Микола Бажан - Стихотворения и поэмы
ТРЕТЬЯ ВАРИАЦИЯ
…То псы сипят,а может,я рычу?Или трещатпожарища от жара?То волком воет кто-то.Трепещу.Мертвецы.Пожары.Чем проигрыш свой нынче оплачу?Безумством или смертью? Не хочу!Или бесчестиеми прямотою кары?..Вбежать бы в смерть,нырнуть бы под удары!Нет.Не вбегу.Ползу. Держусь. Молчу.Гляжу.Мой край.Родимое подворье.Гараж. Кирпич багровый. Погреб-гроб.Развал. Разор. Для воронов раздолье.И это мой очаг?Мой мир и бог?Низвергся он.Его насквозь пронзил металл.Минуты бьют, как пули автомата,секут часы,и время — наповал,и тащат разум в омут бесноватый,в глубь безнадежности проклятой,в разбитой памяти провал.Уже разрывы схлынули, как шквал,но отзвуки стального перекатаеще крошат кирпич,трясут подвал,терзают липы ствол горбатый,где в назиданьев петле из шпагата —повешенный жандармами капрал.Я вижу приговор и час расплаты,и свой беззвучный крик,что горло мне сковал,и землю прадедов, задымленну, разъяту,и пулю, что ввинтилась в лоб солдату,—он пал возле ворот,убитый пулей пал.То был мой сын.Он выбежал без страханавстречу им с гранатой.Он не трус.Он пал. Мундир. Ременный пояс. Бляхас готическою вязью:«Gott mit uns».[88]Он с нами, бог?Тут, в духоте смертельной,тут, в трупном гное,в гибельном бою,где кровь на лобплеснул свинец прицельный?Я жду. Я озираюсь. Я стою.Здесь, в безнадежности огромной, беспредельной,хочу надежду отыскать свою.Но все надежды сдохли и смердят,как псы, которым разнесло хребет,им места нет в руинах и смертяхсреди тупого скрежета ракет.А мы под ними бегали и падали,ревели в страхе,никли от тревог,врастали в ямы,ползали по падали,и с нами был поверженный наш бог.Он с нами был.Глядите, он ползет,измазанный в крови, в грязи, в стыду,бормочет что-то,сам себя грызет,себя терзает за свою беду.Вот он, наш бог,наш белокурый бог,он издревле хранил немецкий мир.Упрятался он,убежал иль сдох?И кто он — зверь,упырьиль дезертир?Я жду.Я озираюсь.Я стоюв моем разбитом дедовском раюнад бездноюнад черною,над серою,над трупом сына,над своим концом.Что я увижу?И во что уверую,к живым сердцам оборотясь лицом?Нет никого.Никто нейдет, спеша,чтоб слово молвить.И никто не глянет.Не даст мне хлеба ни одна душа,не облегчити руку не протянет.Вот вам ладони,заскорузлы, рыжи.В них были заступ, и топор, и штык,бутыль вина из самого Парижа,и киевлянкой вышитый рушник,и кнут, и Библия, и пара незабудок,и маргаритки, и трехцветный флаг,и малый сын, и груди проституток,и свастики змееподобный знак.Теперь они висят,как высохшие плетиили мешки, что смяты и пусты.Всё позади.Нет ничего на светесреди пожарища и темноты.Там где-товзблески,перекаты,выстрелы —там, за холмом, в соседних хуторах,а здесь уж танкам больше не оттискиватьв пыли дорожной свой тяжелый трак.Лежит дорога,вздыблена и взорвана,железным ломом тяжело завалена,и клубы дыма вьются, словно вороны,и в хуторе таращатся развалины,и тянет чадом над домами черными,и смерть молчит.Ни отзвука.Ни отклика.Лишь мертвецы зеницами упорнымиуставились в обшарпанное облако.Я вижу это.В обреченность вслушиваюсь.Железо лязгнет.Отзовется осыпь.Куст заскрежещет,обожжен «катюшею».И что-то там стучит, как чей-то посох.«Так-так».Неспешно.Муторно.«Так-так».Неровно. Шелестя. И по асфальту шоркая.Растянутый, как спазм, неровный такт.Идет, не видно кто,Там человек.Я слышу каждый шаг.И движется шагами неустанными,подошвами шурует деревяннымион минами истерзанный большак.Кто он такой?Гадаю. Беглый? Пленный?Безумец? Вор? Грабитель? Дезертир?И чем гоним он сквозь ужасный мир?Злодейством? Лютостью? Безумием? Изменой?Он появляется из-за бугра.Так смертьв последний день Землипройдет по скатам.Одежда смертников наброшена на жердь —таков и он в отребье полосатом.Хламида скомороха — куртка рваная —почти сползает с острого плеча.И грохает подошва деревянная,когда идет он, ноги волоча.Я узнаю.Я знаю,он откуда,полубезумец и полумертвец,и на каких крестах, не чая чуда,он ждал, чтобы скорей пришел конец.Бараки, белены, как гробы чумных.И проволока — прямо под обстрел.И дым — как шкуры, содранные с тел.За проволокой — трепет рук безумных.Мы видели те руки.И дымы.
