Самуил Киссин - Стихотворения 1906-1916 годов

Там Юргис, дик и одинок,

Безмолвно высит ствол тяжелый.

Блажен, кто раз услышать мог

Его суровые глаголы!

Блажен, кто зрел улыбку уст,

Что навсегда сурово сжаты.

О, Юргис, Юргис, дикий куст

Без шелеста и аромата.

1914

В моей крови усталость, темный яд,

Тяжелой жизни праотцев осадок.

Уж с детства был мне только отдых сладок,

И праздность жизни выше всех наград.

О лень моя! Ты — вожделенный сад,

Где ясен день, где небо без загадок,

Где искрится игрою праздных радуг

Мечтаний неустанный водопад.

О лень моя! Ты — дышащая мгла,

Ты хаос, где рождаются тела,

Ты мать бесплодная, ты сладострастья

Исполненная женщина, ты стон

Мучительного призрачного счастья.

Ты боль. Ты радость. Ты любовь. Ты сон.

1914

Воздух легкий, как забвенье,

Еле слышный листьев шелест,

Только будто Парки пенье,

Только будто смертью веет.

Не скрываясь, не играя,

Нити ножницами режет,

Не веселая, не злая, —

Иронически и нежно.

«Как много ласковых имен…»

Как много ласковых имен

И уменьшительных словечек

Ты мне принес, мой легкий сон,

Мой синеглазый человечек.

Вот в комнату ко мне вбежал,

Пугливо вспрыгнул на колени.

Легли на призрачный овал

Неверные ночные тени.

На лобик жалобный кладу

Успокоительные руки

И сладостно и долго жду

Какой-то злой и новой муки.

Вскочил и смотрит на меня

Так подозрительно и прямо.

И вдруг срывается, звеня:

— Уйди, ты злая, злая, мама!

<1914–1915>

У нас весна. Звенят капели.

И день, и ночь веселый звон.

Как будто птицы налетели

Со всех концов, со всех сторон.

Лучи блестят на красной крыше,

Дробятся в миллионах луж.

И ясен день. И солнце выше.

И под ногою серый плющ.

Вот слышен скрип полозьев острый.

Все дальше, дальше, дальше — стих.

И по двору- шмыгают сестры:

В бараках нынче нет больных.

<1915>

«С утра над городом кружат аэропланы…»

С утра над городом кружат аэропланы

В сентябрьской синеве, последним солнцем пьяной,

Скользят, бесшумные. Так далеки, что глаз

Чуть различает их сквозь неба тонкий газ.

Вот ближе, ближе вот. Исполнены угрозы,

Уже не комары над нами, а стрекозы,

Взлетевшие затем, чтоб с легких крыл своих

Бросать и смерть, и гром. Испуганно затих, —

Нет, не испуганно, а только любопытно, —

Вокзальный пестрый люд. Сердца трепещут слитно:

Что, бросит или нет? И если да, то где?

И смотрят, смотрят вверх. Нет, никогда к звезде

Так не прикован был взор человека жадный

С боязнью…

<1915>

«Ваш профиль египетский, Ваш взор усталый…»

Ваш профиль египетский, Ваш взор усталый,

Ваш рот сжатый, — алая печать.

Вам, наверное, шли бы на шее опалы

И на лбу высоком забытая прядь.

Забытая прядь — уреус царицы;

Вот дрогнули веки — чу, звон мечей…

Все это глупости, но Вы будете сниться,

Вы мне будете сниться много ночей.

1915–1916

«Шмелей медовый голос…»

Шмелей медовый голос

Гудит, гудит в полях.

О сердце! Ты боролось.

Теперь ты спелый колос.

Зовет тебя земля.

Вдоль по дороге пыльной

Крутится зыбкий прах.

О сердце, колос пыльный,

К земле, костями обильной,

Ты клонишься, дремля.

«Я в этом мире, как слепой…»

Я в этом мире, как слепой,

Иду и ничего не вижу,

Но ничего и не обижу

Своей бессильной клеветой.

Я знаю: солнцем красен день,

Цветут цветы, цветут надежды;

Но, легкие сомкнувши вежды,

Иду, медлительная тень.

Мой зоркий глаз — моя клюка,

Не упаду в пути на камни.

Я не живу, но не легка мне

Моя предсмертная тоска.

<1915>

I.

У калитки куст крапивы.

Пыльный полдень. Жаркий день.

По забору торопливо

Пробегающая тень.

Ну так что ж, что день мой пылен,

Ну так что ж, что пуст мой сад,

Что свести с земли бессилен

Мой сухой и мутный взгляд?

Жду я, жду я, жду упорно,

Жду, как ждет земля и сад:

Вот рассыпанные зерна —

Капли в крышу застучат.

С громким шумом, свежим треском

Взрежет небо белый змей

И сожжет лучистым блеском

Пыль и зной души моей.

1915

II.

Где водоем старинный пуст,

Расту, крапивы тощий куст.

Полдневный ветер налетит,

Прошелестит и запылит.

Я—в волосках, меня не тронь,

Мой каждый волосок — огонь.

Ужалит злей, больней шипа,

Безумна злоба и слепа.

Сожмет ли грубая ладонь —

В нее пролью я свой огонь.

Коснется ль нежная рука —

Я обожгу ее слегка.

Ах, ни любви и ни обид

Сухое сердце не простит.

1915

«Ваши губы так румяны…»

Ваши губы так румяны,

Так замедленны слова,

Так идет лицу Светланы

Под глазами синева.

Жизнь — томительная сказка:

Вы ни живы, ни мертвы.

Ваша легкая гримаска —

Маска Смерти и Совы.

1915

«Судьба моя простая…»

Судьба моя простая:

Искать и не найти,

За счастьем бегать, зная,

Что нет к нему пути,

Стучать клюкой дорожной

В чужие ворота,

Входить где только можно,

Где дверь не заперта;

За трапезою скудной

(И нищим подают)

Знать, что дворец есть чудный,

Где пляшут и поют,

Днем пляшут и смеются

И песни без конца,

А ночью слезы льются

С потухшего лица.

О жизнь, без слез, без песни,

Лихая жизнь моя,

Круг суетный и тесный

Земного бытия!

1916

Господа я не молю,

Дьявола не призываю.

Я только горько люблю,

Я только тихо сгораю.

Край мой, забыл тебя Бог:

Кочка, болото да кочка.

Дом мой, ты нищ и убог:

Жена да безногая дочка.

Господи Боже, прости

Слово беспутного сына.

Наши лихие пути,

Наша лихая судьбина…

18-21 марта 1916

Примечания

1

Какие телеса! (франц.)