Валентин Ежов - Первая Конная

ВАЛЕНТИН ИВАНОВИЧ ЕЖОВ (родился в 1921 году) окончил сценарный факультет ВГИКа. Член Союза писателей СССР. Заслуженный деятель искусств РСФСР. В. Ежов автор сценариев фильмов, поставленных на разных киностудиях страны: «Чемпион мира», «Ляна», «Человек с планеты Земля», «Баллада о солдате», «Золотой дом», «Своя голова на плечах», «Будь счастлива, Ани», «Течет Волга», «Тридцать три», «Крылья», «Мужской разговор», «Дворянское гнездо», «Белое солнце пустыни», «Легенда», «Это сладкое слово — свобода», «Сибириада» и др. Участие В. Ежова в создании фильма «Баллада о солдате» было отмечено Ленинской премией.

ВЛАДИМИР ПАВЛОВИЧ ЛЮБОМУДРОВ (родился в 1939 году) учился в МГУ на факультете журналистики, окончил Высшие курсы режиссеров и сценаристов при Госкино СССР. В 1979 году В. Любомудров по своему сценарию на Свердловской киностудии поставил художественный фильм «Ищи ветра…»

Фильм по литературному сценарию «Первая Конная» снимает на киностудии «Мосфильм» режиссер Владимир Любомудров.

Полвзвода забрызганных грязью, пропыленных всадников вылетели на базарную площадь и сдержали лошадей. В жарком мареве летнего дня уныло стыли пыльные липы, сквозь них были видны настороженно притихшие немощеные улочки и пожарная каланча.

Командир разведки в смушковой папахе оглядел затаившийся город и, нагнувшись с седла, застучал рукоятью плети в ближайшее заложенное ставнями окно.

— Есть кто в дому? Выходи!

— Отец родимый, не губи… — сразу же послышался в ответ не то бабий, не то мужской голос.

— В городе кто? — спросил командир.

— Все у нас пограбили, реквизировали. Ничего нету…

— Я говорю: за белых вы аль за красных? — рассердился командир.

В доме долго молчали. Потом ответили:

— Люди мы, верующие…

— Понятно, — распрямился в седле командир. — Вот глухое житье! Похоже, что все свободно, можно входить. Матюша, — обратился он к всаднику в синих галифе, — займись делом, а мы ишо прокатимся.

Он махнул плетью, и всадники, подняв лошадей в галоп, разнеслись по пустынным улицам.

Оставшись один, Матвей проехал заколоченные ярмарочные балаганы, с интересом разглядывая затейливые вывески, пересек базарную площадь и въехал во двор разграбленной и опустошенной усадьбы. Посреди двора сдержал жеребца и огляделся. Жаркое солнце выбелило стены, траву, пруд и парк.

— Есть кто тут? — хрипло крикнул Матвей.

Усадьба молчала.

Матвей бросил повод, потянул со спины карабин и разрядил пол-обоймы поверх зашторенных арочных окон.

Зазвенело стекло. Скрипнула дверь флигеля, и па двор выбежал суетливый, с бабьим лицом, человек. Он приблизился к Матвею и осторожно спросил:

— Вы, гражданин, кто будете? Белый или красный?

— А тебе что за разница? — сказал Матвей, оглядывая усадьбу.

— Красный, красный, — разглядев звезду на кубанке, обрадовался человек. — Господа вас с утра ждут. — Он тронул Матвея за рукав. — Они тут промеж собой говорят: все кончено, все кончено. А я человек средний, лакейского звания. Так я считаю, ничего не кончено. Все только начинается…

Матвей не ответил, он толкнул коня к парадному входу, из которого, торопливо застегиваясь, вышли четверо: совсем старый генерал, толстый человек в жилете, жандармский ротмистр и священник с тяжелым крестом поверх сутаны. Они встали в шеренгу.

— Красный, — удовлетворенно сказал ротмистр.

— Ты коммунист? — спросил старый генерал. Он был в полной форме и при сабле с камнем в золоченом эфесе.

— Большевик, — ответил Матвей.

— Все одно, — махнул рукой генерал. — Мы сдаемся. Добровольно. Отведи нас к Буденному. Только ему я отдам свою саблю.

— Сами разберемся, — сказал Матвей и повернулся к лакею: — Сыщи на каждого по лопате! — Заехав сбоку, он стал загонять жеребцом всех к воротам,

Матвей вел пленных по затаившейся улице, и отовсюду — из щелей ставен, из-за занавесей, окон, уставленных цветущей геранью, — за ними следили испуганные, настороженные глаза.

Свернули в открытые ворота и увидели храм. Он светился в полуденном солнце, как фаянсовая башня.

Матвей оглядел разоренные могилы, валявшиеся кое-где конские черепа, что-то ему не понравилось, и он выехал на середину двора. Здесь, на голом месте, твердо утоптанном ногами многих прихожан, он сдержал жеребца.

