Лариса Миллер - Четверг пока необитаем
В тишине наступившей услышать иное, иное
И увидеть, что чудо на шарике этом гостить.
И, счастливо – сказать уходящему мигу – счастливо,
Мой летучий, мой праздный, мой солнечный, мой голубой.
Ты ведь тоже творил на лету это дивное диво,
И как жалко, что мы не увидимся больше с тобой.
«Как интересно: белки, птицы…»
Как интересно: белки, птицы,
По преимуществу синицы,
Поляна, снежная гора
И на ледянках детвора.
Ура, ещё один денёчек
Я проведу с тобой, сыночек,
Средь птиц и белок и детей,
Их упоительных затей.
«А день бесконечен…»
А день бесконечен. Не веришь? Смотри, как лучится,
Смотри, как лучится и как никуда не спешит.
Он так безмятежен, как будто бы с ним не случится
Дурного. Он ниткой серебряной снежной прошит.
И жизнь бесконечна. Она ведь из дней безмятежных.
Не веришь? Не веришь? Из медленных дней состоит,
И знает она столько слов удивительно нежных,
И нам их, поверь же, поверь же, услышать ещё предстоит.
«Меня нащупал новый день…»
Меня нащупал новый день
Рукой младенческой и нежной,
Посеребрил мне путь мой снежный
И кружевную светотень
Колеблемую мне родил.
Спасибо, что меня нашарил
И не состарил, не состарил,
А счастливо омолодил.
«А веселье – такое серьёзное дело…»
А веселье – такое серьёзное дело.
То душа не готова к веселью, то тело,
То страна, где живу, не готова к нему.
Но стараюсь – то к небу глаза подниму,
То, с царящей тоской не желая мириться,
Я на снег погляжу, что сегодня искрится.
«Ну а с кем мне ещё говорить?..»
Ну а с кем мне ещё говорить? С небесами толкую.
Небесам исповедуюсь. С кем мне ещё говорить?
Да и кто может выдержать долго беседу такую?
Кто ещё меня может вниманьем таким одарить?
Ну а им-то самим интересно со мной? Интересно?
Ведь они высоки, глубоки, лучезарны, тихи.
Всё земное для них, полагаю, и плоско, и пресно.
Потому-то, наверное, я перешла на стихи.
«Так мало счастливых…»
Так мало счастливых. Так, Господи, мало.
А я бы одним лишь счастливым внимала.
У них бы училась светиться, сиять.
Вот день нынче солнечный, снежный опять.
И, глядя, как снег серебристый летает,
Учусь понимать, что для счастья хватает
И снежного облачка там в небесах,
И мысли, что десять утра на часах.
«Этот день – он который с конца?..»
Этот день – он который с конца?
От начала начал удаляюсь.
А глаза-то, глаза – в пол-лица,
Потому что смотрю – удивляюсь.
Удивляюсь и свету, и тьме,
И находкам своим и утратам,
Тупикам и лазурной кайме,
И рассветным лучам и закатам.
«Что это, Господи, кара иль шутка?..»
Что это, Господи, кара иль шутка?
Ты к нам, Создатель, отнёсся нечутко.
Выжав все соки до капли из нас,
В гибельный час отпустил и не спас,
Выбросил прочь, как ненужную ветошь,
И не сказал: «Не отдам его. Нет уж».
«Зарыться бы лицом в горячую подушку…»
Зарыться бы лицом в горячую подушку
И выпасть хоть на миг из дорогих сетей,
Покинуть хоть на миг незримую ловушку
И отдохнуть от всех, от всех земных затей.
Зарыться бы лицом и с головой укрыться,
И никаких забав, и никаких тенёт,
Пусть даже в двух шагах желанная жар-птица,
Пусть даже жизнь сладка, как самый сладкий мёд.
«Скажи мне, жизнь, ты что – уходишь, да?..»
Скажи мне, жизнь, ты что – уходишь, да?
Меня уже не будет никогда?
Скажи мне, жизнь, ты от меня устала?
А я как раз сегодня рано встала,
И строю планы, и пишу стихи,
Где много всякой нежной чепухи.
«Немыслимое счастье – мы вдвоём…»
Немыслимое счастье – мы вдвоём.
Я существую в облаке твоём.
И своего мне облака не надо.
В твоём и спать, и просыпаться рада.
Оно не давит на земное дно.
Но только б не рассеялось оно.
«И голубь летает, большое крыло наклоня…»
И голубь летает, большое крыло наклоня…
Пожалуйста, в эти прекрасные игры примите меня.
Пускай не летаю, пускай лишь неспешно хожу,
Но я с вами всеми, участники игр, дружу:
С весёлым мальчонкой, что едет на санках с горы,
И с воздухом вешним – он тоже участник игры.
Здесь всё хорошо. Хорошо проиграть, победить.
