Птица и ольха: сборник молодой поэзии Челябинска - Анна Дорина
полотенца
Пробки винные –
Пробки дорожные.
Стопки трясутся
Безбожно.
Расколоты льдины
Внутри, под кожей,
Бьются, как блюдца
С ложками.
Пробки дорожные
Штопором штопая,
Могла бы и можешь
Согреться.
Будто тревожным
Вафельным шёпотом,
Льдины под кожей
Трут полотенца.
Наплыв заусенца –
Полосочки штопора
Спиралевидные
Впали в платок.
Мозоль полотенца
Обмякла от шёпота.
Пробочки винные –
Пробки дорог.
Пробки дорог,
Словно шёпот дорожный,
Горький от линий
Ломких ногтей.
А всё этот бог
Под нашей кожей
Мурыжил не сильно,
Но будет сильней.
чтоб кто-то умолк
Кто-то пролил,
Кто-то налил,
Кто-то всё бросил в снега.
Шёпотом льдин
Пятнистый налим
Тянет к себе берега.
Пухлое небо –
Корочка хлеба
Крошится за горизонтом,
Так же нелепо
Морозные скрепы
Делают воду бесплотной.
Всё для того,
Чтоб звёздный плевок
Остался лежать, зеленея.
Чтоб в панцире вод
Налимов живот
Укрылся от Альфа Цефея.
Чтоб кто-то умолк
Ветрам поперёк,
Чтоб кто-то не вздумал моргнуть,
Бальзамом тревог,
Как лёгкий дымок,
Кто-то пролил Млечный путь.
ваби-саби
Гладит бритвочкой
Липы выточки
Сахарных глаз небосвод.
Режет месяцем,
В сердце целится,
Лыбится мыльный развод.
Как диезами
Зрак изрезанных
Сохнут дыры зрачков.
В них дожжает,
В них смешная
Лужа ночных огоньков.
Ты обиделась.
Как обыденно.
Как бывает, когда я рядом.
Так и случается:
Нет уже разницы,
Режется небо по взгляду.
Актом бессилия
Жирный слой пыли
Ложится в щетину и пряди.
И́ только бритвочкой
Месяц улыбочку
Гладит.
Полина Саломатина
родилась в 2004 году в Челябинске. С детства увлекалась написанием стихов, участвовала в школьных конкурсах, а в 2020 году начала выступать на городском уровне и участвовать в поэтических вечерах. Победительница поэтического слэма. Учится в 11-м классе лицея № 77.
Группа «ВКонтакте»: https://vk.com/polina_karagaika
Подснежник
Закуток беспризорный, ничей.
Этот след из ноздрей его дымный
и похабный характер речей.
Человек совершенно зимний
ей зудит про родник-ручей.
Свет поник, но ни солнце, ни я
не пытаем судьбу до причин.
Она не совершенно летняя,
он закопан под сотней личин.
Сарафанчик измяла мизинцами.
Расплескал на асфальте байду.
Уже ящер играет в дуду,
заклинатель не правит зверинцами.
На вопрос «Я пойду?» теребит воротник.
Льдинка в брюки вправляет жирок.
Льдинка знает тот факт, что он очень широк,
применим в этот тёмный тупик.
Очень страшно. Запнулась – шнурок.
Дядя выкинул в мусорку каку.
Он бредёт между стен. Как театр теней,
но руками не сделал собаку.
Подошел ближе к баку, проверил объём.
Забивается в угол цветочек.
Кто же знал, что по средам душевный подъём
в хлев вонючий ведёт одиночек.
Бойся кочек, малютка, ступай аккуратно назад.
Если жутко – закройся руками, сражайся, кричи,
он так нервно твердит про друзей, дорогой шоколад,
он так крепко за пазухой держит кривые ключи.
И едва различим уже цвет сарафана и год.
Невозможно собрать имена, показания, квоты.
Эта сказка о том, как добавить жандарму хлопот.
Не о том, как под снегом веками лежали колготы.
Ижевский осмотрщик
Первый путь – ночная электричка,
жизнь вагона – пассажиров пять.
Я в потемках зажигаю спичку.
Покурить, до трёх не засыпать.
Стук колёс, ему созвучна карта пульса,
60 ударов – привокзальный циферблат.
Вечное движение в конвульсии.
Хорошо, когда отсутствует разлад!
На платформах каменных истёртые ларёчки,
жаль, что цены здесь, как будто на фуршет.
Мнение барыг, что вы терпели кочки
для фунфырика и местных сигарет.
Моя жизнь сложилась как рельсá со шпалой,
пепел в варежках, оранжевый наряд.
Для узлов вагона я игрок бывалый,
снова с ними провожу обряд.
Скрип колодок – так поёт и сердце,
этот скрежет у меня внутри.
Я король винтов, я гаек герцог!
Всё читается по цвету кожуры.
Вот и утро. Солнце словно лава.
Как безудержно движение часов…
Я так очарован поступью составов,
что могу и сам попасть под колесо.
«Голос мой – пеленающий горестный альт…»
Голос мой – пеленающий горестный альт.
Я тебя им укутаю, только лучше проси.
Наша связь – не закрытый, по счастью, Богом нелепый гештальт.
И пора приземляться, но как выпускают шасси?
Из меня стюардесса не очень, и, если подумать, пилот.
Я вообще на борту первый лишний и, может быть, первая крыса.
Но в меню всё равно и второе, и даже компот.
Чтоб добраться комфортно до самого южного мыса.
Хитрый лис и наивная зайка в узоре небес.
Облака так похожи на то, чем живет моё сердце.
Так смешно, что родное гнездо – это смешанный лес.
Где в норе так тепло, но и в воздухе можно согреться.
И на солнце так видно ресницы твои до бровей.
А их тень, как часы для отсчета счастливых секунд.
Я придумала имя для пса, дочерей, сыновей.
И какой для фиалок мы купим горшок или грунт.
«Пять стадий принятия все вперемежку в моей голове…»
5 стадий принятия все вперемежку в моей голове.
Мне хотелось придумать значение, смысл и узы,
что связали бы нас навсегда, даже после гробов, и в траве
мы лежали бы вечно, как в «Милых костях» – в кукурузе.
Или это уже не мы там? А мы тогда где?
Хотя, черт его знает, кого это типа волнует.
Мы же вместе. А место равно ерунде.
Мы же вместе. А души пусть наши дрейфуют
хоть в земле и пыли, хоть по краю Сатурна,
хоть бы были они. Веришь, есть?
Веришь, есть что-то круче, чем урна?
Круче, чем просто в море осесть
пыльным облаком из крематорной трубы.
Печка наша – последняя комната здесь.
Да, всё правильно, мы не считаем гробы,
на них нет, просто, места. И весь
этот мир так смешон в своей сути.
Он так странен в познании, отсутствии чуда.
Он пугает своим эгоизмом
до жути,
до слёз и до срыва,
до колик и горя.
Я больше не буду
так. Я больше никак не хочу.
Я вру обо всём и шучу,
девчонка с болячкой Мюнхгаузена.
Я чёртик и с ангелом долго хожу по плечу.
Без Бога ты только и можешь, что маяться кляузами.
Без мысли о чем-то, что больше, ты сразу становишься мал.
Поэтому думай, что рай где-то есть, и ты точно в списке гостей.
Жить круто. А смерть – это
