Валентин Черных - Меценат
— При чем тут керосин? — не понял Буянов.
— А вдруг дом подожжет? После войны Ленька Петров вот так три дня на аккордеоне играл, а потом дом поджег. Все навалилось сразу, с этого и тронуться можно. Пехов думает, Ильин пьет, Анька в открытую к этому писателю в комнату перебралась… — Полина понизила голос. — Отцовское ружье зарядила и рядом с постелью держит. Михаил вернется, убийство может быть. Что же делать, что делать?
— Сделаем мы следующее! — решительно сказал Буянов и постучал в комнату Анны.
У постели Анны и вправду стояла двустволка. Буянов переломил ружье, вынул патроны, положил их в карман и сказал Анне:
— Выйди! У нас мужской разговор будет. — Он повернулся к писателю.
— Никуда я не пойду. Это моя комната.
— Выйди, пожалуйста. — попросил писатель.
Анна заколебалась, но все-таки вышла, не очень плотно прикрыв дверь.
Буянов сказал:
— Вам надо уехать из деревни. И чем быстрее, тем лучше!
— Почему? — спросил писатель.
— Деревня взбеленилась. И вообще, общественность считает, что вы сразу две семьи разбили: Пехова и Анны Тихомировой.
— Тогда давайте разберемся, — сказал писатель.
— Давайте, — без особого энтузиазма согласился Буянов.
— Первое, — загнул палец писатель. — Семьи у Анны не было, поэтому и разбить ее было нельзя. Второе. Когда я приехал, Пехов жил в семье, но от этого житья лез в петлю. А ведь именно общественность заставила его вернуться. Следовательно, общественность и вы лично чуть не загубили человека. Так?
— Так, — вынужден был согласиться Буянов. — Наша общественность тоже погорячилась.
— Но, как говорится, справедливость все-таки восторжествовала, и они соединились вновь.
— И от этого соединения мучаются, — возразил Буянов. — Это в городе просто: и соединиться, и разъединиться. Переехал на другой конец и потом, может, за всю жизнь с ней ни разу не встретишься. А в деревне не разминешься. Значит, каждый день травить друг другу душу. Я же вижу: Пехов боится мимо своего бывшего дома проходить. Он же как загнанный зверь. Он глаз на людей поднять не может.
— И какой из всего этого выход? — спросил писатель.
— А никакого выхода нет, — вздохнул Буянов. — Уезжать им надо из деревни.
— Значит, они должны бежать только потому, что любят друг друга?
— Да. Потому что сейчас отношения между этими двумя семьями, как оголенные провода. Один неверный шаг — и замыкание. В такой ситуации правильнее кому-то бежать. И правильнее, и сердобольнее. Вообще, в деревне, прежде чем посоветовать, надо сто раз подумать. Вот ты написал жалобу в область, а теперь ребята на смотр не попадут.
— Но ведь было и стыдно, и бессмысленно слушать эту даму. Она же из каменного века.
— Она из райпотребсоюза. Я ее уже лет двадцать знаю. Она вначале на комсомоле была, потом в районо, потом райфо, потом в райпотребсоюзе, теперь на культуре. Она и работник неплохой, только прямой слишком для культуры. Ее потом освободят, куда-нибудь переведут. И опять мы с ней столкнемся. Поэтому ссориться с ней особенно не надо. Жизнь сложная штука. Ты это все и опиши в книге. Писатели должны, конечно, писать о жизни, но самой жизнью должны заниматься все-таки практические работники. Я тебя очень прошу — уезжай, а приедешь потом, когда все успокоится.
— Я никогда не уеду, — сказал писатель.
— Мы уедем вместе, — сказала Анна, заходя в комнату.
Уже с чемоданами Анна и писатель заглянули в комнату Тихомирова. Тихомиров сидел за столом, подперев голову руками, а рядом на проигрывателе крутилась пластинка с музыкой Баха. Анна тихо прикрыла дверь.
Потом они шли к автобусной остановке. На них поглядывали деревенские, и по этим взглядам можно было понять, что в ближайшее время им в деревню приезжать все-таки не стоит.
И снова была весна. И снова Тихомирова направили в областной центр раздобывать запчасти.
И снова Тихомиров разыскал дом писателя, поднялся на второй этаж и позвонил. Ему открыла Анна. Она обняла отца, и они прошли в комнату. Там были изменения — вместо раскладушки стояла кровать, на тумбочке с небольшим зеркалом были разложены косметические принадлежности Анны.
Тихомиров достал из сумки домашние гостинцы: копченое сало, банки с грибами и вареньем, бидон с мочеными яблоками.
— Как живете, рассказывай.
— Хорошо живем, — ответила Анна. — В школе я пока па почасовой, но с будущего года обещают в штат взять, подрабатываю ночной дежурной в интернате. Да все хорошо.
