Артюр Рембо - Стихи
Ты божье око, трус! Твоей священной свите Меня хотелось бы втоптать ногами в грязь... Вся в гнидах голова! Одежд прогнивших нити! Сократы и Христы! Святые люди! Мразь! Того, кто проклят был, во мгле кровавой чтите!"
Все это на земле я прокричал, и ночь Внимала тихо мне, охваченному бредом. Я поднял голову: умчался призрак прочь, За призраком гналась моя насмешка следом... Явись, о вихрь ночной! Над проклятым пророчь
В то время как, храня молчанье среди шквала, Под сенью голубых пилястров, натянув Вселенной узы без конца и без начала, Порядок, вечный страж, плывет, веслом взмахнув, И сыплет звезды из пылающего трала.
А! Пусть он прочь идет, надев стыда повязку, Опившись горечью моей и сладок так, Как мед, что на зубах прогнивших липнет вязко; Пусть, словно сука после яростных атак Задорных кобелей, оближется с опаской.
Пусть о смердящем милосердии твердит... -- Мне отвратительны глаза его и брюхо! -Потом, как хор детей, пусть песни голосит, Как идиотов хор при испусканье духа... О Праведники, нам ваш ненавистен вид!
Июль 1871
Что говорят поэту о цветах
Господину Теодору де Банвиллю
I
Итак, когда лазурь черна И в ней дрожат моря топазов, Ты все проводишь вечера Близ Лилий, этих клизм экстазов.
В наш век растений трудовых Пьет Лилия в немалой дозе Сок отвращений голубых В твоей религиозной Прозе.
Сонет, что сорок лет назад Написан; дар для Менестреля Из лилий, радующих взгляд, И лилия месье Кердреля,-
Повсюду лилии! О страх! Как рукава у Грешниц нежных, Трепещут у тебя в Стихах Букеты лилий белоснежных!
А утром, свежим ветерком Рубашка у тебя надута, И запах незабудок в нем Тебе противен почему-то!
В твои владенья с давних пор Амур одну сирень впускает, Ну, и фиалку с ней -- о вздор! -Ту, что в лесах произрастает.
II
Поэты, уж такой ваш нрав: Дай розы, розы вам, чтоб снова Они раздулись до октав, Пылая на стеблях лавровых.
Чтоб чаще на своем веку Банвилль, предавшись вдохновенью, В глаза швырял их чужаку, Не расположенному к чтенью!
Пойдешь ли в поле, в лес, в овраг, Знай, о фотограф слишком робкий, Разнообразна Флора так, Как от пустых графинов пробки.
Растенья Франции всегда Чахоточны, смешны, сварливы, И брюхо таксы без труда Переплывает их заливы.
И вот рисунков мерзких ряд, Где лотосы залиты светом, И радуют причастниц взгляд Эстампы с благостным сюжетом.
Строфа лоретки со строфой Индийского растенья ладит, И яркий мотылек порой На венчик маргаритки гадит.
Старье берем! Цветы берем! О фантастичные растенья Салонов, пахнущих старьем! Жукам их майским на съеденье
Все эти цветики в слезах, Которых пестуют Гранвили И с козырьками на глазах Светила краской опоили!
Да! Ваших дудочек слюна Была бы ценною глюкозой! А так... вы -- чушь! И грош цена Вам, Лилии, Сирень и Розы!
III
Охотник белый! Без чулок Ты мчишь средь Фауны дрожащей, Хотя заглядывать бы мог В свою ботанику почаще!
Боюсь, что ты на шпанских мух Сверчков сменяешь, скромных с виду, К журчанью Рейна будешь глух И тундре предпочтешь Флориду.
Но ведь Искусство, дорогой, Не в том, чтобы имели право Так просто эвкалипт любой Обвить гекзаметров удавы.
Как будто ветви акажу, Пусть даже в зарослях Гвианы, Нужны лишь стаям сакажу И бреду тяжкому лианы!
Да! В поле он иль меж страниц, С цветком решение простое: Не стоит он помета птиц, Слезинки на свече не стоит.
Сказал я, что хотелось мне! В бамбуковом жилище сидя, Обои видя на стене И ставни запертые видя,
Ты стер бы свежести расцвет, Причудливых Уаз достойный! Все эти доводы, поэт, Скорее дерзки, чем пристойны!
IV
Не о пампасах, что в тоске Простерлись, бунтом угрожая, Скажи о хлопке, табаке, Об экзотичном урожае.
И сколько долларов дает Веласкесу в Гаване рента, Скажи, какой его доход, Плюнь на морскую даль Сорренто,
Где только лебедей одних Поэты видели упрямо... Довольно! Пусть твой будет стих Для манглий лучшею рекламой!
В кровавый лес он должен сметь Нырнуть -- и возвратиться снова, Чтоб людям предложить камедь И рифмы сахар тростниковый.
Открой нам желтизны секрет Под тропиками горных кряжей: От насекомых ли их цвет, Лишайник ли покрыл их пряжей?
Марену нам найди! Она, Цветущая благоуханно, Для наших Армий создана Самой Природой красноштанной.
Найди у края мглы лесной Цветы, что с мордой зверя схожи И чьею золотой слюной Прочерчен след на бычьей коже.
