Михаил Кузмин - Стихотворения, не вошедшие в прижизненные сборники

Назад откинут юношеский стан,

Как тетива, прямы и длинны ноги,

Как амулеты, розовые ногти...

На правой, гладко выбритой щеке

Темнеет томно пятнышко Венеры.

Известно все, но золотой туман,

Недвижный и трепещущий, исходит...

Оцепенение, блаженный сон,

И ожидание, любовь, желанье,

Соединилось все, остановившись.

А мотылек усталый опустился

На кончик лакированной ботинки

И белым бантиком лежать остался.

О, золотистая струя рейнвейна!

Все кажется, что скрытая игра

Пробьется пеной на твою поверхность.

Сердце, могу ль

Произнести я

Полное имя?

Тайну хранить

Трудно искусству...

Маску надев,

Снова скажу:

Гуль!

Я принимаю!.. сладко умереть,

Коснувшись этих ног, руки, одежды,

В глазах увидев ласточек полет,

Апрельский вечер, радугу и солнце!

Ответ, ответ, хоть уголками губ!

Ты улыбнулся. Спутники стояли,

Едва заметные, у стен гробницы.

- Но я не смерть, а жизнь, - произнеслось.

Все, что пленяет, что живет и движет,

Все это - я! Искусство, города,

Поездки дальние и приключенья,

Высокие, крылатейшие мысли,

И мелочи быстротекущей жизни,

И блеск, и радость, ревность и страданье,

Святая бедность и веселый голод,

И расточительность, любовь и слава,

Все это - я, все это - я. Узнал ты?

- Я принимаю! я изнемогаю

От жажды. Напои живой водою,

О Гуль! душа моя, судьба и сердце

Вот сделалось все шатким и непрочным,

Капризным, переменчивым, как жизнь.

Опасное блаженство! но я понял:

Покой устойчивый подобен смерти.

Куда меня, о Теодор и Конрад,

Вы завели, в чужом воображеньи

Явился я непрошеным пришельцем.

Найдется ль место мне в твоих мечтах?

Но парус поднят... и - плыви, галера!

Сокровище царей, оно со мною!

Апрель 1924

653

Не рыбу на берег зову,

А птицу в воздух кличу,

Росу на спящую траву

И ветер парусам.

Лишь первый шаг - увидишь сам,

Какой родимый воздух,

Как сладостна сухим устам

Проточная вода.

Рулем ведется борозда,

Куда направит воля,

Но недвижима навсегда

Полярная звезда.

Май 1924

654. ЭФЕССКИЕ СТРОКИ

Флейта, пой! Пещеры своды

Зацвели волшебным мленьем:

Рощи, копья, города,

Тихо каплет дни и годы

Наговорным усыпленьем

Голубиная вода.

Мреет сумрак. Свет на воле.

Предначертанные тени

За мерцанием зарниц.

Горстью сыпь на угли соли!

Спины, шеи и колени,

Шелестенье тщетных лиц.

Ток эфира бурей станет,

Буря нежит ток эфира,

Кошка львом и кошкой лев.

Арфы трепет громом ранит.

Полноте внимаешь мира,

Бренный слух преодолев.

Зоркий страж не видит леса,

Тайноведенья уроки

Неученый раб принес.

Спим с тобой у врат Эфеса...

Пробужденья скрыты сроки,

И не лает чуткий пес.

Июль 1924

655. ИДУЩИЕ

В сумерках идут двое.

По разделяющимся длинным ногам

видно,

что они - мужчины.

Деревья цветут,

небо зеленеет,

квакают лягушки.

Идут они вдоль канала.

Они почти одинакового роста,

может быть - одного возраста.

Они говорят о деревьях и небе,

о Германии и Италии,

о плаваньи на "Левиафане",

о своих работах и планах,

о проехавшей лодке,

о вчерашнем завтраке.

Иногда в груди одного

оказываются два сердца,

потом оба перелетают в другую грудь,

как мексиканские птички.

Если их руки встретятся,

кажется,

что из пальца в палец

переливается тепло и кровь.

Состав этой крови - однороден.

Они могут бегать, грести

и сидеть за одним столом,

занимаясь каждый своим делом.

Иногда улыбнутся друг другу

И это - будто поцелуй.

Когда щека одного

коснется щеки другого,

кажется - небо позолотело.

Они могут и спать на одной кровати...

разве они - не мужчины?

Они могут обменяться платьем,

и это не будет маскарадом.

Если мир вспорется войною,

наступит новый 1814 год,

они рядом поскачут на лошадях,

в одинаковых мундирах,

и умрут вместе.

Огромная звезда повисла.

Из сторожки выходит сторож:

запирает двери на ключ,

ключ кладет в карман.

Посмотрел вслед паре,

и может насвистывать,

что ему угодно.

20 октября 1924

656

Отяжелев, слова корой покрылись.

Скорей косматый разбивай кокос!

Пока слизняк из домика не вылез,

Высокий тополь к небу не пророс.

