Саша Кругосветов - Пора домой (сборник)
Вскочил, она поехала. Доеду до центра? Ты чего? Это в другую сторону. Ничего, там пересядешь в обратную сторону. Недолго это. Минут 30–40. Как 30–40? – у меня нет их.
Чего же я мучаюсь? Все, я как раз на главной площади. Вот и делегация наша. На обед идут. Пойду с ними. На входе талончики проверяют. Где мой талончик? Я не брал. Никто мне и не предлагал. И денег нет с собой, деньги в номере. Как же мне поесть?
До отъезда еще столько времени. Как-то надо поесть. Пойду в свой номер. Кажется, в этом коридоре. Где-то на втором этаже. Похоже, что в этом углу. Не помню номер. В этом, кажется. Почему-то здесь 4 кровати. Какие-то люди.
– Да нет, мы заехали вчера. Никого здесь не было. Были какие-то вещи. Не знаем чьи – ваши, не ваши. Вон чемодан остался. Да нет, он пустой. Ничего нет. Может, администрация что скажет.
– Нет, вы у нас не числитесь.
– Как же, – мне номер давали, в книгу записывали.
– Они все ушли. Вчера. Что с них возьмешь – филиппинцы. И вещи не передавали. Тем более, документы, деньги. Ничем вам не можем помочь.
Надо к своим обратиться.
– У вас когда трансферт в порт?
– У всех по-разному. Мы заказали себе трансферты. Кто микроавтобус, кто автомобиль. Нет, у нас мест нет. Да и багажа много. Вы бы лучше привели себя в порядок. Посмотрите, на кого вы похожи. Удивительно, что вас вообще пригласили на этот конвент. Знаете что, друг мой, вы из тех, у кого не бывает друзей. Сами подумайте, какой у вас изъян.
Как я без документов? И в таком виде, и без денег? Какой такой у меня изъян? У меня все из рук валится. Они не понимают этого. Нейтроны теперь имеют другую массу, а протоны потеряли почти весь свой заряд и теперь вообще почти от нейтронов не отличаются.
Мне никак не собрать свои мысли. Они ведут себя как хотят. И совсем не создают картину мира. А мне не удержать в голове ни последовательность, ни названия, ни понятия. Людей не узнаю – тех, кого, казалось бы, знаю. А кого не знаю – узнаю. Тех, кого люблю, вообще растерял, никого найти не могу.
Почему они так – друзей у меня нет? Есть у меня – и друзья, и любимые. Просто они там, на той стороне. Туда переехать совсем нетрудно – два часа езды на пароходе. А до парохода не добраться. И это очень плохо. Они любят меня. А меня все нет и нет. И они не знают, что и подумать. А все ведь очень просто. Они остались в той жизни. Где мы дружили и любили друг друга. Им повезло – они остались в той жизни. А я все прыгаю, прыгаю, вот и попал в эту новую жизнь, про которую никто не может точно сказать, какая она.
В этой жизни ни про что уже не скажешь – это истинно, а это ложно, это хорошо, а это плохо, это любовь, а это ненависть, это талант и скромность, а это суесловие и тщеславие. И я оказался наедине. Неясно с кем. Не с собой – потому что меня уже почти нет. И не с теми, другими. Потому что неясно, кто они эти другие. Их тоже уже почти нет.
Надо что-то предпринимать. Это нельзя так просто все оставлять. Мне мои близкие на той стороне не простят. Надо что-то сделать, чтобы опять все стало ясно и понятно. Может быть, это будут достаточно кардинальные шаги.
Потоп
Все-таки есть еще шанс сделать что-то здесь. Как же начать все сначала? Если я сам меняю мир, если сам воплощаю все, о чем думаю, если я наделен волей и могуществом…
«Я – господин тысячи миров, я царь с начала времен. Ночь и день пройдут в своем цикле, пока я рассмотрю их дела»[1].
Все, все надо переделывать. Распутывать запутавшееся. Ничто ни с чем не стыкуется. Надо все смыть, разрушить. Грехи человеческие будут унесены в мировой океан. Они смешаются с крилем, кораллами, стаями рыб, кальмарами, опустятся на дно, на недостижимые глубины, где вода спрессована как камень. Оттуда ничего не поднимется. Это пустоши на подходах к преисподней.
Великаны, посланцы темных миров, издавна живут среди нас, они создают пронизывающие нас виртуальные миры.
Когда откроются хляби небесные, эти демоны кинутся врассыпную. Большинство погибнет, но кто-то уцелеет. Нефилимы скроются среди вершин Кавказа и будут принимать облик – то троллей, то циклопов, то ракшасов. Анакимы пересекут Атлантику и будут бесчинствовать в высокогорьях Перу. И те, и другие исчезнут там без продолжения рода.
Рефаимы пойдут ратоборцами к фелистимлянам и фессалийцам. Все повторится. Огний будет царствовать, пока не будет убит соплеменниками Моисея. Давидово войско вырежет семя Голиафа, Сафута, Лахмия и иже с ними. Ахиллес, не задумываясь, зарежет Боагрия, словно огромного тупоумного поросенка.