Примите меня. Я согласна всё время водить.
«А я в сорочке рождена…»
А я в сорочке рождена.
Мне от рождения дана
Земля иная в каждой точке.
Я правда рождена в сорочке.
Осталось лишь уразуметь,
Куда себя сегодня деть.
А я в сорочке родилась
Весной, в сорочке из батиста.
Сегодня даже тень лучиста,
И песенка моя слилась
С мелодией синички той,
Принявшей в празднике участье.
И как я смела это счастье
Назвать однажды маетой?
«И снег белел, и даль лучилась…»
И снег белел, и даль лучилась,
А я счастливой быть училась,
Училась благодарной быть,
Не привередничать, не ныть,
Простые дни считать дарами.
И получалось временами.
«А первый день весны как первые объятья…»
А первый день весны как первые объятья.
А первый день весны, а первый день весны…
Сказать бы про него, привычных слов не тратя,
Поскольку все слова для этого тесны.
И всё же силюсь я сказать, что он неловок,
Как отрок, как юнец, влюблённый первый раз,
Не знающий ходов, не знающий уловок,
Не прячущий от нас своих влюблённых глаз.
«Дышу неровно…»
Дышу неровно. Можно ли ровней
Дышать весной? Весна – такое дело:
Хрупка, пуглива, и не затвердело
Младенческое темечко у ней.
Ещё не загустела синева,
И воздух, как на высоте, разрежен,
И ты, любимый мой, со мною нежен,
Поэтому я до сих пор жива.
«Давайте отменим унынье, упадок, урон…»
Давайте отменим унынье, упадок, урон.
О, как нынче воздух прозрачен, и горек, и сладок,
И слышится щебет со всех светоносных сторон
Весенних, сквозных. Мы на взлёте. Какой там упадок!
Коль трудно взлететь, то хотя бы на цыпочки встать.
Для всех, кому хочется жить, вариантов без счёту,
И если ещё не летал, то пора наверстать,
Услышать на счастье намёк и поймать его с лёту.
«Я не знаю имён многих птиц, и кустов, и дерев…»
Я не знаю имён многих птиц, и кустов, и дерев.
А ведь с ними соседствую, даже касаюсь их взглядом.
Вот пичуга распелась, на голую веточку сев.
Но и я безымянна для них, хоть живу с ними рядом.
Может, так даже лучше, таинственней и веселей.
И меня здесь не знают, и мной этот мир не изучен.
Этот ствол заскорузлый, шершавый, в морщинах – он чей?
Этот март ослепительный, ветреный – кем он озвучен?
«Пусть всё летит…»
Пусть всё летит. Я буду отставать.
Я так люблю валандаться, лениться.
Пусть всё летит. Могу посторониться.
Так глупо задыхаться, уставать.
Нельзя ведь ни угнаться, ни успеть.
Я голубым не в силах надышаться.
Уйду в сторонку, чтобы не мешаться
И голубое в тишине воспеть.
«Чуда всё ещё нет?..»
Чуда всё ещё нет? Ничего, подожду.
Я пока подремлю, попишу, почитаю.
День едва начался там, где я обитаю.
Он поди не последний в текущем году.
Чуда жду терпеливо с младенческих лет.
Это много приятней, чем ждать электрички.
Всё никак не отвыкну от детской привычки,
Той, что счастью замена, как думал поэт.
«И я свой вклад хочу внести…»
И я свой вклад хочу внести
В пленительную эту сказку,
Вон ту голубизну спасти,
Ответить воздуху на ласку
И растопить улыбкой лёд,
Лучам всемерно помогая,
Сказать зарянке: «Дорогая,
Я твой ускорила прилёт».
«Я так рада апрельскому небу нарядному…»
Я так рада апрельскому небу нарядному,
И тому, что и мне, и тебе ненаглядному
Спать мешает свет утренний, солнечный, ласковый,
И что адрес домашний у нас одинаковый.
«Да разве можно так влюбляться…»
Да разве можно так влюбляться
В весну и так за жизнь цепляться —
За тени, за лучи, за то,
За что не держится никто,
Что мельтешит, дрожит, двоится
И что само пропасть боится.
«Ничего не хочу понимать…»
Ничего не хочу понимать —
Лишь любить безрассудно и слепо,
Обнимать, обнимать, обнимать
Мир, в котором всё крайне нелепо,
Мир безумный, чужой и родной,
Тот, который давно населяю
И в котором строкой хоть одной
Хоть в кого-то надежду вселяю.
«Я в комнате, парящей над Москвой…»
Я в комнате, парящей над Москвой.
Я в комнате, над городом парящей.
И рядом ты, под утро чутко спящий.
Мне нужен каждый вдох и выдох твой.
В окне, не нарушая снов твоих,
Один весенний лучик на двоих.
