Дословно - Хамдам Закиров
что хорошо: отпаивают чаем, зеленым, и несут варенье –
порою абрикосовое, чаще –
бурду из местных ягод. Солнца
мне не хватает даже ночью. Даже – здесь. И даже
когда есть водка с персиковым соком,
варенье тутовое и инжир сушеный,
манты из тыквы, плов с бараниной и райский
шербет. Так одиноко мне, когда на небе
нет звезд. Особенно теперь, когда и звезды,
и небо, и, пожалуй, даже солнце
мне заменила ты, любимая. Где ты?
Ах да, я вспомнил – там, среди снегов,
на севере, который мнится
арабам самым страшным из адовых кругов. Ну что ж,
пусть буду я очередным Орфеем
(мне лира не нужна и даже блюдце –
макомы буду петь, сложив ладони рупором –
тебя я докричусь), я за тобой отправлюсь, о
Эвридика, солнышко мое.
Цветущий миндаль
В том ли месте тебя мне искать,
что подсвечено вишневой завязью,
там, где-то в марте или апреле,
когда ветрам еще привольно, а солнце
еще слишком нежно? Там ли,
где жгучая пустота льнет к глинобитным стенам,
чей прах умягчает обочину,
полосуя последним прости кромку асфальта
вслед каждой горячей шине? Там ли,
откуда как водится не приходит ответа
или – вместо ответа – дата,
впрочем, чаще неверная?
Это случалось не раз:
многие уходили, возвращалась лишь боль.
Но заметнее становилась разница
между тем, что имеешь и тем, что иметь не нужно.
Становились заметней в траве конопляные вспышки,
распластанный подорожник, волчья ягода, твой след,
уводивший, конечно же, в сторону
от дороги, обжитых мест и того, что могло быть, но
не было. Память
хранит несколько подобных осечек в течении времени,
когда возможный, но не случившийся ход событий
оказался запечатлен куда отчетливей,
чем даже десятки дат, выхваченных из небытия
карточками в фотоальбоме.
Но ни память, ни фото в альбоме
не могли подсказать мне где ты.
Настоящее, лишенное прошлого,
было слишком пустым, чтоб начать всё с начала,
но сама эта возможность пьянила, хотя
было почти бесполезно искать тебя
в закоулках сердца, ибо было понятно –
сердце лишь механизм.
Во всяком случае, до тех пор, пока ты не найдешься.
Оставалось заглядывать в хрупкие цветки миндаля и урюка,
карабкаясь по кривым ветвям, пока ветер
не собрал с деревьев дань лепестками,
лишив меня последней надежды: ведь где,
если не в цветах, ты могла находиться?!
Слова для марта
Прикоснуться к полям, зеленым тобой,
обернуть тонкой тканью небесного цвета себя,
или – напротив – открыться, отдаться
летним сухим ветрам, зною сна
послеполуденного; проснуться, чтоб вновь
искать островок тишины
в молчанье твоем, пламенея от солнечной ласки, и так
скитаться дни напролет, недели и месяцы в этом
пространстве, не связанном с именем, временем или
причудами расстояний, характеров, качества
автострады, эстрады, страны.
Прикоснуться к тебе и обжечься
сонной твоей теплотой, и предчувствовать,
как и дальше, на всех изгибах
кожа твоя будет ждать, как и ты,
продолжения этой ласки –
медленной, словно вода на равнинном просторе,
словно бы плотная белая ткань,
ждущая ветра, избранника, чтобы затем
вспыхнуть тугим и мощным давлением изнутри,
и нестись, увлеченной сильной и нежною пустотой,
в никуда, как всегда, в неизвестность, где правит
то, что не существует, к чему уже не прикоснешься.
Но вновь прикоснуться, теперь –
к этому свету, что выстрадан лилиями и гиацинтами,
бледными завязями на взбухших весенних ветвях,
и тобой, да, пожалуй, тобой, мое солнце,
смеющееся во сне, говорящее во сне, открывающее
тайны юности и любви, их бурного роста
и этого вечного трепета, верного знака,
уже пометившего зимнее царство и медный утренний
небосклон
(всегда со следами вчерашнего, но
без тени или намека на завтра), и вот
ты просыпаешься: иной свет, иной голос
зовут меня, учат меня – твоею улыбкой, твоими глазами –
видеть, касаться, чувствовать, знать, говорить.
Другими словами.
Да, другими словами.
Одним словом.
Июнь
В моей жизни случается много странных событий:
гаснет в подъезде свет, и я застреваю в лифте;
после душного дня – ливень с молниями; девушка,
с которой едва знаком, вдруг остается со мной и мы
занимаемся «непотребством»; книжка
любимого поэта не доставляет удовольствия, – как если б
всё не так, хотя всё хорошо. Плавятся дни под ногами.
Ночи –
в мокром постельном белье, один ты или же с кем-то:
влажные руки, сердце в слезах. Вместо слов – пустота,
чувство свободы, имя которому – одиночество; Марк Стрэнд
и его «Элегия 1969»; эйсид-джаз, клуб «Кризис жанра», стихи
не написанные по-человечески, но снующие в воздухе как
лоскутки, а порой как полотнища ветра, открытые
ушам, глазам, кому-то другому – не
тебе. Свет мой, солнце мое, бриз,
горькая морская вода.
Истории, подслушанные на остановках
Дословно
Постойте! Поплачем, вспоминая о любимой
и ее стоянке на склоне холма
между ад-Дахулем и Хаумалем.
Имру аль-Кайс
Был вечер жарким как всегда, и ты сказала: «Я согласна,
и смерть ничто в сравненье с мукой
и радостью, что ты мне доставляешь.
Сменилось лето крепкой сигаретой,
увял бульвар, как увядает в итоге каждая из нас.
Ты мне достался сувениром
от прожитых, сгоревших дней и имя
твое я потеряла еще в мае, как зажигалку на столе в кафе.
Мы бросились через дорогу по маршруту,
который никуда нас не привел:
пустынные кварталы, одноэтажки без дверей и окон,
заборы, рваные афиши, душный ветер,
что треплет твою гриву,
ты – всё время убиравший прядь со лба, в очках
солнцезащитных, с сигаретой –
садишься
