Никто (СИ) - Красин Олег
Арефа. -- Иннокентий Федорович, просют к аппарату.
Анненский. -- А кто звонит?
Арефа. -- Господин сказав, шо Маковский Сергей Константинович. Вас или Валентина Иннокентьевича.
Анненский. -- Сходи, Валя, поговори с Сергеем Константиновичем, я что-то тяжел нынче на подъем. Арефа, когда же камин растопишь? Сколько можно ждать!
Арефа. -- Та я быстро!
Валентин и Арефа выходят. Анненский пытается опять писать. Слышится голос с улицы: "Яйца . С вежие яйца". Открывается дверь, показывается Дина Валентиновна.
Сцена V I .
Кабинет Анненского.
Дина Валентиновна. -- Кеня, продают яйца. Я сказала кухарке Паше, чтобы взяла, у нас мало осталось, а сегодня Платон будет обедать.
Анненский. -- Хорошо, Дина, купили и купили.
Дина Валентиновна. -- От Паши одни убытки, я зашла на кухню, а она молоко упустила и вонь по всей комнате.
Анненский. -- Ты уж сама её пожури, Диночка, я занят.
Дина Валентиновна. -- Уже пеняла ей. Кеня. Ты опять не надел шлепанцы!
Анненский (иронично). -- Боюсь, что система доктора Кнейпа мне не поможет. Я вообще не могу представить, что халат и шлепанцы на босу ногу могут что-то излечить. Вздор всё это, глупости! От этого можно только простыть и заполучить чахотку, особенно в нашу петербургскую погоду. Посмотри, сегодня с утра льет дождь, зябко, в постели сыро.
Дина Валентиновна. -- Ты меня расстраиваешь! Отчего ж Арефа не разжег камин? Сейчас пойду, скажу!
Выходит. Анненский пытается сосредоточиться. Дверь снова отворяется и вновь входит Дина Валентиновна.
Дина Валентиновна. -- Да, чуть не забыла, принесли почту. Подать её сюда или после почитаешь?
Анненский (со вздохом). -- После, Диночка, после.
Дина Валентиновна. -- Надо полотеров нанять -- в зале полы не натерты и выглядят скверно, весьма скверно. Прошлый раз ты нанимал. (Смотрит на Анненского, но тот молчит). Придется теперь мне (вздыхает). После них такой ужасный запах -- нужно дом долго проветривать иначе гостей не принять. Сегодня будет Платон с твоим любимым внуком Валентином. Не знаешь, отчего Ольга не приедет?
Анненский. -- Ума не приложу! Верно, нездоровится.
Дина Валентиновна , в нимательно посмотрев на него , в ыходит из комнаты.
Анненский (сам себе). -- Ольга теперь не скоро появится. Тяжело мне, да и ей смотреть друг на друга. Осень за окном, осень в наших чувствах... Ольга никогда не любила осень: холодное серое небо, угрюмый листопад. Ей казалось, что она слышит звуки, когда листья падают на землю. Тук-тук, так-так. Словно пальцы дождя лениво барабанят по стеклу. Как же теперь без неё? Сердце сегодня опять ноет (трёт себе грудь и немного сползает в кресле вниз).
Голос Дины Валентиновны из - за двери "Кеня, Кеня!" Дверь открывается вновь входит Дина Валентиновна.
Дина Валентиновна. -- Ты не принял лекарство сегодня. Что с тобой? Ты почему так сполз, тебе плохо?
Анненский. -- Пусти меня, я хочу лечь на ковер у кресла и закрыть глаза. Мне все надоело, я дико устал. Пусти!
Дина Валентиновна. -- Ну-ка прекрати хандрить! Сядь прямо и выпей лекарства! Давай, Кенечка, садись! (подтягивает его наверх).
Анненский выпрямляется и пьет лекарство.
Ну, вот! Молодец, голубчик!
Арефа вносит поленья для растопки, кладет возле камина, затем выходит.
Я тебе еще хотела сказать. Мне приснился сущий кошмар сегодня ночью, мертвецы отравленные: мужчины и женщины. Дачный дом и они лежат вповалку. Лиц не разобрать, совсем. Не знаю к чему это? Такой ужас! Надо пасьянс раскинуть.
Анненский (слабо, приходя в себя). -- Да, Дина, иди, раскинь карты.
Дина Валентиновна. -- Может в сонник заглянуть?
Анненский (с появившимся раздражением). -- Я тебе попрошу, не мешай мне всякой чепухой! Сколько же можно!
Дина Валентиновна (тоже с раздражением). -- Вот ты всегда так! Когда я тебе говорю о чём-то, ты меня не слушаешь! Я тебе мешаю! Всегда мешала! Думаешь, я не знаю про твои интрижки за моей спиной?
Анненский. -- Дина, что вздор? Какие интрижки, я решительно не понимаю о чём речь? С кем?
Дина Валентиновна. -- Знаю, знаю с кем!
Дина Валентиновна уходит, хлопнув дверью.
Анненский. -- Что за день сегодня! Положительно не дадут заниматься. Нет, надо было ехать в Департамент!
Открывается дверь, входит, почти вбегает Валентин.
Сцена V II .
Кабинет Анненского.
Валентин. -- Папа? Маковский не хочет печатать твои стихи.
Анненский. -- Как это не хочет? Мы с ним договорились.
Валентин. -- Он намерен печатать Черубину де Габриак во втором номере, говорит, что Волошин там поместит свой мистический гороскоп, посвященный ей. Он сказал, что написал письмо тебе, оно, должно быть, в почте. Я просил Арефу его принести.
Анненский. -- Черубина? Но причем Черубина -- ума не приложу! Её стихи... Красивые, правильные, но что-то в них не то. Я еще не понял что, не разобрался, да и недосуг было за моими занятиями.
Валентин. -- Папа, ты не знаешь, я тебе не сказал сразу -- все, положительно все от неё в восторге. Все в нашей редакции! Вячеслав Иванов сказал, что он её стихов веет мистическим эросом. Гумилев читает отдельные строчки и повторяет их, словно безумный. А особенно она нравится Волошину.
Анненский. -- Это чёрт знает что, какое-то безумие!
Пауза.
Валентин. -- У меня закралось подозрение, что Сергей Константинович тайно влюблен в эту даму. Он жаждет с ней встречи и боюсь, что твои стихи могли быть принесены в жертву этой романтической увлеченности.
Анненский. -- Какая глупость! Боже, какая глупость!
Входит Арефа в белых перчатках и с серебряным подносом. На нем письмо.
Арефа. -- Пожалуйте почту, барин!
Анненский вскрывает письмо.
Анненский -- Спасибо, Арефа, ступай, голубчик!
Арефа кладет поднос и занимается растопкой камина. Анненский читает.
Ну что он пишет! (с возмущением). Нет, Валя, послушай, что он пишет. "Одно время я думал поступиться стихами Черубины, но гороскоп Волошина уже был отпечатан... и я решился просто понадеяться на Ваше дружеское снисхождение ко мне. Ведь для Вас, я знаю, помещение стихов именно в номере втором -- только каприз, а для меня, как оказалось в последнюю минуту, замена ими другого материала повлекла бы к целому ряду недоразумений".
Вот так! Для меня это каприз, и ничего более! (Читает дальше).
"В то же время, по совести, я не вижу, почему именно Ваши стихи не могут подождать. Ваша книжка еще не издается, насколько мне известно; журнал же только дебютирует. Ведь, в конце концов, на меня валятся все шишки!.. Еще раз прошу Вас великодушно простить мне..." и прочая, прочая.
