Григорий Дашевский - Дума иван-чая

Снеговик

Строили снеговика вдвоем.Обнимают ком, по насту скользят.Пальцы не гнутся, снег стал темный.Без головы оставить нельзя.

Сорок у одного. Хорошо хоть,другой здоров — молодец, звонит.«Спросите, что в школе, спросите еще,зачем он снеговику говорит

не таять, к нам приходить домой.Он огромный, он мне не нужен.То безголовый, то с головой.От него на паркете темные лужи».

Елка

М.А.

В личико зайчика, в лакомство лис,в душное, в твердое изнутри         головой кисельною окунись,         на чужие такие же посмотри.

В глянцевую с той стороны мишень,в робкую улыбку папье-маше         лей желе, лей вчера, лей тень,         застывающие уже.

Голыми сцепляйся пальцами в круг,пялься на близкий, на лаковый бликпод неумелый ликующий крик,медленный под каблуков перестук.

Каток

Хорошо, старичок и зазноба,мозг мне грейте и грейтесь оба,угрызая или морочасквозь горящих ушей:на таком на московском морозене до правды уже.

Наша тень — то втроем, то па́рная —невесомо рывками обшариваетдикий сахар-каток,как сухая рука начальничкапод дохою гладит твой, ласточка,моя ласточка, локоток.

Черёмушки

В Черёмушках вечером как-то пресно.Зато у некоторых соседокглаза — хоть к вечеру и слезясь —чересчур рассеянные, ясные,уставились мимо прекрасных нас.

Пошли над какою-нибудь нависнем.Тихо так, слабо.Хорош.Вот и не видишь, чего ты там видела.Будем звать тебя крошка,а ты нас – папа.

Из Вильяма Блейка

Мать стонала; отец плакал.Страшен мир, куда я выпрыгнул,гол, беспомощен, вереща,будто бес укутан в облако.

Корчился в руках отца,скидывал свивальник.Выдохшись, спеленат — хмуроприпал к матери.

Ты куда, отец, отец!убавь шаг, убавь;окликни, отец, окликни меня,не то я пропал.

Такая тьма, нет отца;мальчик в росе насквозь.Болото глубокое, мальчик плакал.И туман исчез.

Мальчик плутал по болотувслед страннику-свету;заплакал, а Бог около;облик отца, в белое одет.

Наклонился; взял за руку;отвел туда, где мать,бледная от горя, по безлюдным торфамискала, плача, мальчика.

Сердце от коханой навек умолчи:вовек оно не говоримо,ибо гладя ходит бризневидимо немо.

До самого дна, по самое дносердце говорю ей:вздрогнет плача холодна —и прочь на волю.

Едва меня покинет она,идет прохожий мимо:единым вздохом поймананемо да невидимо.

                   А.Н.

Я пошел через парк:кора серая, кроны шумные.Чу — иван-чайзвенит свою думу:

«Бывает дрема в грунте,где негромкий мрак.Там, страхи мои бормоча,я счастлив был.

Потом я вышел на свет,похож на зарю как брат,на новое счастье рассчитывая.Но мне не по себе».

Имярек и Зарема

Только не смерть, Зарема, только не врозь.Мало ли что сторонник моральных нормдумает — нас не прокормит думами.

Солнце зароют на ночь — ан дышит утром,а мы наберём с тобою грунта в рот,в дрёму впадём такую — не растолкают.

Тронь меня ртом семижды семь раз,со́рочью со́рок тронь, се́мерью семь.

Утром что с посторонних, что с наших глаз —со́рок долой и се́мью, тронь и меня:сплыли — и не потеряем, не отберут.

Простачок такой-то, приди в себя.Мертвое не тормоши, а отпой.

Там ясный пил и ты кислород,куда имелись ключи у той,кто мне роднее, чем мое сердце.

Там-то случалось и то, и сё:твое послушай, ее конечно.Ты точно пил святой кислород.

Вот — ей некстати. Сам расхоти.Холодна — не льни, отошел — не хнычь.Сосредоточься, суше глаза́, молчок.

Счастли́во — у постылого в глазах сухо.Не ищет повод сказать а помнишь.

Тебя мне жалко. Какие планы?Кто вздрогнет, вспомнив? Про вечер спросит?Кому откроешь? Лизнешь чье нёбо?

А ты, такой-то,роток на ключ и глаза суши.

Коля! Зара моя, моя Зарема,та Зарема, которую такой-тоставил выше себя, родных и близких,по подъездам и автомобилямдрочит жителям и гостям столицы.

И лишь бы врозь, и льну.Мне скажут: что ты так?Вот так, однако, —и это пытка.

Ковер

«Давай, ты умер» — «Да сколько разуже в покойника и невесту» —«Нет, по-другому: умер давно.Пожалуйста, ляг на ковер, замри.

Нету креста, бурьян, но ябываю и приношу букет.Вот чей-то шелест — не твой ли дух:я плачу, шепчу ему в ответ» —

— «Лучше я буду крапива, лопух:они лодыжки гладят и щиплют.Новое снизу твое лицо —шея да ноздри да челка веером».

«Москва — Рига»

Мы Луне подчиняемся,мальчик мы или девочка.В честь Луны спой-ка, девочка,         вместе с мальчиком песню:

мы не помним из школьногокурса по астрономиини твое расстояние,         ни орбиту, ни фазы,

но ты напоминаешь намо себе то приливамикрови или балтийскими,         то ума помраченьем

и за окнами поездамимо изб и шлагбаумовты летишь вровень с бледными         лицами пассажиров —

шли и впредь своевременнов дюны соль сине-серую,по артериям — алую,         нетерпенье — маньяку.

Тихий час

Тот храбрей Сильвестра Сталлоне илиего фотокарточки над подушкой,кто в глаза медсёстрам серые смотрит         без просьб и страха,

а мы ищем в этих зрачках диагнози не верим, что под крахмальной робойничего почти что, что там от силы         лифчик с трусами.

Тихий час, о мальчики, вас измучил,в тихий час грызете пододеяльник,в тихий час мы тщательней проверяем         в окнах решетки.

Близнецы