Натан Альтерман - Избранные стихи в переводе А.Гомана - часть 1
Тружусь, отражаясь в домах городских.
А в бурю, клубясь, я рванусь из цепей
И с молнией ринусь из тучи на них.
Но тихо на рынке я буду блестеть,
Скрывая, что род свой веду от грозы.
На жарких губах будет олово млеть,
Паяя лохани, котлы и тазы.
6. Старый трактир
Сказал Трактир: В завыванье собак,
В тихом шелесте карт, в скрипе спиц колымаг,
В терпком запахе кухни улóвите весть:
В них во всех аллегория есть.
Среди песен старинных родилàсь моя песнь.
Меж столичных гостиниц нет наследницы мне.
Там лохмотья за формой утаят от людей.
Всем доступен камин мой, надёжна вполне
Островерхая крыша от гроз и дождей.
И уснувшего в кресле и того, кто не спит,
Я чертой обведу колдовскою вокруг,
И, пока солнца луч неба не осветит,
Это будет для них крова верного круг.
И закончил трактир: Собрались у меня
Все герои рассказов, что в мире живут:
Вот бродячий монах прикорнул у огня,
И с добычею братья-разбойники тут.
С молодою женою
Старик-мещанин,
Коробейник, портной,
Гладиатор один.
Спит посыльный: везёт
Он с печатью пакет.
Спят гонимый и тот,
Что его ищет след.
Тут и шулер-подлец,
И в мундире солдат,
И безвестный певец,
Что за грош спеть вам рад.
Там обжора прилёг,
Пьяный держит стакан,
Тут слепец, а у ног –
Поводырь-мальчуган.
Тут больной на полу
Грезит с пеной у рта,
И еврей там в углу
Занял пост неспроста.
Словно лес, шевелюра
Закрывает всего.
Аллегория мира –
Трактир для него.
8. Тот, кто слышал иврит
Тот, кто слышал иврит, сказал: Есть секрет
В том, как этот язык в шуме жизни народной –
То сгущённый, как тьма, то прозрачный, как свет,
Всё, что нужно, всегда выражает свободно.
К жизни, словно заклятием, возвращён
(Хоть горчит привкус смерти доныне),
Всяку тварь называет по имени он,
И луну, и солнце над ними.
И звучит его слово полнокровно сейчас
На базаре, в вечерней газете, с эстрады,
Сохраняя второй, прежний смысл про запас,
Что за нами следит из засады.
Есть в иврите особый «немой» обертон,
Постоянно звучащий в мелодии речи.
Слышен в песенке лёгкой отчётливо он,
Слышен в шутке, в обычной беседе при встрече.
Есть в нём память о гибели, небытии.
Вплетена она в яркую ткань обновленья
Сути и бытия. Это чудо – прийти,
Вновь стать криком базара и книги реченьем!
И старик и младенец в нём пищу найдёт,
Но, как некое тайное напряженье,
Тут и там тонкой щелью внезапно блеснёт
Вдруг меж словом и вещью несовпаденье…
Это щель, где слова могут смысл потерять
Или – сделать прыжок и отпрянуть,
Яркой вспышкой метнуться, оковы порвать
И предстать обнажённо, как рана.
10. Горшечник
Сказал Гончар: Я, раб Божий, набрал
С утра свежей глины. До самой ночú
Сосуд, что своими руками создал,
Держал в докрасна раскалённой печú.
Чтоб мог быть наполнен добром золотым,
Прозрачным ли маслом, бурлящим вином.
Чтоб в этом горшке было весело им,
Как за стеной, отгороженной рвом.
Конечно, не Бог весть какое добро,
Всё ж в деле любом найдёт место под стать.
Но, если разбит, и куски вдоль дорог…
Считай, что и царству недолго стоять.
16. Приказ
Сказал Приказ: Печать
На мне руки писавшей, и, хотя
Ещё я на листе и на устах, но взять
Назад писавшему меня уже нельзя.
Теперь судьбе и небу брат я. Им решать.
С посыльным ночью мчусь, чтоб, чей-то сон гоня,
Найти в постели тёплой и заставить встать
Того, кто не посмеет, увидав меня,
Ни колебаться, ни вопросов задавать
О цели и секретах. Не дождавшись дня,
Со мной помчится в путь, оставив дочь и мать,
И в битве молча нá землю падёт с коня.
…Один (кто прав, кто виноват – не мне решать)
Вернусь, исполненный, к тому, кем послан, я.
18. Мост
Сказал Мост: Я годы над быстрой рекой
Спокойно стоял, но в час битвы, во мгле
По мне пробежал проигравший тот бой,
И тот, кто его настигал, шёл по мне.
Опоры мои не ослабли у дна:
Живым я не друг, в спорах – не сторона.
Когда победитель, с добычей своей
Покончив, вернулся – «Спасибо! – сказал. –
Отныне участник ты в распрях людей»…
И я вместе с ношей в пучину упал.
19. Женщина
Сказала Жена: « Боже мой,
Отвёл ты мне место в веках:
В ногах живого лежать рабой
И стоять у мёртвого в головах».
Из цикла «Песнь десяти братьев»
Старое вступление
Мы, десять братьев, сложили песнь
(Иногда подыграв себе малость),
И, спасибо той скромной беседе, теперь
Вся она на бумаге осталась.
Солнце клонится вниз и растёт,
Скрылось где-то за кромкой дороги.
Может, кто-то не встретит восход:
За ночь смерть настигает многих.
Но, пока не уснём смертным сном
(От него нас не скоро пробудят),
Пока, мела белей, не замрём, –
Десяти братьев песнь с нами будет.
Ты, читатель, теперь эти строки прочти,
Пока осень стучит в ставни громом.
А устанешь, – листки отложи, помолчи,
Выйди в вечер
На ветер из дома.
Новое вступление
Десять братьев. Их песнь
Путь тебе к этой книге проложит.
Их беседу расслышишь здесь
За напевом песни, быть может.
Пусть же отзвуки их голосов
Тут и там в твои строки вплетутся,
Не останется смысл их закрыт на засов
И словá в сердцах отзовутся.
Солнце клонится вниз и растёт,
Скрылось где-то за кромкой дороги.
Ещё многие встретят восход:
За ночь новых родится много.
Время царств испарится до дна,
Сердца гор крот зубами коснётся.
Только радость людей так сильна,
Что из зёрнышка колос пробьётся.
Только сила её и закон,
Но не тот, что основа рабства.
Нет, долг любящей женщины – он
И закон отцовства и братства.
Десять братьев. Их песнь
Путь тебе к этой книге проложит
Сквозь грозу, что всё может сместь,
А не просто на символ похожа.
Дверь приюта для путников ты
Приоткрытой оставь на мгновенье.
И тогда за столом простым
Десять братьев мелькнут, как виденье.
1. Корчма
Старший из десяти сказал:
«Я седой, всех старее я, братья.
День закончился, вечер холодный настал
Со звездой, что люблю встречать я.
Славлю молний его острия в облаках,
Шум далёкий потоков в округе,
Славлю травы, бегущие зайцем в полях
От гнева небес в испуге.
А ещё славлю дочь корчмаря, что, быстрей
Того зайца, мелькнула меж нами.
И, чем ярче платок её, - взгляд мой темней.
Будьте, братья, ей судьями сами».
Тут, от страха дрожа, изогнул спину кот –
Дыбом шерсть, как струна, весь натянут.
«Расскажу и о нём, – брат сказал. – День придёт,
И его на доске упомянут.
Мы встречались с ним. Я усмехнулся в душе,
Белой шубке его поклонился
И из дома пошёл (дождь лил сильный уже,
Но я, братья, сюда торопился.)
И пришёл. Вы молчите, веселья в вас нет,
Вы мрачны, словно лес среди ночи.
Радо вам моё сердце шестидесяти лет;
Послужить, словно юноша, хочет.
Дайте, братья, мне ноги согреть у огня.
Двое суток не выйдем отсюда:
Дождь дороги залил, и до крупа коня
Поднялися в ущелье воды.
Хорошо, что корчма при дороге была,
Что огонь в печи жарко пылает.
Честь трактирщице: вовсе гостей не ждала,
Но, хозяйка, нам стол накрывает».
Раз уж старший велел, сядем, братья, тогда
Вдесятером вкруг стола, кто где хочет.
Скажем: слава Творцу, что привёл нас сюда
И что живы мы все этой ночью.
«Кто же знает, где час его страшный найдёт –
Дома ль, там ли, где он ещё не был,
Кто лицом, умирая, к земле припадёт,
Кто лицом обратится к небу.
