Джон Китс - Колпак с бубенцами, или же Зависть. Гиперион. Падение Гипериона
Прекрасней нас; и властвовать орлам --
По праву, ибо вечен сей закон:
Кто лучше прочих -- прочим господин.
А сих господ -- поскольку нерушим
Закон -- другие сменят племена...
Видали, сколь прекрасен Бог Морской,
Преемник мой? Узрели этот лик?
А видели крылатых жеребцов? --
Он создал их, и в колесницу впряг,
Под коей пенится морская гладь.
И столь чудесен божьих блеск очей,
Что я печально вымолвил: "Прощай,
Былое царство!" И сюда прибрел --
Увидеть участь братьев и сестер
Истерзанных, и поразмыслить, как
Утешить их в неслыханной беде.
Примите правду: правда -- лучший врач".
Молчали все. И то ли Океан
Их убедил, а то ли возмутил --
Возможно ли сказать наверняка?
Но было так: молчали все. Потом
Смиренная отважилась Климена
Ответить -- нет, пожаловаться лишь.
Она была застенчива, скромна,
И робкие слова слетели с губ:
"Я знаю, слов моих ничтожен вес.
Но знаю: радость прежняя ушла,
И горе наполняет нам сердца,
И там навек останется, боюсь.
Не хмурьтесь, я -- не каркающий вран,
И речь моя не может помешать
Идущей свыше помощи Богов.
Отец! Я расскажу, чему вняла
Когда-то -- и заплакала навзрыд,
И поняла: никоих нет надежд.
На брег морской -- пустынный, тихий брег
Я вышла. Ветер веял от полей
И рощ; витали запахи цветов.
Покой и радость... Но какая грусть
Меня томила! В сердце зрел укор,
Упрек -- покою, свету и теплу.
Напева горестнейшего желал
Мой слух, просил унылых, скорбных нот.
Я раковину гулкую взяла,
В нее дохнула, словно в звонкий рог --
И замерла, бесхитростных мелодий
Не извлекая -- ибо с островка
Морского, что лежал насупротив,
Навстречь зефиру вольно полетел
Напев нездешний, полный волшебством,
Способным погубить и воскресить.
И раковина пала на песок,
И раковину залило волной,
А душу -- током золотых мелодий.
И жизнь, и смерть вмещались в каждый звук...
О, звон чистейших нотных верениц!
Так сыплется весенняя капель --
Иль жемчуг бус, когда порвется нить.
Иль -- нет! Как будто лебеди в лазурь,
За звуком звук торжественно взмывал,
И умножал гармонию окрест.
Меня томила радость, будто хворь,
И, точно хворь, брала меня тоска --
Острей, чем радость. Я руками слух
Замкнула -- но и сквозь преграду рук
Донесся нежный, музыки нежней,
Призывный голос, восклицавший: "Феб!
О юный Феб! О светозарный Феб!"
Как больно было слышать имя "Феб"!
Отец мой! Ты навряд ли ощущал
Такую боль -- и ты не ощущал,
О Крон! Молю: не надобно винить
За жалобу мой дерзостный язык".
Струилась речь пугливо: так ручей
Струится морю бурному навстречь --
И повстречает бурю, как ни кинь!
И гневно грянул, точно ярый шторм,
Громоподобный Энкеладов бас --
Глагол был каждый тяжек и свиреп,
Как разогнавшийся, ревущий вал.
Не встал Титан -- лежал, облокотясь
О камень -- в знак безмерного презренья:
"Ни горе-мудрецам, ни дуракам
Внимать не время, о гиганты-боги!
Ни гром за громом, бивший в нас, пока
Мятежник Зевс опустошал колчан,
Ни круг за кругом преисподних мук --
Не хуже, не ужасней болтовни
Бесцельной, жалкой, немощной -- срамной!
Эй, сонный сброд! Рычи, реви, лютуй!
Иль не стегали громы, как бичи?
Иль вас не истязал молокосос?
Не заживо ли ты, властитель волн,
Варился в них?.. Ого! Я пробудил
Дремавший сброд, едва лишь изругал!
О радость! Вижу лица храбрецов!
О радость! Вижу тысячи очей,
Горящих местью!" -- Грозный Энкелад
Зашевелился грузно и восстал
Во весь огромный рост, и молвил так:
"Теперь вы -- пламя! Должно пепелить
Врагов, и очищать от них эфир;
Язвите лютых жалящим огнем,
Палите всех -- и смрадным дымом Зевс
Да захлебнется в собственном шатре!
О, пусть познает, сколь безбожен бунт!
Ведь мы не только царства лишены;
Потеря наша -- больше, скорбь -- острей:
Наш век, великий век, бесследно канул --
Волшебный век, не ведавший войны.
