Григорий Кошечкин - Военные приключения. Выпуск 2
Русский патриотизм срощен с интернационализмом, наверное, с тех пор, когда Олеговы щиты прибили к «вратам Царьграда», если не раньше. Щиты прибили! — символ защиты. Подумать только. И недавнее прошлое, чему сам был свидетель, — голод 1947 года. Пухли колхозники. Недавно документальный фильм посмотрел: в этом голодном году пшеницу отгружали, чтобы везти то ли в Турцию, то ли еще куда-то. И что же? После того как я увидел эти документальные кадры, слегка проясняющие причины голода моего детства, мой патриотический дух ослаб? Нет. Его ничем не убить, этот русский дух. Только физическим уничтожением всего народа. Говорят, что мало в этом народе скрипачей, много пьяниц. Есть грех. В великом народе и пьянство бывает великим, если весь народ этот лишить великой любви к земле, к природе. Спиваются люди, оторванные от корней, брошенные в бараки пятилеток. От тоски спиваются. С горя пьют. Горе-то откуда? — скажут. От патриотизма, замененного интернационализмом.
Но почему, спрашивается, русский мужик всегда был опасен ярым сторонникам мировой революции, по многим вопросам опасен? Он мог превратиться в советского хозяина жизни, и зазвучали бы в его дворах и скрипочки, и пианино, и речь иностранная. И от земли, от природы появилась бы корневая советская интеллигенция. Вот и пустили байку: мужик темен, забит, неграмотен. Ни на что путное в культуре, дескать, не способен. И — под корень его. А вот «кулацкий сын» Сергей Есенин — яркий образец забитости русского мужика — играючи затыкает за пояс окончивших университеты Луначарских-драматургов. Играючи, запоями: «Друг мой, друг мой! Я очень и очень болен. Сам не знаю, откуда взялась эта боль…» Знал Есенин, откуда у него боль и отчего не проходит. Слишком много знал этот сын России, чтобы можно ему было позволить играть на тальянке. Он не вписывался в «систему» Троцкого.
Поэты на Руси не переведутся. Скрипачей действительно мало. Может быть, их и в самом деле уже сейчас не стоило бы призывать в армию. Пианистов тоже. А то ведь останется только рок-музыка в записях и переписях с кассеты на кассету. Тут Министерство обороны (кто же сомневается, что оно патриотически настроено) должно бы как-то урегулировать вопрос с высокоодаренными юношами: лучше уж недобрать сотню солдат, чем лишиться сотни хороших музыкантов. Народ, имею в виду в первую очередь русских мужиков, не ходок по филармониям, но это не играет роли — культура проникает в душу не только прямым путем, а, напротив, путями неизведанными. Иначе все завсегдатаи симфонических концертов были бы идеальными людьми, и мы бы с ними никакого горя не знали.
Признаться, я не видел евреев, спаивающих русских, как сообщается об этом в «Огоньке» № 40 за 1988 год, на странице 5, в письме Ю. В. Гурфинкеля и Т. В. Тимофеевой. Ей-богу, не видел и склонен считать, что подобные сообщения — вымысел. Но в условиях отчуждения людей от земли, когда эти люди вынуждены покидать деревни, мигрировать в города и рабочие поселки, где условия жизни тоже не блещут комфортом, что делать деревенскому парню? Музыку изучать? А в городе теперь даже балалайки нет. Только одно и остается: деньжат накопить, магнитофон купить и… поехали!
К сожалению, никто не хочет разобраться, но многие говорят о мужицком хамстве, о пьянстве как о всеобщем явлении. Неужели все оттого, что мужик «дурак» и «хам» от рождения? Не такими ли убеждениями продиктована статья Е. Евтушенко «Притерпелость»? Поэт увидел «губительную силу» в строгости «антиалкогольного указа». Но я вот дописался, что можно сделать вывод о том, что мужик наш и пьет горькую не иначе как «с патриотизму» своего. А что! Можно и такое допустить: видя, как гибнет его деревня или природа, и не имея возможности спасти, можно и в запой удариться.
А как быть с душой, с совестью, товарищи дорогие? Раньше до отупения назидалась назойливая фраза-заклинание народа: «Сталин — наш вождь и учитель… создатель… организатор… отец… руководитель…» Так сегодня с той же экспрессией повторяются слова проклятия «вождю», «учителю», «создателю», «организатору», «отцу», «руководителю». Что это?! Да то. Одни и те же люди пели хвалы, теперь те же самые люди кричат проклятия. Так они приносят «покаяния».
В истории ничто не проходит даром — и палачи получают заслуженное возмездие. Для всего приходит свое время, просыпается п а м я т ь человеческая и воздает каждому по заслугам.
Барабанные перепонки подрастающего поколения сокрушительными децибелами обрабатывает рок. Группа ученых-психологов на страницах «Литературной газеты» пытается выяснить причины проявления «казанского феномена» в среде молодежи: откуда он? Оттуда. От пономарей, певших хвалу, а теперь с тем же рвением и без зазрения совести посылающих хулу всему и вся.
Некоторые смеются даже над Гоголем. Дескать, «Русь-тройка»! И кто это выдумал! Потешаются. А это тот выдумал, после кого выдумать «наш паровоз, вперед лети» большого ума не требовалось. Пушкин, Гоголь, Тургенев, Толстой, Достоевский такое навыдумывали, такое написали, что вот уже почти сто лет ничего больше не написано подобного, а мы еще живы! Не все же из нас — претенденты в ЛТП. Не все.
Более полувека народы нашей страны прожили в братстве «рабства» — если верить терминологии некоторых органов печати. Неужели теперь мы не сможем прожить в братстве свободы, которая чуть забрезжила? Молодежь всегда бунтовала, на то она и молодежь. Но сегодняшние бунты не похожи на прошлые — это уже не стихия, а организованная толпа. Кем она организована, для чего? Стихия пошумит и стихнет. Организация существует продолжительное время. Но любая организация есть рабство. Неужели людей, тем более молодых людей, тянет в рабство любых организаций?! Этого я не понимаю. Комсомол — скучно. Понимаю. Сам был в комсомольской скуке. Неформалы сейчас появились. Только название бесформенное, но это ведь тоже о р г а н и з а ц и я! Но не скучно: ведь бои гладиаторские. Видимость свободы неформалов создается свободой от собственной совести и чести. Совсем недавно сюсюкающие корреспонденты носились с неформальными объединениями — интервьюировали. Теперь хоть прекратят, наверное, поняв, во что вылился этот «неформализм» — в форменные безобразия и просто драки.
Мальчишкам-де надо драться, говорят иные педагоги, чтобы мальчишки-де вырастали настоящими мужчинами, способными постоять за себя. Был мальчишкой, и знаю, что иногда только драка может принести удовлетворение при ущемлении чести мальчишки. Но дерущаяся толпа? Простите! В такой драке не честь защищается, а попирается всякая честь. В любом случае: двор на двор, улица на улицу, квартал на квартал. Бесчестие это. Трусливое бесчестье — групповые драки. И организуются такие драки самыми подлыми и трусливыми особями.
Мне, не обремененному социологическими знаниями, думается, что и феномен-то этот, названный в литературе «казанским», никакой не феномен, а мягкая подножка общему курсу перестройки. А также все национальные вспышки. Кому-то нужен Сталин, на худой конец, Брежнев новый. Молодежь этого пока не понимает, не видит. Старики вроде меня ни бастовать, ни драться не станут. Главная карта молодежь, ей жить не при коммунизме, но хоть при социализме, который желательно перестроить, чтобы он был похож на социализм не только по показателям на душу населения, но чтобы еще и душой воспринимался. А учителя в пореформенной школе твердят: молодежи нужен рок, нужен досуг, нужны неформальные объединения. Не скажут, что молодежи нужны хорошие учителя, которые способны дать ей нормальные знания. Пожимаешь плечами. Они учителя, им виднее.
Иные думают найти способы повиновения молодежи. А нет таких способов. Не найдешь! Дети не повинуются силе, дети не знают, что на свете есть рабство. Подростков очень легко можно обмануть и увлечь. Но покорятся они, как ни банально это звучит, только родителям, и то, если родители не лишены будут любви к своим детям. Да мне в шестнадцать лет все нипочем было. Только мать была той силой, перед которой я был покорен. Другой силы не знаю.
Говорят, упиваясь словами, что нужно-де «выработать механизм перестройки», не задумываясь над словами: ме-ха-низм! На ум снова приходят винтики, колесики, рычаги. И некоторые люди верят, что такой «механизм» будет создан: кнопку нажал — и завертится все, как в кино. И самое печальное, литераторы говорят о «механизме перестройки». Уже так мозги закостенели у таких «инженеров человеческих душ», что за неимением японского компьютера готовы «фомкой» души перестраивать, этакой кооперативной «фомочкой». Был м е х а н и з м — бюрократия во всем. Заклинило его. Комсомол разве не механизм? Еще какой! Экскаватор. Надо котлован вырыть — в трубы задули, лозунги повесили, и — пошел рыть. Хоть Магнитку, хоть БАМ. Только щепки летят. Правда ведь, здорово работали! С огоньком, с энтузиазмом. Секретарь ЦК комсомола серебряные костыли в шпалу сам забивал. Хорошо работали, и выполняли и перевыполняли. Какие песни Пахмутова с Добронравовым писали! Какие песни… А на кого работали, непонятно теперь. Может, не надо было работать-то? Но как же не надо? Жить-то надо. Хорошо работали, а живем плохо. А теперь говорят: плохо работали, не так, не тот социализм строили… Да ведь это уже упадническая какая-то философия. Кому она нужна, зачем?
