Мария Хмелик - В городе Сочи темные ночи (сборник)
И вот мы едем. Без вещей. Неизвестно куда. А в чемодане на вокзале осталась моя любовь и гордость — моя ненаглядная кукла с длинными волосами в костюме Золушки, когда она была еще замарашкой, а не принцессой, с настоящей метелкой, зажатой в кулачке, — подарок испанских родственников. Мысль о том, что я никогда ее больше не увижу, разрывает мне сердце. И я начинаю отчаянно орать, звать ее, как будто она может вырваться из своего душного, тряпочного плена, из чемодана, куда ее засунули.
В моей жизни были две страшные истерики. Первая — в три года в детском саду, когда воспитательница несправедливо выгнала меня ночью из спальни в раздевалку, сказав, что ночевать я буду там, среди шкафчиков, потому что не умею себя вести. Я рыдала, но я контролировала ситуацию. Я знала, что орать надо громче, заикаться от слез, тогда, может быть, воспитательница сжалится и отведет меня обратно к ребятам. Но сейчас отчаяние мое безысходно. Никто не мог мне помочь вернуть мое сокровище.
Вагон был полупустой. Мама вошла в купе, посидела там какое-то время, собираясь с мыслями. Я орала. Потом мама решила вернуться в тамбур.
В коридор вышли привлеченные моими воплями пассажиры. Молодая женщина протянула мне шоколадку. Я не взяла. Я орала на испанском языке: "Золушка! Золушка! — И добавляла по-русски: — Ы-Ы-Ы-Ы…"
Появился контролер в черной фуражке с длинным козырьком и в очках. Мама к нему. Но он ничего не слышит! Он растерянно показывает на меня и пожимает плечами, давая понять, что в такой обстановке разговаривать бесполезно.
А поезд все едет и едет. Колеса стучат. За окнами темно. И единственная отрада моей жизни всё дальше и дальше от меня. Можно было бы надеяться на папу. Но папа в Москве, и увижу ли я его когда-нибудь — не знаю, потому что поезд едет так быстро и неизвестно куда.
Вокруг все говорят на французском! Мы как на другой планете. Будто бы нас украли инопланетяне. И что же нам делать? Золушка, моя Золушка, помоги же нам как-нибудь!
Поезд остановился на какой-то маленькой станции. Мы вышли из этого проклятого вагона. Поезд уехал. Что дальше? Где мы? Вокруг темнота и безлюдие.
Промчался на сумасшедшей скорости одинокий тепловоз, подняв с асфальта мусор и набросав мне в глаза песчаной пыли.
Мы идем к зданию станции. Находим комнатку, где сидят служащие. Мама опять начинает говорить по-испански, пытаясь объяснить, что с нами случилось. Они вяло смотрят на нее, совершенно не врубаясь в ее лепет. Наконец один из них куда-то выходит и возвращается с высоким, черноволосым, спокойным, мужественной красоты мужчиной. Я запомнила его на всю жизнь! Это был принц, присланный Золушкой. Это был испанец, подавшийся из нищей в те годы Испании на заработки в богатую соседнюю Францию.
Я замолчала. Он выслушал мою маму, позвонил в Париж на вокзал, спросил наши номера в камере хранения. Потом сказал, что наш поезд проезжает эту станцию и стоять он будет на ней три минуты, за это время нам надо успеть взять у машиниста наши чемоданы и сесть в наш вагон.
Из Парижа в Москву ходит один вагон, который перецепляли в разных странах к идущим на восток поездам. Потому этот вагон обычно был последним.
Как за три минуты мы добежали от машиниста до последнего вагона с тяжеленными чемоданами, я помню смутно. Кажется, машинист попался сообразительный — он просто выкинул наши вещи, пока тормозил, как только увидел нас на платформе. Потому мы пробежали, наверное, половину состава…
Может быть, благодаря этому случаю я очень осторожна и стараюсь не совершать опрометчивых поступков. Но одно я усвоила на всю жизнь: пятилетние дети должны сидеть на даче в Подмосковье, на свежем воздухе, а не путешествовать по Европе с бестолковыми матерями.
В девятом классе учительница литературы, милая женщина с больным сердцем, пережившая ленинградскую блокаду, вдруг посреди урока посмотрела на меня и сказала:
— А тебе, Хмелик, жены будут морду бить.
Я обалдела! Вроде бы я ничего не делала, что могло бы вызвать такое мрачное пророчество. Кажется, в ту минуту я требовала, чтобы мальчишки, сидевшие впереди меня, вернули мне мою вещь. И негромко, кажется, требовала. А тут вдруг какие-то жены будут морду бить за что-то…
Я в то время очень веселая была. "Бесшабашная", как выразился один из одноклассников. Хохотать, как я хохотала в пятнадцать лет, мне уже больше никогда не довелось…
И тут эта реплика. Она как-то насторожила, заставила по-другому взглянуть на окружающий мир. И очень внимательно относиться к чужим мужьям. Держать большую дистанцию, общаясь с ними.