Все смешается. Еще больше, чем сейчас. Струю мальчика будут называть янтарной. Свальный грех – играми Бахуса, Вакханалиями. Пастух с козочкой поиграл – Приаповы забавы, скажут. Парилки станут обивать ядовитым свинцом. Ртутью будут сводить веснушки и лечить сифилис.
Многое, многое начнется впервые.
Начнут делать лодки и суда, потянут их к морю. Море еще очень высокое. Поэтому на картинах горизонт поднимают под самый верхний край.
Из моря снова поднимается Ирландия. Удобренные килом, ее холмы и равнины покроются лилово-сиреневым цветением вереска, желтыми соцветиями дрока. Из их аромата будет соткана небесная фея Этайн, временами воплощающаяся в земную женщину Эйлид Прекрасную, дивную супругу многих и многих царей.
Впервые кролик родится в шерсти и зрячий – первый заяц, который через завесу колокольчиков и цветов тимьяна будет молиться северному сиянию под вой феи смерти, баньши, топот вышедших из-под земли лепреконов и визг ненасытных шакалов.
Человека, который высек искру ударом кремния о кресало, назовут Прометеем. Хилый Гефест будет спасен в море феями Фетидой и Эвриномой и построит первую кузницу. Он же изготовит несокрушимые путы для своей матери. Первые мореходы сделают астролябии, чтобы вести суда по звездам.
Все струится, поднимается из ничего. Дети смотрят первые детские картинки и в душе мечтают о комиксах, еще не зная, что это такое.
Кровь, еще никто не боится крови. Первый жертвенный барашек, первые побратимы кровью, первый убитый, напившийся кровью гнус, первая кровь девочки, первый Каин, убивший брата своего из зависти, первая Синяя борода, первая бойня и козел-новатор, ведущий скот на заклание. Стада прерий на убой, запах крови, навоза и матэ.
Кровь и молоко, реки молока. Кровь с молоком – высшая похвала деревенской простушке.
Первые плотины бобров, инженеров-интуитивистов. Первые лавки. Грязь и помои городов. С запахом модного кофе «мазаграна».
Все с начала – кто-то изобрел флюгер, кто-то колокол, кто-то свирель и силки для ловли птиц.
Луна прислушивается к торжественным звукам органа на перевале Сен-Готард, установленного среди голубого свечения ледников и хаоса гор, расколотых невидимым движением литосферных плит, к пастушеской музыке и задушенной декламации первых сонетов.
Гром, молния, пена, взбухающий, булькающий пруд, закрывший черными пузырями белокаменные ступени. Все сошло.
Теперь можно строить заново наш мир. Можно следить за всем происходящим. Наблюдать за Луной и Венерой. Изучать магию чисел. Ждать, пока на тебя упадет яблоко. Родиться гениальным Абелем и рано умереть. Идти на баррикады, а в перерывах между сражениями записать на обрывках теорию групп, и тоже рано умереть. Снова строить ясные и прозрачные конструкции, вокруг которых формируется такой понятный и уютный, удобный для жизни мир. Боже, какая скука! Безнадежная скука.
И конечно, королева. Королева, колдунья, ведунья, ведьма. Она раздувает угли в надежде выплавить огненного человечка-гомункулуса. Но гомункулуса, превращающего свинец в золото, не будет. И то, что знает, она не скажет нам. Мы так и останемся в неведении.
И потоп. Потоп. Сколько смертей, сколько живых безвинных душ. Если бы я был демиургом… Я не смог бы и не смогу.
Нить Ариадны
Шанс, шанс. Я же пришел не один сюда. С любимой. Она тоже где-то здесь. Удивляется, куда это я запропастился. Она надежная. Всегда была опорой для меня. Она-то точно знает все: и номер нашего номера, и где мои вещи, и как добраться до порта, и вообще, что надо делать. И почему мы все равно сумеем остаться людьми, пусть вокруг все рушится и размывается. Она всегда знала, чем надо заполнить пустоту, если вдруг образуется пустота.
А у меня пустота. Внутри. Вокруг тоже пустота. Где ты, дорогая? Почему я убежал в эти – то ли Иерусалим, то ли Сербию, то ли Болгарию?
Оставил где-то кроссовки. Не помню, зачем я их снимал? Теперь иду босиком. Хорошо хоть мобила есть. Какая-то она странная стала – вместо экрана циферблат почему-то. Ну, циферблат, так циферблат. Хорошо хоть кнопки остались. Как набрать? Ничего не помню. Надо через Россию набирать, что ли… Россия +7. А здесь плюса нет. Просто цифры. И телефон не помню. Бывает так – то, что хорошо помнишь, вдруг начисто вылетает из памяти.
Да вот же, она сама звонит. Надо ответить. Жму кнопку, почему-то не соединяется. Она точно знает, почему я в Болгарию рванул, и где теперь мои документы, и вещи, и кошелек. И где кроссовки оставил. И когда будет трансферт. Она уже там, на пароходе. Сидит и ждет меня. И все, что я потерял, при ней. И вещи, и представление о мире. И чувства, и преданность, и любовь.
