окно можете открыть. Белье — в шкафу. Сортир — налево за углом. Найдете. Ванна там же. Очень удобно. Я буду работать. Пока я работаю, в доме должна дарить абсолютная тишина. Ваша подруга, она же моя первая жена, этого не понимала, поэтому я ее выгнал. Сечете?
В косеньких глазах появился ужас. Малянову это очень понравилось.
— Можете лежать, сидеть, читать. Можете играть вот с тем зайцем. Но тихо! Никакой беготни, никаких этик считалок, песенок и та да…
Внезапно чудовищный чемодан поехал сам собою по полу и повалился набок. Загудело за окном. Качнулась люстра. Лидочка ошеломленно ойкнула и вцепилась обеими руками в кушетку.
— Спокойно! — сказал Малянов — Это маленькое землетрясение. В вашу честь. У нас тут бывает… А завтра ожидается даже небольшое солнечное затмение. Тоже — в вашу, как я понимаю, честь…
За окном было уже совсем темно. Малянов включил настольную лампу и сидел за столом, положив волосатые кулаки на обе стороны от чистого листка бумаги, набычившись, выдвинув челюсть, словно собирался наброситься на кого-то, кто сидит по ту сторону стола. Но там никого не было. И в комнате никого не было. Дверь закрыта. Слышно, как ворчит вода в ванной и позвякивает посудой Лидочка на кухне. Потом там раздается отчаянный сдавленный вопль, дребезг стекла, и наступает мертвая тишина.
Малянов вздрогнул и посмотрел на закрытую дверь. Выражение лица его переменилось. Он вытянул губы дудкой, повел носом, как всегда, когда намеревался сострить, но тут же забыл обо всем, схватил фломастер и нарисовал на листке жирный красный контур, а на контуре — стрелку. Взял другой фломастер — зеленый. Рядом со стрелкой красиво вывел е. Откинулся на спинку, чиркнул спичкой, закурил удовлетворенно, но тут скрипнула дверь и Лидочка, просунувшись в комнату половинкой жалкой физиономии, пролепетала горестно:
— Дмитрий Алексеевич, я чашку разбила.
— Как! — театрально провозгласил Малянов, развлекаясь. — Еще одну?
— Да. Синюю. С корабликом.
Малянов встал.
— Черт побери! — сказал он уже без всякой театральности. — Извините, Лидия, но вы все-таки поразительная корова!
— Я нечаянно, Дмитрий Алексеевич!..
Малянов проследовал на кухню. Стол там был накрыт к ужину, и со вкусом. Кушанья разложены по тарелочкам. Салат. Зелень. Капельки воды весело искрились на свежевымытой редиске…
А на углу стола лежала синяя чашка в трех частях. Малянов взял в руки одну из частей и бережно покрутил ее в пальцах. Взял вторую. Попытался сложить. Части сложились охотно, и образовалась золотистая надпись: «…ому папе на день рожде…»
Малянов посмотрел на Лидочку. Та обессиленно опустилась под его взглядом на табуретку, и поза ее выразила такое отчаяние, что он смягчился.
— Ладно уж, — сказал он. — Долой сантименты! Где ведро?
— Не надо в ведро, — сказала Лидочка. — Я сама склею.
— С вашими способностями вам знаете, что надо склеивать?
— Не знаю, — сказала Лидочка отчаянно. — Я вам еще доску расколола.
— Какую доску?!
— Деревянную. Для хлеба.
Малянов картинно развел руки.
— Ну это уже все! — провозгласил он. — Вызываю специалиста. Пора.
— Не смейтесь! — сказала Лидочка. — Ничего смешного здесь нет! Вы просто ничего не понимаете… Вы как каменный… Шуточки, прибауточки, а глаза — мертвые, пустые, и весь вы там… — Она ткнула пальцем в сторону кабинета. — С вашими дурацкими проклятыми формулами!.. Вы же не соизволили узнать меня. Я для вас сейчас чучело гороховое, посмешище, а тогда ухаживали, руки целовали… цветы…
Малянов не глядя нащупал стул и уселся.
— Какие цветы? — сказал он растерянно. — Когда?
— Четыре года назад. В Гаграх. Вы еще ходили в такой желтенькой рубашке с надписью «Дельта сайнс фикшн»… — Она вдруг улыбнулась сквозь слезы. — Помните, как вы меня тогда дразнили: «Лидия! Отвратительная мидия!..» Мы с вами мидий собирали и варили из них похлебку с луком. Ну неужели вы совсем ничего не помните?!
Малянов, растерянно таращивший на нее глаза, не успел ничего ответить, потому что в дверь забарабанили и затрезвонили разом, будто целая толпа хулиганов рвалась в квартиру, но оказалось, что это всего-навсего один тощий старикашка — сосед с нижнего этажа.
— Вы что тут — с ума все сошли! — ужасным фальцетом вопил он. — Ведь у меня же там все затопило! Что вы тут делаете? Куда смотрите? Потолок же обваливается… обои! Книги!..
Малянов метнулся в ванную. Ванна была переполнена, на полу — по щиколотку воды. Горячей. С паром.
— Лидия! — загремел Малянов. — Ведь я же предупреждал вас, что сток не работает!..
Он схватил тряпку, пустое эмалированное ведро и шагнул в ванную.
Он собирал воду тряпкой и отжимал ее в ведро. Она работала мусорным совком и довольно ловко. Оба они были мокрые от пота, воды и пара, а старикашка реял над ними, не переставая браниться и жаловаться.
— Надо быть самой фантастической коровой…
— Не предупреждали вы меня! Не предупреждали и все!
— Самой надо соображать! Самой! Голова вам на что?
— Нет, таких людей нельзя селить в современном доме! (Это уже старикашка.) Это же дикие люди! Таким надо жить в деревне, в кишлаке… И в шайке мыться!..