— Годится, — пробормотал Матвей и толкнул жеребца в сторону.

— Копайте здесь!

— Что копать? — спросил ротмистр.

— Могилу, — ответил Матвей.

Пленные переглянулись.

— Хвала спасителю! — пробормотал священник. — Как люди лежать будем. — Он поцеловал крест и, взяв лопату и по-мужичьи поплевав на руки, вонзил ее в землю.

Но ротмистр повернулся к Матвею.

— Ты нас жизни лишаешь, — сказал он, — так узнай правду: я смерти не боюсь! Вы Россию губите!

— Ты о России не хлопочи, — спокойно ответил Матвей. — Ты о себе хлопочи, а о России мы сами позаботимся.

— Вы права не имеет, — сказал толстый в жилетке.

— Отведите нас к Буденному, — настаивал генерал.

— Буденного ему подавай! — возмутился Матвей. — Эх, горе ты мое! У него только и делов, что с вами нянькаться. Нынче каждый другого судит и к смерти присуждает очень даже просто.

— Тогда стреляй в меня, сукин сын, — крикнул, выступив вперед, генерал.

— Нет, — ответил Матвей, — стрельба для вас — облегчение. Вы у меня ишо поживете! Копайте!

Он повернул жеребца и подъехал к распахнутым дверям храма.

В храме было сумрачно и прохладно.

Матвей сдержал храпящего жеребца на скользких плитах паперти, спешился и, войдя, долго, с каким-то мстительным торжеством разглядывал бредущие но стенам пыльные стада, светящиеся мудростью и скорбью лица апостолов, богоматерь, держащую на руках розового младенца.

В углу сидел человек.

— Ты кто? — спросил Матвей.

— Звонарь, — ответил тог.

— Чеши наверх, — приказал Матвей. — Заводи свою музыку, встречай гостей.

Человек кинулся к лестнице.

Следы разрушения в храме были велики. Святые мощи валялись на полу, в мусоре, и хрустели под ногами. Сквозняк покачивал бархатную завесу. В нише открылось изображение распятого Христа с кровоточащими ранами на руках и ногах, проколотых серебряными гвоздями.

И вдруг, дрогнув, загудели колокола. Матвеи побледнел, перекрестился и испуганно попятился к выходу.

Посреди двора люди продолжали копать яму. Взлетали лопаты, к ногам людей с глухим стуком падали комья земли.

— Черна ваша совесть, черна… — бормотал священник, утирая лоб. — Бога забыли… Веру потеряли… Муки ада приуготовлены вам на том свете.

Матвей, задрав голову, все еще испуганно слушал нарастающий гул колоколов.

— Нам на том, а мы вам на этом ад устроим, — ответил он. — А что за веру, то она у нас есть. Верим мы в распрекрасную жизнь, за которую бьются мои товарищи. Бьются и многие погибают, не дождавшись! — Он заскрипел зубами, и слезы закипели на его глазах.

Под его взглядом потупился священник.

Опустили пленники головы и, не поднимая их, копали.

И тут раздался вопль труб и топот многих копыт. Матвей кинулся к воротам.

Кривые и извилистые улицы города стремительно заполняла кавалерия. В огненных столбах пыли, под пышными знаменами на золоченых древках, отягощенных бархатными кистями, с лихими песнями, под рев труб, стон колоколов и грохот артиллерийских упряжек в город входила Конная Армия.

А городок затаился и напряженно молчал. В настороженных глазах, смотревших из всех щелей, стыл один вопрос: «Кто? Что теперь будет?».

Всадники ехали с величественной и дерзкой холодностью. Они были в праздничных мундирах, и гривы лошадей были заплетены лентами.

Впереди, рядом, двое в одинаковых кителях, — Буденный и Ворошилов. Лошади их высоко поднимали сухие, тонкие ноги.

Позади них трубачи, по шестеро в ряд на белых конях. Потом, под полыхающими знаменами, ехали политкомиссары: Мокрицкий, Квигела, Детисов, Озолин… За ними, по двенадцать в ряд, — штабной эскадрон в малиновых, синих и черных черкесках с белыми башлыками. Зотов, Косогов и Хоперский вели их.

Дальше буйной лавиной, во всю ширину улицы, на разномастных лошадях и в самой разнообразной одежде двигались ряды головного полка.

Гимнастерки, черкески, френчи и шахтерские блузы бойцов, кубанки, шлемы; желтые, алые и голубые околыши фуражек всех кавалерийских полков старой армии и яркие лампасы донских казаков пестрели в глазах.

Как родная меня матьпровожала,Как тут вся моя роднянабежала.

Хор подхватывал:

А куда ж ты, паренек?А куда ты?Не ходил бы ты, Ванек,во солдаты!

Командиры Баранников и Мирошниченко ехали рядом.