В лугах, не знающих границ, Найди раскрытые бутоны, Где сотни огненных Яиц В эссенциях кипящих тонут.
Найди Чертополох, чью нить Десяток мулов неустанных Начнут вытягивать и вить! Найди цветы, что стулом станут!
Найди в глубинах черных руд Цветы из камня -- всем на зависть! -Цветы, чьи железы идут От горла в спекшуюся завязь.
Подай нам, о веселый Сноб, В великолепной красной чаше Из лилий приторных сироп, Вгрызающийся в ложки наши.
V
Пусть кто-то скажет, что Амур -Всех индульгенций похититель: Но ни Ренан, ни сам кот Мурр Не видели его обитель.
Оцепенели мы -- а ты Дай аромат нам истерии; Нас вознеси до чистоты, Превыше чистоты Марии.
Колдун! Торговец! Колонист! Твой стих -- что розовый, что алый -Каучуком льется пусть! И чист Пусть будет, как лучи металла!
О Фокусник! Из темноты Твоих поэм вдруг ввысь взлетая, Пусть кружат странные цветы И электрические стаи!
Век ада ныне! От судьбы Железной лиры не укрыться: И телеграфные столбы Украсят и твои ключицы.
Сумей же в рифмах рассказать О том, что болен не случайно Картофель... Ну, а чтоб создать Стихи, исполненные тайны,
Которые прочтут в Трегье, Прочтут в Парамариво даже,-Купи труды месье Фигье: Ашетт имеет их в продаже.
Альсид Бава.
А. Р.
14 июля 1871
Пьяный корабль
В то время как я плыл вниз по речным потокам, Остались навсегда мои матросы там, Где краснокожие напали ненароком И пригвоздили их к раскрашенным столбам.
Мне дела не было до прочих экипажей С английским хлопком их, с фламандским их зерном. О криках и резне не вспоминая даже, Я плыл, куда хотел, теченьями влеком.
Средь всплесков яростных стихии одичалой Я был, как детский мозг, глух ко всему вокруг. Лишь полуостровам, сорвавшимся с причала, Такая кутерьма могла присниться вдруг.
Мой пробужденья час благословляли грозы, Я легче пробки в пляс пускался на волнах, С чьей влагою навек слились людские слезы, И не было во мне тоски о маяках.
Сладка, как для детей плоть яблок терпко-кислых, Зеленая вода проникла в корпус мой И смыла пятна вин и рвоту; снасть повисла, И был оторван руль играющей волной.
С тех пор купался я в Поэме океана, Средь млечности ее, средь отблесков светил И пожирающих синь неба неустанно Глубин, где мысль свою утопленник сокрыл;
Где, в свой окрасив цвет голубизны раздолье, И бред, и мерный ритм при свете дня вдали, Огромней наших лир, сильнее алкоголя, Таится горькое брожение любви.
Я знаю рвущееся небо, и глубины, И смерчи, и бурун, я знаю ночи тьму, И зори трепетнее стаи голубиной, И то, что не дано увидеть никому.
Я видел, как всплывал в мистическом дурмане Диск солнца, озарив застывших скал черты, Как, уподобившись актерам в древней драме, Метались толпы волн и разевали рты.
Я грезил о ночах в снегу, о поцелуях, Поднявшихся к глазам морей из глубины, О вечно льющихся неповторимых струях, О пенье фосфора в плену голубизны.
Я месяцами плыл за бурями, что схожи С истерикою стад коровьих, и ничуть Не думал, что нога Пречистой Девы может, Смиряя океан, ступить ему на грудь.
Я направлял свой бег к немыслимым Флоридам, Где перемешаны цветы, глаза пантер, Поводья радуги, и чуждые обидам Подводные стада, и блеск небесных сфер.
Болот раскинувшихся видел я броженье, Где в вершах тростника Левиафан гниет; Средь штиля мертвого могучих волн движенье, Потоком падающий в бездну небосвод.
Ртуть солнца, ледники, костров небесных пламя! Заливы, чья вода становится темней, Когда, изъеденный свирепыми клопами, В них погружается клубок гигантских змей.
Я детям показать хотел бы рыб поющих, И золотистых рыб, и трепетных дорад... Крылатость придавал мне ветер вездесущий, Баюкал пенистый, необозримый сад.
Порой, уставшему от южных зон и снежных, Моря, чей тихий плач укачивал меня, Букеты мрака мне протягивали нежно, И, словно женщина, вновь оставался я.
Почти как остров, на себе влачил я ссоры Птиц светлоглазых, болтовню их и помет. Сквозь путы хрупкие мои, сквозь их узоры Утопленники спать шли задом наперед.
Итак, опутанный коричневою пряжей, Корабль, познавший хмель морской воды сполна, Я, чей шальной каркас потом не станут даже Суда ганзейские выуживать со дна;
Свободный, весь в дыму, туманами одетый, Я, небо рушивший, как стены, где б нашлись Все эти лакомства, к которым льнут поэты,-Лишайник солнечный, лазоревая слизь;
Я, продолжавший путь, когда за мной вдогонку Эскорты черных рыб пускались из глубин, И загонял июль в пылавшую воронку Ультрамарин небес ударами дубин;