— А где сам? — спросил Тихомиров.
— Сейчас будет. В магазин вышел.
— А как его работа продвигается?
— Очень интересная пьеса. Там есть и модистка, и Пехов, и Буянов, только под другими фамилиями, и про тебя очень интересно.
— А пока его пет, почитать можно? — спросил Тихомиров.
— Неудобно.
— И вправду, неудобно, — согласился Тихомиров.
И тут вошел писатель. Они поздоровались с Тихомировым.
— Я сейчас. — Анна выскользнула из комнаты.
Как и в прошлый раз, Тихомиров услышал через тонкую дверь разговор в коридоре. Только теперь у Евдокии Петровны деньги взаймы просила Анна, и спросила не червонец, а четвертную. И старуха по-прежнему плохо слышала, поэтому громко переспрашивала.
По тому, что Анна вернулась оживленной, Тихомиров понял, что на этот раз деньги занять удалось.
— Вот что, — сказала Анна, — я в школу, у меня занятия, а вы пообедайте в ресторане. Насколько я знаю, теперь его очередь вести тебя в ресторан… — Анна незаметно сунула писателю кредитку в карман пиджака. — А вечером спокойно поговорим…
И снова, как когда-то, Тихомиров и писатель сидели в ресторане.
— А как Пехов и модистка? — спрашивал писатель.
— В райцентр перебрались. Ребенка родили. Он в коммунхозе, она в ателье. Квартиру пока снимают.
— А Ильин?
— Нормально. Машину купил. Опять лауреатом стал.
— А эта, которая вас не пропускала?
— Ее с культуры в «Заготлен» перевели.
— Значит, льна в районе не будет.
— Ей год до пенсии остался, много напортить не успеет.
— А если она не захочет на пенсию? — спросил писатель.
— Теперь таких прямых не оставляют, с почетом провожают, — успокоил писателя Тихомиров и осторожно поинтересовался: — А как работа продвигается?
— Честно говоря, не очень. В тупик зашел. Я завтра на работу выхожу. В строй-трест, в отдел технической информации. Приятель пристраивает.
— А как же пьеса? — удивился Тихомиров.
— По вечерам буду писать, в выходные дни…
— Не ходи, — сказал Тихомиров. — Делу надо целиком отдаваться, а если вечерами и по выходным, ничего не получится.
— Что получится, будет видно, а пока жизнь не получается. Скоро год, как я денег в дом не приношу. Бьется она и в школе и в интернате, а сейчас хочет уборщицей устроиться в больницу. Боюсь я, вдруг надоест ей и уйдет.
— Пусть уходит, — сказал Тихомиров. — Хотя, конечно, грешно говорить так мужу своей дочери, но дело важнее женщины. Женщины будут другие, а дела может и не быть. Сам же говорил, помнишь?
— Помню, — согласился писатель. — Но я не хочу, чтобы она уходила. А потом, почему от меня должна жена уходить? Люблю я се. Не могу я, чтобы она одна все тянула. Ей же тоже хочется жить, как все, а не только работать.
— А сколько тебе еще работать над пьесой надо? — спросил Тихомиров.
— Откуда я знаю, Михалыч? Может, полгода, а может, и год уйдет, пока по-настоящему получится. Ладно, этот вопрос я для себя решил.
— Сколько ты будешь получать в этой информации?
— Сто сорок…
— Есть другое предложение, — сказал Тихомиров. — У меня в заначке от Полины па сберкнижке есть полторы тысячи. Я тебе буду каждый месяц давать по сто сорок рублей, на год как раз хватит, а ты Анне скажи, что работаешь в этой самой информации.
— Как же это я скажу, если я дома буду сидеть? — удивился писатель.
— Она в школу рано уходит. Полдня сидишь дома, а на вторую договорись с приятелями какими, которые на работу уходят, в их квартире поработаешь. Выход всегда найти можно. А если за год не успеешь, придумаем что-нибудь еще. Нельзя бросать, Витя. А вдруг ты напишешь великое произведение, и оно много веков будет служить людям?
— А если я графоман? — спросил писатель. — Если я бездарь?
— Все может быть, — согласился Тихомиров. — Заранее все не предугадаешь. Это как в сельском хозяйстве: все спланируешь и удобрения внесешь, а град ударит и дожди лить начнут, и ничего ты не взял. Хорошо, если на семена вернешь. Если об этом думать, не сеять, что ли? Все. Перестань думать о деньгах. Работай.
— Нет, — сказал писатель. — Я не могу у вас брать деньги. Я знаю, как они нелегко достаются.
— Вот и хорошо, — сказал Тихомиров. — Значит, ответственнее относиться будешь.
