Юрий Зобнин - Ахматова. Юные годы Царскосельской Музы
185
См.: Степочкина Е. В. Эволюция образа врага в провинции во время Русско-японской войны 1904–1905 гг. // Вестник СамГУ. 2008. № 1. С. 64–70.
186
См.: Маренков А. С. Освещение русско-японской войны в официальной печате // Вестник БИСТ. 2009. № 4 (декабрь). С. 36–47.
187
Ахматова А. «У самого моря» (<1914>).
188
Латинское humilis (от humus – «почвенная грязь») имеет значения «смиренный», «незначительный», «презренный», «покорный».
189
Эта «княжеская» семейная легенда получила широкое распространение в творчестве Н. С. Гумилёва, где часто встречаются намёки на тайну происхождения, связанную со «шведской», «скандинавской» генеалогией, которые истолковываются как указания на «рюриковскую кровь» в жилах автора, «заблудившегося навеки» «в слепых переходах пространств и времён» («Стокгольм»). «Он был, – свидетельствовал о Гумилёве писатель-переводчик И. фон Гюнтер, – убеждённым монархистом. Мы часто спорили с ним; я мог ещё верить, пожалуй, в просвещенный абсолютизм, но уж никак не в наследственную монархию. Гумилёв же стоял за неё, но я и сегодня не мог бы сказать, действительно ли был он сторонником дома Романовых? Может быть, скорее сторонником Рюриковичей, им самим созданного дома Рюриковых».
190
Книжные форматы в половину, четверть и восьмую часть типографского листа (лат.).
191
Гумилёв Н. «У меня не живут цветы…».
192
Гумилёв Н. «Людям будущего» (1904–1905).
193
«Большой шарик, пожалуйста» (фр. «Grande ronde, s’il vous plait»).
194
Когда-то гордый замок стоял в одном краю. /От моря и до моря простёр он власть свою. (Перевод В. В. Левика).
195
Баллада немецкого поэта-романтика Иоганна-Людвига Уланда (Uhland, 1787–1862) «Проклятие певца» («Sängers Fluch») легла в основу оригинальной баллады Гумилёва «Песня о певце и короле» (1904). Помимо того в «Песне о певце и короле» заметно сильное поэтическое влияние К. Д. Бальмонта. Это стихотворение, вошедшее через год в книгу «Путь конквистадоров» стало одним из первых образцов раннего гумилёвского символизма.
196
Два весенних бала 1904 г., о которых вспоминала Ахматова, и которые упоминаются во всех биографических очерках, обращённых к завязке её любовного романа с Гумилёвым, традиционно вызывают сомнения у специалистов, знающим бытовые реалии начала XX века. Ведь Ахматовой в эти весенние дни не исполнилось ещё и пятнадцати лет, и она была гимназисткой, которой официально запрещалось без родителей, совершеннолетних родственников и лиц, коим «учащиеся поручались непосредственно от родителей», «посещение ресторанов, клубов, маскарадов, костюмированных, семейных и танцевальных вечеров в каких бы то ни было собраниях для взрослых». Однако в случае с пасхальным балом у Гумилёвых такими «поручителями» выступали Тюльпановы, которые, конечно, и были приглашены (опять-таки, от имени родителей) вхожим в их дом Дмитрием Гумилёвым. А весенний бал 1904 г. в царскосельской Городовой Думе был исключением из мероприятий подобного рода и там, наверняка, присутствовала Инна Эразмовна (и совершеннолетняя Инна Горенко, разумеется). Следует потому признать историю с «двумя балами» вполне правдоподобной. Другое дело, что сама Ахматова, много лет спустя, исключала из своих рассказов эти подробности, чтобы не загромождать романтическую повесть лишними персонами и деталями.
197
Колония немецких переселенцев Кайзерхайм возникла в двенадцати милях к юго-западу от тогдашней Одессы в 1804–1805 гг. в ходе активного освоения причерноморских земель выходцами из протестантской Европы и греческими беженцами, которым активно покровительствовал герцог Эммануил де Ришелье, генерал-губернатор Новороссии и Бессарабии в 1804–1815 гг. Согласно преданию, Ришелье любил устраивать тут праздники и вскоре колония была переименована в Весёлое Село (нем. Lustdorf). Вплоть до начала XX в. протестантский Люстдорф существовал автономно от мегаполиса, однако затем оказался вовлечённым в пригородную (дачную) застройку. В ХХ в. колония была уничтожена, кирха взорвана, протестантское кладбище разорено, а территория несколько раз переименовывалась. В настоящее время район Люстдорф входит в состав города Одессы.
198
Возможно, Анатолий Максимилианович Арнольд пытался получить в Горном институте свой диплом, несостоявшийся двадцать лет назад из-за неявки на выпускной экзамен по «тюремным обстоятельствам».
199
Одесская «Дача Фёдорова» в жизни писателей, поэтов, художников и артистов старших поколений серебряного века играла такую же роль, какую для поколений младших будет играть волошинская усадьба в Коктебеле. Как и «Дом Поэта» М. А. Волошина, дача А. М. Фёдорова в советские годы была превращена в писательский пансионат и клуб, которым заведовала жена Фёдорова Лидия Карловна. Судьба её была страшной: в 1937 г. по доносу Л. К. Фёдорова была казнена как жена «врага народа», а её сын умерщвлён в лагере. Созданный Фёдоровыми «Дом творчества писателей “Одесса”» существует и в наши дни; его современный адрес: улица Дача Ковалевского, 111. Правда, в отличие от места физического рождения Ахматовой, место её рождения литературного одесситы не отметили никак. Возможно, им было не до того: в конце XX – начале XXI вв. дом Фёдоровых переживал не лучшие времена, являясь предметом постоянных имущественных споров.
200
С купеческой и литературной одесской семьёй Попандопуло – работодателей Фёдорова по «Одесским новостям» – Аспазия Антоновна и её муж были связаны ещё со времён петербургской юности, т. к. младший из братьев, Николай Спиридонович Попандопуло, являлся одним из активных участников народовольческих собраний у них на квартире. С другой стороны во время сотрудничества Андрея Антоновича в «Одесских новостях» его коллеги по газете вполне могли появляться у Горенко на Спиридоньевской и быть хорошо известными хозяйке дома. Впрочем, посредником могла явилась и М. Ф. Вальцер, которая в 1904 г. продолжала работать в одесской частной гимназии В. Н. Масловской и Т. Н. Градской, одном из культурных центров Одессы. Главой педагогического совета тут был профессор университета В. Н. Мочульский, и его стараниями в гимназии регулярно проводились литературно-художественные вечера, частым участником которых был Фёдоров и другие писатели «Одесских новостей». Известно, что М. Ф. Вальцер была в дружеских отношениях с Лидией Карловной Фёдоровой и была вхожа в круг её «дачных» литературных гостей. Таким образом, в 1904 г. М. Ф. Вальцер могла привести сюда свою давнюю петербургскую подругу И. Э. Горенко и свою крестницу Ахматову запросто, без каких-либо церемоний.
201
Фёдоров писал Бунину 4 января 1904 г.: «Пришёл к себе и тут вижу статью Волынского о поэтах. Жена прочла её вслух. Помянуто и о нас, не так, положим, как в “Мире искусства”, где сказано, что Бунин, Галина и Федоров жалкие рифмоплёты, а Брюсов, Мережковский, Бальмонт и <нрзб.> – пророки поэзии и её избранники, но всё же до того снисходительно и <нрзб.>, что мне стало мучительно и горько. Когда же и кто, наконец, поймёт и оценит нас! И вот, после чтения этой статьи, где опять-таки мы оказываемся чем-то случайным и отсталым в русской поэзии, жена прочла вслух твой “Листопад” и я чувствовал как у меня всё время дрожали в душе слезы восторга и радости и я то и дело восклицал – “Милый ты мой! Люблю тебя, мой дорогой поэт и друг!” Это, верно, со стороны могло показаться смешным, хотя была здесь ещё одна славная женщина, которая слушали твои стихи, и была тронута, должно быть, не меньше».
202
Фёдоров А. «Бродяга» (1911).
203
Фёдоров А. «Памяти Чехова» (1904).
204
Ахматова А. «Мне от бабушки татарки…» (1917).
205
Ахматова А. «В ремешках пенал и книги» (1915).
206
Руина около Гатчинских ворот Екатерининского парка.
207
Гумилёв Н. «Ты помнишь дворец великанов…»
208
Эту работу С. В. фон Штейна высоко оценили как отечественные, так и зарубежные слависты. В. Н. Кораблёв считал, что «у г. Штейна налицо все данные, чтобы стать лучшим переводчиком славянских поэтов на русский язык», а И. Станишич уже в наши дни назвал сборник 1908 г. «самым значительным собранием антологического характера русских переводов произведений южно-славянских поэтов в начале [XX] века».
209
La bande joyeuse – весёлая шайка (фр.). Среди царскосёлов Штейн с друзьями пользовался репутацией местных гуляк, и к ним относились с опаской. Нет никаких оснований видеть в этой жизнерадостной компании искателей приключений некое «литературно-художественное общество», хотя большинство её участников были очень увлечены беллетристикой, а Штейн состоял активистом университетского «Кружка изящной словесности». В 1903 г. Штейн, Мейер, Анненский-младший и Варшавский приняли участие в выпуске «Литературно-художественного сборника», где публиковался молодой Александр Блок и был художественным редактором И. Е. Репин. Дружбу сына со Штейном поощрял И. Ф. Анненский, который и сам иногда включался в их студенческие беседы о новейшей зарубежной и отечественной поэзии и философии, о теориях Потебни и неославянофильстве. Отголоски этих бесед можно найти в критических этюдах Анненского-отца, собранных в «Книгах отражений».
