Павел Васильев - Сочинения. Письма
— Что, ребята, — обращается он к конвоирам. — Как, по-вашему, будет лучше — расстрелять их или повесить?
Конвоиры делают к козырьку и бойко звякают шпорами.
— Как будет угодно вашему благородию…
Один из них, приземистый кривоплечий парень с шапкой черных волос, начинающихся почти от самых бровей, выступает вперед.
— А по-моему, ваше благородие, порубить их, да и весь тут сказ.
Полковник улыбается.
— Это ты правильно, Тычинский, это у тебя идея. Слышите вы, — он поворотился к пленным всем корпусом. — Сейчас вас изрубят. Понятно? Впрочем, у вас есть еще шанс остаться в живых. И это тоже понятно. В живых, говорю, можете остаться. — Шмидт небрежно заглянул в темное зеркало маузера.
— Если вы раскаетесь и расскажете мне, где находится ваша банда, я отпущу вас на все четыре стороны. Ну?
Молчали мужики. Из-под хмурых бровей взгляд злой и упорный. Спокойно и тяжело дышат. Кулаки сжимают. Ничего не поделаешь. Игра такая вышла.
— Ну?
В задних рядах партизан заворочался кто-то грузно и уверенно.
— Дозвольте мне, ваше благородие.
Вздрогнули мужики, метнулись глазами и сразу в несколько хриплых голосов:
— Игнат, да рази можно.
— Своих-то? Ты что, паря?!.
— Игнатко, не ждали от тебя…
Вышел вперед мужик, широкоплечий и крутогрудый. Черная борода вся в крови запеклась, шея платком укутана, и платок тоже от крови весь пегий.
— Ого, — полковник Шмидт не ожидал ничего подобного. Кажется, можно поздравить себя с большим успехом. Нет, в конце концов, психология — это большая вещь.
— Говори!
Наклонился и густо земляным голосом заговорил:
— Мы с вами, господин офицер, давненько знакомы. Вы вот вглядитесь получше. Авось узнаете. Не узнаёте? Это плохо. Тогда в Подстепном быть изволили. Молодцы ваши, казачки, славно там погуляли. Весь мой двор разграбили. Настю, дочку мою, изнасиловали, а под конец схватили меня да привели к вашей милости на суд.
— Помните, как вы тогда меня по лицу-то ахнули. В свое удовольствие. Ну, всё бы ничего. Да как раз у меня один случай вот теперь вышел. Отблагодарствовать за это, как только возможно…
— Вы царев защитник, а я простой чалдон — Игнат Вытков. Так получайте должок-то…
Широко мелькнула длинная, узловатая рука, звякнув хлесткой пощечиной по полковничьей щеке. Головой о тяжелый табурет ударился полковник. Суматоха. А потом — бац — громкий, певуче раскатившийся выстрел маузера.
Кверху черной мохнатой бородой упал Игнат Вытков, захлебываясь последней волной своей беспокойной темной крови. Ползали жадно, в смертельном ослабевании ладони по грязному шершавому полу…
Полковник Шмидт закуривал папиросу. Хорошо, что он положил, по крайней мере, под руку маузер. Это никогда не лишне.
1929
ПО БУХТАМ ПОБЕРЕЖЬЯ
Подхваченная вскипающими волнами шхуна «Красная Индия» то нацеливалась своим бушпритом в небо, то опускала его до самой морской поверхности. Зюйд-вест рвал вечерние, желтоватые туманы. Туго натягивались косые паруса, и шхуна шла все стремительнее, шумней, оставляя за собой полосу пены.
Шкипер — Африкан Турусин — снял свой белый китель и зашел на палубу в подержанной широко распахнутой робе. Его коричневая от загара грудь изборождена татуировками «самой тонкой работы». Эти татуировки выкалывали ему бесчисленные друзья, кочующие по океану от Жанейро до Ливерпуля, от Одессы до Сиднея…
Шкипер Африкан Турусин — «мечтательный человек», по собственному выражению. Про таких людей обыкновенно говорят, что у них в глазах «есть сумасшедшинка».
— Послушайте, Африкан Александрович, — обращаюсь я к нему, — почему у вашей шхуны такое неожиданное название «Красная Индия»?
Шкипер слегка разводит руками:
— Вот подождите, скоро будет мировая революция, и тогда все суда начнут переименовывать в «Красный Китай», «Красная Америка»… Я заранее…
Он помолчал.
— И потом, знаете, уж больно дурацкое название было у нее раньше — «Офелия». Ну, посудите сами, что это такое: советское каботажное судно, шкипер Африкан Турусин, и вдруг — кисея, деликатесы? Ерунда!
Он сплюнул и закурил трубку.