По шахте катится, крутясь, граната.

Курган Малахов, взрывы и восторг.

Девятый месяц семенем богата,

Прорыв кровавый крика не исторг.

Терпение!.. О-о-о-_а_, мой милый!

Как розово засвиристел апрель!..

Летучею, зеленою могилой

Младенчески качнется колыбель.

Октябрь 1924

657

Я чувствую: четыре

Ноги, и все идут.

Острей, прямей и шире

Глаза мои глядят.

Двойное сердце бьется

(Мое или твое?),

Берется и дается

Обоими сполна.

Коричневым наливом

Темнеет твой зрачок,

А мой каким-то дивом

Сереет, как река.

Тесней, тесней с любимым!

Душа, и плоть, и дух,

И встанешь херувимом,

Чудовищем небес.

7 ноября 1924

658

Не губернаторша сидела с офицером,

Не государыня внимала ординарцу,

На золоченом, закрученном стуле

Сидела Богородица и шила.

А перед ней стоял Михал-Архангел.

О шпору шпора золотом звенела,

У палисада конь стучал копытом,

А на пригорке полотно белилось.

Архангелу Владычица сказала:

"Уж, право, я, Михайлушка, не знаю,

Что и подумать. Неудобно слуху.

Ненареченной быть страна не может.

Одними литерами не спастися.

Прожить нельзя без веры и надежды

И без царя, ниспосланного Богом.

Я женщина. Жалею и злодея.

Но этих за людей я не считаю.

Ведь сами от себя они отверглись

И от души бессмертной отказались.

Тебе предам их. Действуй справедливо".

Умолкла, от шитья не отрываясь.

Но слезы не блеснули на ресницах,

И сумрачен стоял Михал-Архангел,

А на броне пожаром солнце рдело.

"Ну, с Богом!" - Богородица сказала,

Потом в окошко тихо посмотрела

И молвила: "Пройдет еще неделя,

И станет полотно белее снега".

Ноябрь 1924

659

О чем кричат и знают петухи

Из курной тьмы?

Что знаменуют темные стихи,

Что знаем мы?

За горизонтом двинулась заря,

Душа слепая ждет поводыря.

Медиумически синей, Сибирь!

Утробный звон...

Спалили небо перец и инбирь,

Белесый сон...

Морозное питье, мой капитан!

Невнятный дар устам судьбою дан.

На сердце положи, закрой глаза.

Ба_ю_, ба_ю_!

И радужно расправит стрекоза

Любовь мою.

Не ломкий лед, а звонкое вино

Летучим пало золотом на дно.

Декабрь 1924

660. СМОТР

"Победа" мечет небо в медь.

Разбег весны, раскат знамен,

Знакомой роскоши закон:

Ходить, любить, смотреть, неметь,

Как зажигательным стеклом

Стекляня каски блеск, мой взгляд

Следит, как в ней войска горят

И розовеет дальний дом.

Труба, мосты, гремучий лед...

Не Пруссии ли то поля?

И вдруг, дыханье веселя,

Сухой Флоренции пролет.

Пока идут... О, катер Мурр,

Johannisberger Kabinett!

Лак пролит на скользящий свет,

И желтым хлынул с лип H-dur.

Мне гейзером опять хотеть...

Вдруг капнула смолой слеза,

Что я смотрел в твои глаза,

А не в магическую медь.

Февраль 1925

661

"Веселенькую! Ну, привольно!"

В клетке запел слепой скворец.

Ты помнишь? - Нет, совсем не больно!

И в ванну падает отец.

Но в высоту ли, в глубину ли

Забагровел седой прыгун,

Когда пеленки затянули

Глухую муть глазных лагун?

Вспорхну я выдуманным пухом,

Пускай гниет смешной старик.

По озеру, под легким духом

Плывут подтяжки и парик...

И бросилась к щекам щетина

Небритого гниенья сад,

На зелень зазывает тина,

Но не поднять ноги назад.

Одна уступка разделенью...

Держите крепче! Я пропал!..

Но эти дни меж днем и тенью!

Бессчетный счет московских шпал!...

30 мая 1925

662

Воздушную и водяную гладь

Не одинаковым разбить полетам,

Зачем крылатым тяжести желать?

Зачем ползучим делаться пилотом?

О девочка, не думая, резвясь,

Себя бездушной массе ты вручила.

Где соответствие? Какая связь,

Когда в одном легчайшем легким сила?

И брызги к небу, слезы и укор,

Они, поверь, из сердца, не из моря,

Но их ведь ждал твой удивленный взор,

Когда летел, певучим брызгам вторя.

Из пара влага - плодовитый дождь.

Приблизятся назначенные сроки,

И ты увидишь из нездешних рощ,

Что не прошли жестокие уроки.

Декабрь 1925

663. ОЛЕНЬ ИЗОЛЬДЫ

Олень комельский, сотник благочестный,

Улусам лень казать ледяный рог,