Лидия Алексеева - Горькое счастье: Собрание сочинений
«Помню полустанок под горой…»
Помню полустанок под горой,Солнечную, рыжую скалу.Пахло углем, камнем и жарой,Потный паровоз шипел в пылу.
И когда напился паровоз,Дрогнул поезд, поползла скала, —А на ней мой колокольчик рос –Прямо так – из камня, из тепла.
Легкий, зыбкий, бледно-голубойНа сухом невидимом стебле…Для того мы встретились с тобой,Чтоб расстаться тотчас на земле?
Чтобы поезд вылетел рывкомНа равнину от горячих скал,Чтобы долго синим огонькомТы в вечерней памяти мерцал.
ОТЪЕЗД
По тревоге вышли из теплушек,В кудри виноградника легли.Смерть кружила то звончей, то глуше.Мирным солнцем пахло от земли.
Грозди хризолитово светили,Медленный вынашивая мед.Отщипнула… Улетают? ИлиВот, сейчас, вернется — разобьет?..
Нет, ушли. Во рту свежо и кисло.Долго длились эти полчаса.Узкой белой радугой повислаВ отгремевшем небе полоса.
Пахнет полем, солнцем, виноградом.Лезем в разогревшийся ковчег.Грохот тормозов. И снова рядомБег земли – разлуки трудный бег.
«Старый кот с отрубленным хвостом…»
Старый кот с отрубленным хвостом,С рваным ухом, сажей перемазан,Возвратился в свой разбитый дом,Посветил во мрак зеленым глазом.
И, спустясь в продавленный подвал,Из которого ушли и мыши,Он сидел и недоумевал,И на зов прохожего не вышел.
Захрустело битое стекло,Человек ушел, и тихо стало.Кот следил внимательно и зло,А потом зажмурился устало.
И спиной к сырому сквознякуОн свернулся, вольный и надменный,Доживать звериную тоску,Ждать конца – и не принять измены.
«О, как вы бесконечно далеки…»
О, как вы бесконечно далеки,Дни школьной и чудесной несвободы:Уроки, переменки и звонки,Переэкзаменовки, бутерброды…«Что лучше — вовсе счастья не узнатьИли узнать и потерять навеки?»Как светится каштановая прядь,Как свежи незаплаканные веки!……………………………………
Каштановое съела седина,И веки долгим горем тяжелеют,И я стою одна, совсем однаНад разоренной радостью моею, —
И, кажется, вся выжжена дотла…Теперь я знаю — лучше, что была.
«Снега деревенского простор…»
Снега деревенского простор.По сугробам синим козьи стежки.На горе большой крестьянский двор,Желтым светом теплятся окошки.
Выбираю крайнее окно,По сугробам пробираюсь ближе…Будто бы ты ждешь меня давно,И сейчас в окно тебя увижу.
Будто бы — я к нам войду домойВ запахе сосны, мороза, теса, —И с улыбкою на голос мойВстанешь ты и бросишь папиросу.
Недоверчивый залаял пес.Вечер. Лес. Пустынная дорога.Близко-близко до морозных звезд…Далеко до твоего порога.
«Птица крепкое гнездо свила…»
Птица крепкое гнездо свилаИз сухих стеблей и станиола,Что с весенних побуревших елокВ радости хозяйственной сняла.
Той весной окончилась война.Выросли птенцы. Гнездо упало…Было их, искристых гнезд, немало,Где с надеждой гибель сплетена.
«Из каких четвертых измерений…»
Из каких четвертых измерений,Из каких чудесных кладовыхЛьется запах краденой сирениС неуклюжей лаской слов твоих?
Та сирень поникла и увялаЧерез день – но вот который годЯ над ней склоняюсь всё сначала –И она цветет, цветет, цветет…
«Встречный поезд в нежданном споре…»
Встречный поезд в нежданном спореПобедил, провеял, умчал –И опять несется цикорийУ обветренно-бурых шпал.
Словно в сердце железным градомРухнул мир покинутый мой…И сказала девочка рядом:«Мама, мама, хочу домой!»
Но тихонько вздохнула мама,Развернула ей шоколад:«Этот поезд бежит всё прямо,Не умеет идти назад!»
«Вот, добралась. Еще шумит в ушах…»
Вот, добралась. Еще шумит в ушахИ крупной дрожью ломятся колени,Еще один нетерпеливый шагК ребру последней солнечной ступени, —
И с крутизны, где снизу ветер бьетИ волосы, как водоросли, моет,Слежу мой путь. Он непохож на взлет,Он трудно и упрямо пройден мною.
И вновь неблагодарною мечтойЯ прохожу — не мирный склон пологий,Но каменный карниз над пустотой,Но зыбкий оползень, где вязнут ноги,
Но ели, что, царапая, спаслиМеня в паденьи, дружески и грубо,И близкий запах камня и земли,И ими в кровь разорванные губы.
Но разве одоленное в борьбеОдно души и памяти достойно?..А мы-то, Боже, молимся ТебеО ясном небе и судьбе покойной!
УШЕДШЕЙ
Последним, не твоим письмомНаш разговор остановили…Твой город, улицу и дом,Что так перу привычны были,Могу забыть. И весь твой путьВ надежде, горечи, заботе —Могу легко перечеркнутьТеперь карандашом в блокноте:Две тонких линии всего —И больше нет тебя, родная.А новый адрес? Я его,Бог даст, в мой смертный час узнаю.
«Когда в лесу на соснах зрели шишки…»
Когда в лесу на соснах зрели шишки,Я набрела на брошенный костер —Пушистый пепел, черные култышкиИ мелких прутьев обгорелый сор.
Вот на камнях придвинутых блеснулаВ забытой банке дымная вода…Я не пила — я только заглянула,И заболела лесом навсегда.
«От листьев на ветвях весенних…»
От листьев на ветвях весенних,Счастливых солнцем и собой,Еще младенческие тениЛежат прозрачною резьбой.
В молчаньи, смехе, разговорах,Везде, куда ни обернусь, —В ушах их первый влажный шорох,Во рту их первый горький вкус.
И с каждой новою минутойСильнее их зеленый свет…Ну, пусть не мне, но ведь кому-тоСегодня восемнадцать лет.
«По настилу топкой хвои…»
По настилу топкой хвои,В чаще розовых стволов,Вновь шипенье дождевое,Бледный шорох облаков, —
Но прозрачней вьются пряди,Зеленей мерцают мхи,Задрожал в озерной гладиСолнца ломкий малахит…
Грузный блеск последних капельОтливает голубым, —Лишь в моей промокшей шляпеПахнут сумраком грибы.
«Здесь пахнет лесопилкой пол…»
Здесь пахнет лесопилкой полИ пряниками стены.Здесь долог день, и легок сон,И плавны перемены.
Здесь ветер с полымем зариШуршит по кабинету,Как будто кто забыл внутриРаскрытую газету.
Газета? Здесь? Газеты нет,Но на столе день целыйПодсохший полевой букетПыльцой пушится зрелой,
И пчелы, ворошась на нем,Внимательны, мохнаты,Несут еще живой заемВ медовые палаты.
«Где пухлый снег у шалаша…»
