Юрий Трубецкой - «Под этим небом черной неизбежности…»

«Давно с тобой мы попрощались…»

Давно с тобой мы попрощались…Нева и ледяной дворец.Лишь звезды там обозначались,Как бы предчувствуя конец.

И музыка играла тихо,И замирала где-то там…Беда — голодная волчиха —Ходила, воя, по следам.

И острова. И часовые.И обожженные мосты.И панихидная Россия.И вопли ветра. И кресты.

Памяти Александра Блока

Сквозь петербургский мрак и петербургский снегОдин, как и всегда, проходит человек.

По самые глаза наставил воротникИ медленно идет, сутулясь, как старик.

А город спит. И на замках дома.Лишь вечер сходит в улицах с ума,

Как окаянный грешник воет онВ разбегах Монферрановых колонн,

Причитывает, стонет и свистит.От холода растрескался гранит.

И, словно вспугнутая серая сова,Метется незамерзшая Нева.

Как будто слыша в буре тайный знак,Сквозь петербургский снег и петербургский мрак:

Он видит — Медный Всадник на скалеКак призрак мчится в мутно-вьюжной мгле.

Как страшный зрак неведомой судьбы,Россию Петр сам вздернул на дыбы

И бросил в смуту, в этот вьюжный мрак,Где дьявольский хлобыщет красный флаг.

«Гуляет ветер, порхает снег,Идут двенадцать человек…

В зубах цыгарка, примят картуз,На спину б надо бубновый туз!..»

Метель. Метель. Безлюдье и мороз.А рядом — оборотень, не Христос!

Свободой тайной больше не вздохнуть,Уйти, уйти. Последний страшный путь!

С усильем выпрямившись во весь рост,Он слышит революции норд-ост,

Что, смешиваясь с зовом прошлых лет,Творит из музыки невыносимый бред.

И полумертвый, скорбный человекИдет, идет сквозь петербургский снег,

Вдоль опозоренных дворцов и колоннад,Чтоб не вернуться в этот мир назад.

«Осень. Петербург. Музыка…»

Осень. Петербург. Музыка.Вечереющая Нева. Строфы Блока.Гордый профиль Ахматовой.

Последнее головокруженье.Легкий золотой локон.Последняя мелодия Грига.

Скудное золото Летнего Сада.На вокзале несколько словИ тяжелая, осенняя роза.

«Это розы плакучей…»

Так мне хочется, чтобыПоявиться могли —Голубые сугробыС Петербургом вдали.

Анна Ахматова

Это розы плакучейГолубая слеза.Это — небо и тучи,За Невою гроза.

Уходили солдаты,Грохотал барабан.Парадизом крылатыйПрогудел ураган.

Но при чем же тут розаИ слезливая грусть?Лучше это бы прозой…Не поймут? Ну и пусть.

Только русской землеюПоклянись и молчи.Присягать — к аналою.Там в подвал палачи.

Там не розы. КолючийАдский чертополох.Может, это и лучше,Что на оба оглох.

Маршируют солдатыВ петербургскую ночь.Петушиный трикратыКлич. И призраки прочь.

От мужичьей запевкиСлезы градом текли.А валдайские девкиРукавами трясли.

Там — в солдатстве — Державин,Там — насмешник Мишель.И Пиндару кто равен,Чья всех слаще свирель.

Вырвись, вырвись из кругаВ эти грозные дни.Душной блоковской вьюгойЗатяни, захлестни!

Вьются конские гривы,Цуг проезжий пылит.Там какой-то служивыйУ шлагбаума стоит.

Светит тонко и остроНад снегами звезда.Мчится граф КалиостроИз столицы. Куда?

Разве купишь за деньгиПовесть этих временГде Растрелли с Гваренги,Монферран, Камерон.

Завтра — новые люди,Завтра — новый рассвет.Завтра — в уровень с грудьюНаведут пистолет.

Ты — чухонскою басней,Колдовском чепухой,Все надменной, прекраснейПросияй надо мной!

Отрывок

Холод гранитных подъездок,Просторы туманных проспектов,Где проносились каретыИ скакали кавалергарды.

А дальше — серое зданье,Где собирались декабристы.Суровая площадь,Где Достоевского шельмовали.

Пушкинская Россия!Блоковский Петербург!Тонешь ты в снежных вьюгах,Цветешь весеннею розой!

Вячеслава Иванова «Башня»,Белые, томные ночи.И полночь, в «Бродячей собаке»Петербургская богема.

Медный Всадник, Исаакий,На Невском шумят экипажи.Ты встаешь из мрака забвеньяВ строфах поэтов.

Гудишь тем пароходом,Что под мост проползаетПо Неве серебристойПрямо в закат огромный.

«Сначала — черная вода…»

Сначала — черная водаИ пена под мостом.Потом — бежать, бежать. Куда?Родной оставить дом…

И, прежде тихий, Летний СадСтал грозным, шумным стал.Так — сорок лет тому назадИ в памяти провал…

И нет возврата. Резкий крикНад полем воронья.Куда забрел ты, мой двойник,Темна судьба твоя!

О, злое сердце, почемуИное ты твердишь?Ты задыхаешься в дымуИ в пламени горишь!

Не убежишь ты никуда.Война. Орудий гром.Нева. Холодная вода.И пена под мостом.

«Помнишь ржавые кочки…»

Помнишь ржавые кочкиБлоковского болота,Где цвела «Ночная фиалка»?Мы проходили этим болотомСквозь мокрые травы.

И потом вышли в город,Наоборот, не как у Блока.Улицы катились нам навстречу,Но ни одной мы не узнали.

Все было во сне как будтоИли время вспять убежало…

Было ли то времяВойны гражданской,Или ПетербургПерестал быть столицей,А стал городком заштатным?

Ни одного человека не встретив,Невский мы не узнали.Летний Сад простирался,Усыпанный желтой листвою.

Исаакиевский храм изменилсяИ толькоИгла АдмиралтействаКак прежде вонзалась в небо.

Мы не понимали, что все это значит?!Как вдруг заиграли куранты«Коль славен наш Господь в Сионе»…

Но город был пуст.И только наши шагиПовторяло эхо.

Может, это только приснилось,А может быть, когда-нибудьТак и будетВ иной, бесконечной жизни,Под иным, незакатным солнцем!

«Многими уже позабыты…»

Многими уже позабыты«Стихи о Прекрасной Даме».Я сегодня раскрыл ихИ вспомнились давние годы,Вспомнился день осеннийВ «блистательном Санкт-Петербурге».

Уже замерзшие лужи,Не то суббота, не то воскресеньеБлаговестит Исаакий,Летний сад шумит, облетевший…

Уже ужинать скоро,Склоняется день к закату.«Вхожу я в темные храмы»…Нет. Я только вхожу в беседку.Исчерчены стол и стеныСтихами. Они почти уже смытыНедавним, осенним ливнем.

Кто-то писал па стенке:«Я надел разноцветные перья,Накалил свое сердце и жду»…

Так и я все жду.Мне сказали: — прийду!Жизнь прошла вместо этого мимо.

«Прощанье? Наверное — да…»