В то время, если речь держал Титан --
Внимали жадно жители небес;
И был Титан приветлив, а не хмур,
И был Титан заботлив, а не груб --
Однако, пораженье потерпев,
Доверчивости он изведал цену...
Воспряньте! Помните: Гиперион,
Светлейший бог, досель неуязвим!
Глядите! Вот он! Вот его лучи!"
И, с Энкелада не спуская глаз,
Увидели Титаны -- прежде, чем
Замолкло эхо в скалах, -- бледный свет,
На Энкелада павший. Недвижим
Стоял Титан, понудивший богов
Ожить. Потом окинул взглядом всех:
На каждом лике бледный свет мерцал,
А волны снежных Кроновых кудрей
Сияли, как сияет лишь бурун,
Встающий пред форштевнем при луне.
И серебристый разгорелся брезг --
И разом, точно тысячи зерцал,
Сверкнули скалы! Свет повсюду хлынул,
Ударил в ребра каменистых круч,
И в каждый гребень скальный и хребет:
Он от вершин разлился -- и до недр
Немеряных, неведомых, немых;
И всякий грохотавший водопад,
И всякий клокотавший водный ток,
Дотоль завешенные плотной мглой,
Сверкали нестерпимо для зениц.
То был Гиперион. Гранитный пик
Стопою тронув, долго бог смотрел
И страшный видел край: угрюмый, злой,
В губительной представший наготе.
И пламенели завитки волос
Коротких, и огромный силуэт
Обрамили сияньем: древний Мемнон
Таким же зрится, если на закат
Глядеть, покинувши пределы Фив.
И, точно Мемнон, тягостно вздохнул
Гиперион. И длани скорбно сжал
Гиперион, молчание храня.
И вновь отчаялся всяк падший бог,
Увидев, сколь Гиперион угрюм,
И многие сочли несносным свет.
Но зыркнул на собратьев Энкелад --
И вот, покорен зову грозных глаз,
Восстал Япет. А за Япетом -- Крий
И Форкий. И пошли они туда,
Где, словно башня, возвышался гость.
И на ходу ревели: "Крон!" -- В ответ
Гиперион с вершины крикнул: "Крон!"
А Крон сидел близ Матери Богов --
Безрадостной, хотя среди Богов
Уже вовсю гремело имя: "Крон!".
КНИГА III
Титаны велий учинили гул:
Казалось, пробуждается вулкан...
Оставь их, Муза! Право же, оставь --
Тебе ли, нежной, петь о мятежах?
Твоим устам пустынная печаль
И одинокая милее грусть.
Искать недолго будешь их -- зане
Скитается по диким берегам
Немало древних свергнутых Божеств.
Дельфийской арфы трепетно коснись --
И все ветра небесные дохнут
Подобно тысячам дорийских флейт:
Восславься, Бог, дарующий стихи!
О, пусть леса оденутся в багрец,
И пусть пылают розы на кустах!
Пусть алые клубятся облака
Над морем поутру и ввечеру;
Пускай вино алеет, как рубин,
Пускай рождает пурпур всяк моллюск;
Пускай любая звучная строка
Зовется красной, -- и пускай румянцем
Девичьи красит щеки поцелуй!
Наиглавнейший остров средь Киклад --
Ликуй, о Делос! -- дивный край олив,
И пальм, и сребролистых тополей,
Меж коими Зефир заводит песнь, --
Ликуй! Отныне истинный герой
Поэмы -- светозарный Аполлон!
Летел к изгоям Солнечный Монарх --
А что же юный делал Кифаред?
Сестру совместно с матерью дремать
Оставив на рассвете в шалаше,
Он тихий отыскал, укромный дол,
И шествовал среди приречных ив,
По ландышам, унизанным росой.
И соловей замолк, и мало звезд
Уже сияло в небе. Певчий дрозд
Прочистил горло. Пробуждался Делос --
И в каждую пещеру, в каждый грот
Отчетливо струился рокот волн,
И смешивался с шелестом листвы.
И слушал Феб, и плакал. Токи слез
На золотой, -- испытанный, тугой,
Зажатый в шуйце, -- заструились лук.
И замер Феб: навстречу, вдоль реки,
Величественная Богиня шла,
И взгляд Богини ласков был, и строг.
И Феб, гадая, как истолковать
Подобный взгляд, напевно возгласил:
"Отколе ты? Неужто по морским
Волнам шагала семо? Или ты
Очам была незрима посейчас?
О да! Я слышал ризы этой шелест
По листьям палым! Я, наедине
В лесу мечтая, там внимал, клянусь,
Шагам твоим -- и видел, как цветы
Сникали под невидимой стопой!..
О нет! Без колебаний присягну,
Богиня: лицезрел тебя и прежь!
Не постигаю токмо: наяву ль --
Во сне ли?" -- Отвечала гостья: "Да,
