Константин Симонов - Военная лирика
1942, июль
«Если дорог тебе твой дом…»
Если дорог тебе твой дом,Где ты русским выкормлен был,Под бревенчатым потолком,Где ты, в люльке качаясь, плыл;Если дороги в доме томТебе стены, печь и углы,Дедом, прадедом и отцомВ нем исхоженные полы;Если мил тебе бедный садС майским цветом, с жужжаньем пчелИ под липой сто лет назадВ землю вкопанный дедом стол;Если ты не хочешь, чтоб полВ твоем доме фашист топтал,Чтоб он сел за дедовский столИ деревья в саду сломал…
Если мать тебе дорога —Тебя выкормившая грудь,Где давно уже нет молока,Только можно щекой прильнуть;Если вынести нету сил,Чтоб фашист, к ней постоем став,По щекам морщинистым бил,Косы на руку намотав;Чтобы те же руки ее,Что несли тебя в колыбель,Мыли гаду его бельеИ стелили ему постель…
Если ты отца не забыл,Что качал тебя на руках,Что хорошим солдатом былИ пропал в карпатских снегах,Что погиб за Волгу, за Дон,За отчизны твоей судьбу;Если ты не хочешь, чтоб онПеревертывался в гробу,Чтоб солдатский портрет в крестахВзял фашист и на пол сорвалИ у матери на глазахНа лицо ему наступал…
Если ты не хочешь отдатьТу, с которой вдвоем ходил,Ту, что долго поцеловатьТы не смел, — так ее любил, —Чтоб фашисты ее живьемВзяли силой, зажав в углу,И распяли ее втроем,Обнаженную, на полу;Чтоб досталось трем этим псамВ стонах, в ненависти, в кровиВсе, что свято берег ты самВсею силой мужской любви…
Если ты фашисту с ружьемНе желаешь навек отдатьВсе, что Родиной мы зовем, —Дом, где жил ты, жену и мать,Знай: никто ее не спасет,Если ты ее не спасешь;Знай: никто его не убьет,Если ты его не убьешь.И пока его не убил,Ты молчи о своей любви,Край, где рос ты, и дом, где жил,Своей родиной не зови.Пусть фашиста убил твой брат,Пусть фашиста убил сосед, —Это брат и сосед твой мстят,А тебе оправданья нет.За чужой спиной не сидят,Из чужой винтовки не мстят.Раз фашиста убил твой брат, —Это он, а не ты солдат.
Так убей фашиста, чтоб он,А не ты на земле лежал,Не в твоем дому чтобы стон,А в его по мертвым стоял.Так хотел он, его вина, —Пусть горит его дом, а не твой.И пускай не твоя жена,А его пусть будет вдовой.Пусть исплачется не твоя,А его родившая мать,Не твоя, а его семьяПонапрасну пусть будет ждать.Так убей же хоть одного!Так убей же его скорей!Сколько раз увидишь его,Столько раз его и убей!
1942
Возвращение в город
Когда ты входишь в город свойИ женщины тебя встречают,Над побелевшей головойДетей высоко поднимают;
Пусть даже ты героем был,Но не гордись — ты в день вступленьяНе благодарность заслужилОт них, а только лишь прощенье.
Ты только отдал страшный долг,Который сделал в ту годину,Когда твой отступивший полкИх на год отдал на чужбину.
1943
Слепец
На видевшей виды гармони,Перебирая хриплый строй,Слепец играл в чужом вагоне«Вдоль по дороге столбовой».
Ослепнувший под МолодечноЕще на той, на той войне,Из лазарета он, увечный,Пошел, зажмурясь, по стране.
Сама Россия положилаГармонь с ним рядом в забытьиИ во владенье подарилаДороги длинные свои.
Он шел, к увечью привыкая,Струились слезы по лицу.Вилась дорога столбовая,Навеки данная слепцу.
Все люди русские хранилиЕго, чтоб был он невредим,Его крестьяне подвозили,И бабы плакали над ним.
Проводники вагонов жесткихЧерез Сибирь его везли.От слез засохшие полоскиВдоль черных щек его легли.
Он слеп, кому какое делоДо горестей его чужих?Но вот гармонь его запела,И кто-то первый вдруг затих…
И сразу на сердца людскиеПечаль, сводящая с ума,Легла, как будто вдруг РоссияВзяла их за руки сама.
И повела под эти звукиТуда, где пепел и зола,Где женщины ломают рукиИ кто-то бьет в колокола.
По деревням и пепелищам,Среди нагнувшихся теней.— Чего вы ищете? — Мы ищемСвоих детей, своих детей…
По бедным, вымершим равнинам,По желтым волчьим огонькам,По дымным заревам, по длиннымСтепным бесснежным пустырям,
Где со штыком в груди открытойВо чистом поле, у ракит,Рукой родною не обмытый,Сын русской матери лежит,
Где, если будет месть на свете,Нам по пути то там, то тутНепохороненные детиГвоздикой красной прорастут,Где ничего не напророчишьЧерней того, что было там………………….— Стой, гармонист! Чего ты хочешь?Зачем ты ходишь по пятам?
Свое израненное телоУже я нес в огонь атак.Тебе Россия петь велела?Я ей не изменю и так.
Скажи ей про меня: не станетСолдат напрасно отдыхать,Как только раны чуть затянет,Пойдет солдат на бой опять.
Скажи ей: не ища покоя,Пройдет солдат свой крестный путь.Ну, и сыграй еще такое,Чтоб мог я сердцем отдохнуть………………….
Слепец лады перебирает,Он снова только стар и слеп.И раненый слезу стираетИ режет пополам свой хлеб.
1943
Три брата
Россия, Родина, тоска…Ты вся в дыму, как поле боя.Разломим хлеб на три куска,Поделимся между собою.
Нас трое братьев. Говорят,Как в сказке, мы неодолимы.Старшой, меньшой и средний брат —Втроем идем мы в дом родимый.
Идем, не прячась непогод.Идем, не ждя, чтоб даль светала.Мы путники. Уж третий годНам посохом винтовка стала.
Наш дом еще далек, далек…Он там, за боем, там, за дымом,Он там, где тлеет уголекНа пепелище нелюдимом.
Он там, где, нас уставши ждать,Босая на жнивье колючем,Все плачет, плачет, плачет мать,Все машет нам платком горючим.
Как снег был бел ее платок,Но путь наш долог и упорен,И стал от пыли тех дорог,Как скорбь, он черен, черен, черен…
Нас трое братьев. Кто дойдет?Кто счет сведет долгам и ранам?Один из нас в бою падет,Как сноп, сражен железом бранным.
Второй, израненный врагом,Окровавлен, в пути отстанетИ битв былых слепым певцом,Быть может, вдохновенно станет.
Но невредимым третий братПридет домой, и дверь откроет,И материнский черный платВ крови врага стократ омоет.
1943
У огня
Кружится испанская пластинка.Изогнувшись в тонкую дугу,Женщина под черною косынкойПляшет на вертящемся кругу.
Одержима яростною веройВ то, что он когда-нибудь придет,Вечные слова «Vo te queiro»[1]Пляшущая женщина поет.
В дымной, промерзающей землянке,Под накатом бревен и земли,Человек в тулупе и ушанкеГоворит, чтоб снова завели.
У огня, где жарятся консервы,Греет свои раны он сейчас,Под Мадридом продырявлен в первыйИ под Сталинградом — в пятый раз.
Он глаза устало закрывает,Он да песня — больше никого…Он тоскует? Может быть. Кто знает?Кто спросить посмеет у него?
Проволоку молча прогрызая,По снегу ползут его полки.Южная пластинка, замерзая,Делает последние круги.
Светит догорающая лампа,Выстрелы да снега синева…На одной из улочек Дель-Кампо,Если ты сейчас еще жива,
Если бы неведомою силойВдруг тебя в землянку залучить,Где он, тот голубоглазый, милый,Тот, кого любила ты, спросить?
Ты, подняв опущенные веки,Не узнала б прежнего, того,В грузном, поседевшем человеке,В новом, грозном имени его.
Что ж, пора. Поправим автоматы,Встанут все. Но, подойдя к дверям,Вдруг он вспомнит и мигнет солдату:— Ну-ка, заведи вдогонку нам.
Тонкий луч за ним блеснет из двери,И метель их сразу обовьет.Но, как прежде, радуясь и веря,Женщина вослед им запоет.
Потеряв в снегах его из виду,Пусть она поет еще и ждет:Генерал упрям, он до МадридаВсе равно когда-нибудь дойдет.
1943