Я, может, потому и замуж так рано вышла, родила ребенка, чтобы вот эти самые жены не видели во мне потенциальную угрозу своему семейному счастью…
Сценарий "Маленькой Веры" я писала, когда мне был двадцать один год. Дочка моя только начала ходить, потому писать приходилось по ночам.
Письменный стол был занят детскими вещами, на кухне писать мне не нравилось — все время казалось, что газом пахнет, потому я откидывала в серванте стенку от бара, где хранились очень немногочисленные бутылки, и устраивалась там.
Жизнь в то время складывалась как-то странно. Я училась водить машину по серо-желтой каше московского снега… Все казалось таким безнадежным… Я знала, что пишу для себя. Ну еще, чтобы диплом защитить. Что получается хорошо, но никто не знает, когда по этому сценарию сделают фильм. Казалось, да и сейчас иногда кажется, что живу я какую-то не свою жизнь.
Моя мечта была водить трамваи. Очень мне нравилось в них ездить, да и платили вагоновожатым по тем временам прилично. А вместо этого я пошла во ВГИК. И то только потому, что он расположен недалеко от дома. И родители тоже хотели…
Мне нравится выращивать цветы на свежем воздухе. Но большую часть жизни мне приходится проводить в одиночестве с белым листом бумаги перед глазами. И вот уже "Маленькая Вера" со мной много лет, и другие вещи написаны. И куплен большой двухэтажный дом, в котором я могу жить, но не живу…
И как избавиться от глухого отчаяния, которое порой охватывает меня? И как будто снова, крепко держа за руку, меня сажают в поезд, который несется неизвестно куда.
ПИСЬМО 1
ПРОКУРАТУРА СССР
Копия: Центральная киностудия детских и юношеских фильмов им. М. Горького.
ДИРЕКТОРУ
Рекомендуется в сценах с дешевой сенсацией сексуальной патологии в извращенной форме участвовать лично режиссеру и сценаристу (а лучше снять фильм про себя, если нет ничего святого за душой, и пропагандировать на весь свет, а не совать дебютантку в такие игры).
В целом за открытую пропаганду порнографии и сексоизвращений надо судить как за пособничество и подстрекательство к совершению рецидивных преступлений.
Прокуратура СССР, как стоящая на охране законов, обязана возбудить уголовное дело на авторов по ст. 120 УК РСФСР, т. к. жертвой преступления (открытая пропаганда разврата) является не одиночный зритель, а советское общество.
А.И., полковник запаса
г. Москва
ПИСЬМО 2
Вот мы, замужние женщины, прожили замужем по 40–35 лет, мы из Горького. Посмотрели вашу картину "М. В" и хотим, чтобы вы знали, что это — срамота, хамство, позор вашей картине и позор всей вашей студии. Не только постановщику, а и тому, кто ее пропустил. Нам было стыдно смотреть, мы плюнули и ушли с первой серии. Такой гадости еще в нашей стране не было.
Как мы узнали, что авторы с 61-го года рождения, еще и жизнь-то глубоко не познали, еще не знают, кто в половом акте должен лежать внизу, кто наверху и отчего лучше, а уже показывают маленькую Веру (проститутку) наверху, а он, тунеядец, лежит, а она его…
Да не искажайте и не отравляйте и не развращайте молодежь! Она и так… да и с ней, мы, пожилые, стыдимся за прошлое нашей страны…
Семь подписей
ЧЕРНОЕ МОРЕ
Сначала был город Сочи, куда, закончив работу над "Маленькой Верой", мы приехали выбирать места натурных съемок следующего фильма. Чтобы расположить к себе местное начальство и заработать немного денег, мы договорились, что покажем в центральном кинотеатре Сочи "Маленькую Веру" и проведем несколько встреч со зрителями. Как приманку, чтоб собрать побольше людей в кинозал, мы взяли с собой Людмилу Зайцеву, так как, казалось нам, название фильма никому ничего не говорит, а актрису Зайцеву любят миллионы.
Первый сеанс прошел спокойно. Мы выступили перед началом, сказали какие-то слова о том, как счастливы, что хоть кто-то пришел посмотреть фильм. Потом пошли гулять по набережной.
В городе было тепло, конец апреля, я впервые надела после долгой московской зимы летнюю юбку.
Набережная была заполнена клубами пара. Морской вокзал был в тумане. Пар этот шел со стороны моря.
Подойдя поближе к воде, я почувствовала сильный холод. Как из морозилки холодильника в теплый весенний город врывался этот пар.