Закат, плавивший свои краски на холодной зеленоватой поверхности моря, потух окончательно. Вправо от нас поднимались крутые берега Аскольда. Каким-то чудом ускользнувшая от щупальцев тумана, луна была похожа на огромный немигающий глаз совы.
Хлынул ночной холод. Пришлось надеть бушлаты. Было тихо. Летели искры из коротких морских трубок. «Красная Индия» шла полным ходом, слегка накренившись набок.
Ветер, сначала крепкий, значительно спал. Пустили мотор. В машинном отделении стояла духота, мотористы все время выходили на палубу.
— Все в порядке. Машина хорошая и самой простой конструкции. Что ей сделается?
…Африкан Александрович поднялся со свернутых канатов, на которых мы устроились, и выколотил трубку о подошву штиблета. Взглянул вперед.
— Сейчас подойдем к бухте Анна. Ближайший выход в море, лов иваси. В Анне останемся ночевать.
— А то вот еще слышали — Атлантида?
— Читал я это в каком-то журнале. Целый город спустился на дно океана. Дорого бы я, знаете ли, дал, чтобы пройтись сейчас по его улицам. Представьте себе — дворцы, мрамор, сводчатые залы, и все это заполнено зеленой водой, захвачено морем.
Гра-а-андиозно…
Утро дымилось белым туманом. За его густой завесой угадывалось знойное солнце. Звонко кричали чайки, вылетевшие на утреннюю охоту. Мы простояли в бухте весь остаток ночи. Теперь оставалось сдать кое-какой груз, предназначенный для Анны. Решено было, что выйдем в часов дня.
Бухта Анна — одна из тех немногих бухт, разбросанных по нашему побережью, которые стерегут сейчас миллионно-стадный ход иваси. Иваси засаливается и сотнями тысяч центнеров отправляется в город. Ловлей иваси отмечены все работы на Анне: везде шумящая на ветру ивасевая чешуя, везде серые широкие крылья сетей, развешанных для просушки.
Иваси. Эта небольшая рыбка, так неожиданно появившаяся в советских водах, приносит нам очень большие доходы.
Нужно создать необходимые условия, при которых лов и обработка ее развивались бы в еще более грандиозных масштабах. Фактически во всей иваси, которая проходит вдоль побережья, мы ловим самую незначительную часть.
Рыба — один из доходнейших участков нашего хозяйства, в то же время — один из самых отсталых в смысле оборудования.
Неизвестная у нас раньше нежная, удивительная по вкусу иваси появилась в нашей зоне приблизительно с 1922-23 года. Ее бросило сюда изменившее направление течений знаменитое японское землетрясение.
Вот уже несколько лет подряд, как иваси идет не ослабевая. Каждый год она буквально заваливает рыбалки. Обыкновенно получается так, что в самый разгар ивасевого сезона не хватает засольных сараев, не хватает рабочих рук. Далеко не всегда оказывается достаточное количество орудий производства — сеток.
И вот благодаря этим, отнюдь не случайным, обстоятельствам, миллионы иваси проходят мимо, десятки тысяч центнеров гниют на берегу.
Все это говорит, что наши рыбаки недостаточно приспособлены к реализации тех несметных богатств, которые сами плывут нам в руки. Все данные, например, указывают на то, что вполне целесообразно расширить и материально укрепить рыбное производство бухты Анна.
Бухта Анна с трех сторон зажата высокими берегами, дающими глубокую тень. Она имеет то преимущество перед другими бухтами, что рыбу, которую везут шаланды на обработку, возможно доставлять совершенно неиспорченной. А например, иваси на Тафуине наполовину портится под лучами знойного солнца.
Многого желать заставляет также и жилищное строительство. Большое количество новых бараков позволило бы сосредоточить на Анне необходимую рабочую силу.
Бухта Анна с трех сторон зажата высокими крутыми сопками. Низкие строения глядят прямо в упор морскому туманному простору.
Рыбацкое население в бухте в большинстве своем состоит из восточных рабочих: корейцев, китайцев.
Корейские ребятишки — полуголые, обожженные солнцем, стаями бегают за волочащимся по песку тяжелым шлейфом невода, наполняя корзины скумбрией, камбалой, красноперкой. Кореянки целые часы подряд возятся возле фанз за приготовлением каких-то замысловатых рыбных блюд.
Над бесконечными сетями, вздрагивающими на ветру, сидят молчаливые коричневые рыбаки. Занимаются починкой поврежденных в море сетей.
— Терпеливый народ, — говорит шкипер, указывая на работающих. — Трудолюбивый народ.
Мы подходим к одному из китайцев. Шкипер треплет его за плечо:
— Ваня, здравствуй.
Китаец медленно поднимает на нас свои раскосые глаза:
