Семён Раич - Поэты 1820–1830-х годов. Том 2

УГОЩЕНИЕ

            Сидя с женой за чаем, капитан            Персидский пробовал кальян,Когда вошел Правдин и, вдруг взглянув на друга,Подумал, что пред ним иль шах, или султан:Ковры пленяли взор, и, в виде полукруга,            Восточный блещущий диван            Под шелковым навесом, с бахромою,            Манил и к неге и к покою.            Курильницы стояли по углам,Наполнен воздух был азийским ароматом;Хозяин же таким украшен был халатом,            Какого шах не носит сам.            Не прежде как в часу десятом            Мечинский друга отпустил,И прямо уж его по-русски угостил:            За тостом тост! С полдюжины бутылок            В теченье дня он с другом осушил.                      Правдин уж стал просить носилок,И был помилован, и то с большим трудом.            Замученный шампанским и токаем,            Всю ночь он спал железным сном.            Когда же поутру, за чаем,            С домашними в гостиной он сидел,Вдруг въехавших на двор стук дрожек загремел,            И кто ж на них? Легко воображаемИ радость, и восторг, и прыганье, и крик:Слез с дрожек — верить ли глазам? — Правдин старик!И на картину мы завесу опускаем:Наш в живописи дар, ей-богу, невелик.

Весь долг за старика внес тайно до полушки            Мечинский. Возвратясь домой,            Надел халат любимый свой,И мягче сделались диванные подушки,Вкусней душистый чай, табачный даже дым            Ему казался ароматней.Что сердцу может быть, он размышлял, приятнейДобра, которое мы сделали другим!            «Что так сегодня, Саша, весел?» —            Жена спросила у него.             «Так, друг мой, ничего.Обнову я купил: три пары модных кресел».

ТОЛКИ

Раз у Бесстыдина Хитрецкий за бутылкойБургонского сидел и сказывал ему,Что Правдина едва не заперли в тюрьму,            Что расплатился он бы ссылкой,            Что дело уж вошло в Совет,Но манифест помог.                               «Помилуйте! Нет, нет! —            Прервал Резнов. — Я вас уверить смею,                                             Что он                   Оправдан был, а не прощен.Подробно рассказать вам дела не умею,Хотя и доставал тайком, через писцов,Записку краткую в четыреста листов.Но знаю верно то, что Правдину на шеюНедавно дан был крест по милости царя,Дойдет — того смотри — до статс-секретаря!И как в раю живет с Надеждою своею!»            — «Всё это слышал я не так»,—Хитрецкий возразил с язвительной улыбкой            И, шеей наклоняся гибкой,Поднес Бесстыдину французский свой табак.

Дальнейших сведений мы не могли собрать            Для повести, и сплетницы-старухи                     Свободно могут разглашать            О Правдине невыгодные слухи.Он много уж терпел! Так, видно, на родуЕму написано. Того гляди, бедуОпять он наживет. Старинным талисманом,Терпением, от зла себя он оградит.            Слуга Андрей недаром же твердит:            «Терпи казак, и будешь атаманом».

284 ЭЛЕГИЯ ("Чья эта новая гробница?..")

Чья эта новая гробница?Чей прах сокрыт навек под ней?Промчалось счастье прежних дней!Свершилось! Нет тебя, певицаКанарских островов! ПустаТвоя блестящая темница,Стоит на чердаке, снятаНавек со светлого окошка,Где красовалась с давних пор.В унынии глубоком взорНа небеса возводит кошкаИ опускает на паркет!Увы! Вверху уж клетки нет!..В саду, где яблоня склонилаГустую ветвь над цветником,Где в летний день ты петь любила,Там спишь ты беспробудным сном!Там одинокая гробницаНарцизами осенена.Прийдет прелестная весна,—Ее не встретишь ты, певица,Веселой песнию своей.Не будет летнею пороюВ саду на яблоне с тобоюПерекликаться соловей.Один он запоет унылоНад раннею твоей могилой!Не будешь сахар ты клеватьИз рук твоей хозяйки милой!Уж ей тебя не целовать,Держа на плечике! Не станешьТы из гостиной в зал летать,Из зала ж в клетку, как устанешь.О, если б ты восстать могла,Как Феникс, если б посмотрела,Как слезы по тебе лилаТвоя хозяйка, ты бы селаПо-прежнему на пальчик к ней!Ты б облегчила сердце ей!Она бы, верно, улыбнулась,Ее бы горесть вмиг прошла!Ты б от восторга встрепенуласьИ с радости бы умерла.

285. <ИЗ КОМЕДИИ «КЛАССИК И РОМАНТИК»>

ЯВЛЕНИЕ 8

Седов        Ба! Фирс Козьмич! Нижайшее почтенье!                   Какую притащил тетрадь!Взглянуть, так страх берет, не только прочитать.

Не всё еще принес я сочиненье.                   Здесь высший только взгляд.(Подает Седову тетрадь, который начинает ее рассматривать.)