Они нам гарью горло бередили.И мы молчали,хоть и знали мы,и шепотом сосед с соседом говорили…Кто он?Беглец? Иль мститель? Иль судья?Шатаюсь я.Держусь за столб забора.Гляжу ему в лицо,как в строки приговора.Куда уйду,куда укроюсь я?И он молчит.Шагнул. Настал мой срок.Дрожит его кадык.Глядит, не шевелится.Лишь задыхается.Воды хотя б глоток!Из рук моих захочет ли напиться?И бережнонесу ему в ковше яводы — вот так надежду подают.Он смотрит.Он вытягивает шею.Кадык под кожей ходит, словно жгут.Он простирает руку —кости, жилы, шрамы,желанье, просьбу, жажду и беду.Я закричу. Завою. Упаду.Заплачу и тоскою изойду —людское что-то встало между нами.Он тянет руку, как в полубреду.Он воду пьет,как будто он даетмне отпущенье.Я стою и плачу,как плачут псы,чтоб преданность собачьюявить тому, кто кормит, а не бьет.Качнулся чуть,рукою рот отер,поставил кружку…«Отдыхай, хозяин…»Был взор его, как высший дар, бескраен,уставленный в мой страх и мой позор.
«…Я добреду. Дойду. Пускай не сразу.Страшнейшее прошел,а хуже не бывать.Ни стали, ни огню, ни холоду, ни газу,хоть пыткою, хоть чем —меня не взять.Меня пытали ледяной водой, морозом,кололи шприцем, лезвием, штыком,травили хлором, мучили гипнозом,секли кнутом, топтали сапогом.И я,и сотни,тысячи,мильоны —мы серым пеплом делались в печииль трупом, скрюченным в зеленой мгле „циклона“,нас в мясо пыткой превращали палачи.Меня клеймили, чтоб не стерся след,рубили голову, терзали полной мерою,в один удар ломали мне хребетза то, что знаю,и за то, что верую,за то, что звал я свой народ своим,что меж людьми я жил по-человечески,и трупом я не стал,и я не тлен, не дым,не стал я прахом, и не стал я нечистью.И я не призрак,вставший из могил,не пепел и не символ преступления —о нет, твоей я смерти искупление,завет, что ты когда-то преступил.Сквозь бурю зла,невиданную прежде,сквозь выстрелы,сквозь весь разгул бедыне ты мне —я тебе принес глоток воды,глоток воды —один глоток надежды…»
Он отвернулсяи пошел. Опятьвдали подошвы начали стучать.Жена тихонько вышла из подвала,увидела, что я стою без сил,и спрашивала робко и устало:«Кто это был здесь? Кто здесь проходил?О чем так долго говорить с ним мог?»И я ответил: «К нам являлся бог».
ЧЕТВЕРТАЯ ВАРИАЦИЯ