 (про себя)Я слово данное принужу взять назад.         Какая мысль! Скорей за исполненье!(Садится к столу и начинает писать.)

            А вот еще на ваше я сужденьеЭлегию принес. Позвольте прочитать.

Дай прежде положить на стол твою тетрадь.(Кладет тетрадь на стол.)Читай, брат, сделай одолженье.            Я слушать рад всегда:Не много в слушаньи труда.(Линскому)А вы? Вы пишете?

                      По службе донесенье.Совсем забыл, а не послать — беда!

(читает)………………………………Весна моих промчалась дней!Как сон златой, мелькнула младость!Очаровательная радость,Как тень, сокрылась вслед за ней!Восторги гаснут сладострастьяВ моей измученной груди,И хлад мертвящего бесстрастьяЛишь ожидает впереди.Былое, будто утро мая,Как дева красоты и рая,Меня манит издалека,Окован негою и ленью,Я предан был уединенью,Но ревность, хладная тоскаМне жизнь наполнили отравой!Я не прельщаюсь шумной славой,Я позабыл любви призыв!И, одинок и молчалив,Люблю внимать я моря шуму,И в час полуночи, в тиши,Порывы тайные душиОбычную лелеют думу.Повсюду девы неземнойНесется призрак вслед за мной.Я помню поцелуй прощальный!Я помню алые уста!..Привет любви первоначальной,О прошлом сладкая мечтаПри шуме радостном похмелья,В часы беспечного веселья,Отравой горькою своейПорой мне тихо грудь волнует,И жар ланит, и шелк кудрей,Всю красоту протекших днейВолшебной кистию рисует.Но будущность грозит бедой,Как сталь кровавая кинжала!И прелесть жизни молодой,Как метеор, навек пропала!Так путник в час, когда туманЛетит со степи молчаливой,Воспоминая кров счастливый,Песчаный зрит лишь океан!………………………………………………………………………………………Ну как вам кажется, Тит Павлыч?

                                 Славно, славно!              Стихи, как масло, льются плавно,       Легки, как пух, и гладки, как стекло.Однако, знаешь ли, покойник БуалоГоваривал, чтоб мысль, чтоб ясность…

                                          Пощадите!                     Без Буало меня судите.              Что этот мне напудренный парик!В свой век и Буало был славен и велик,Но на него давно прошла уж мода.             Теперь учитель наш — природа.

Позвольте вашу мне элегию прочестьИ против темных мест поставить nota bene[206].

 (подавая элегию)Я в альманах отдам, уж какова ни есть.Заметить вас прошу, что ночью, на колене,При свете месяца написана она.

Что значат эти точкиВ начале и в конце?

                    Пропущенные строчки!И Байрон так писал; так пишут все.

                                                Вот на!Прекрасно вздумано! Задай-ка ты мне тему —Назавтра ж точками я напишу поэму;А если хочешь ты, прибавлю запятых,И восклицательных, и всех возможных знаков,              Так распишусь, что вон неси святых!..              Был мне знаком судья уездный Яков                           (Его фамилию забыл).                           Покойник точек не любил;А как начнет в делах он ставить запятые,              Так что элегия твоя!        Теперь прошли те годы золотые,И пишет с точками уж ныне и судья!

Шути́те вы! Попробуйте-ка сами               Хоть строчек шесть стихами,         Хоть даже меньше, написать,Так и увидите, что…

(прерывая)                        Хочешь ты сказать,              Что трудно. Я с тобой согласен,Да я тебя ни в чем и не виню.              Я только речь к тому клоню,Что труд писателя, мне кажется, напрасен,Когда он гонится другому только вслед.                       Так, впрочем, исстари ведется:              Прославится прозаик иль поэт,И подражателей толпа за ним плетется.Нас трогал прозою прелестной Карамзин,И принялися все за слезы и за вздохи;Вслед за собой увлек Державин-исполинТму подражателей. И все куда как плохи!Про наши времена не стану говорить.                     В пристрастьи могут укорить,              Иль прослывешь, пожалуй, за зоила…                    Я замолчу. Не в этом сила.

(с неудовольствием)Нет, ваша критика уж чересчур строга.Так нет, по-вашему, теперь у нас талантов?А Блесткин, а Грузнов, а Спорский, а Педантов?Чем хуже прочих ваш покорнейший слуга?

Поэта не хвалить — нажить себе врага.                   Ведь речь не о тебе, приятель!Лишь подражателей одних я не люблю.Таланты есть у нас, но я их не хвалю,Затем что без меня их знает уж читатель,                           И стар, и мал.                  Не нужно им моих похвал!

Но я когда был подражатель?Кому и в чем? Прошу сказать.

Свидетелей здесь нет. Теперь нас только двое.В элегии твоей есть кое-что чужое.

Сказать легко. Нельзя ли доказать?

                  Изволь. Там шкаф стоит в прихожей.До сотни я тебе элегий притащу,Похожих на твою: во всех одно и то же!

Пойдем! Сыщите-ка!

Пойдем! Уж я сыщу!Уходят.

286. ОСЕЛ И КОНЬ