Омар Хайям - Самые остроумные афоризмы и цитаты

О, умеющий помыслы в душах читать

И в минуты сомнений нам всем помогать!

Ты пошли мне раскаянье – для покаянья,

Чтобы мог покаянье мое Ты принять!

Боже, если грехи я большие свершил,

То свои же я душу и тело губил!

Я в твоем милосердии твердо уверен —

Вот пришел с покаяньем… и вновь нагрешил!

Я бежал от Тебя, но прими и прости,

И под сенью своей доброты приюти!

Не уйти от пути, что Тобой предначертан,

Начертал Ты, – так Ты и веди по пути!

Ты сказала: «Тоска обо мне – твой закон,

Отвернись от меня, если мной покорен!»

«Если лик твой киблой стал мне ныне для духа,

Как могу от киблы быть своей отвращен?»

Дел позорнейших груз не тревожит меня,

Жил, поступков порочных своих не кляня.

Не страшны мне грехи при Твоем милосердье,

Страшен только позор мне для Судного дня.

Старый разума конь утомился в пути,

И пришлось нам к разбойникам в стан забрести.

Что ж теперь толковать? Перепутали двери —

И покоя на миг не смогли обрести.

«Я послушный!» – на зов Твой в смиренье скажу,

«Повинуюсь!» – в душевном волненье скажу.

Если Ты в милосердии скажешь: «Прощаю!» —

«Справедлив Ты, Господь!» – в восхищенье скажу!

О, Господь, от неверных шагов отврати,

Дай смиренным в обитель Твою мне войти!

Пока трезв и добро я от зла отличаю,

Опьянив, от добра и от зла дай уйти!

Ты готовишь силки сотен бед или я?

Ты терзаешь влюбленных сто лет или я?

Коль в Тебе я, – сказать ничего не могу я,

Я Тобой стану – Ты дашь ответ или я?

О вчерашнем – раскаянье душу мне жжет,

В сердце боль – что мне завтрашний день принесет?

Жизнь моя – перл бесценный, единственный в мире —

Стала кладезем страха, тоски и невзгод.

Коль монах не грешит – всемогущ, Боже, Ты,

Мы в грехах – нам прощаешь грехи тоже Ты.

Для него – всемогущ, для меня – всепрощающ,

Что из двух Твое имя? Для нас – кто же Ты?

Мы привыкли на милость Твою уповать,

И покорность, и грех от себя отметать.

Будет милость Твоя – и мечта совершится,

И прощенье греха принесет благодать!

Зришь Ты наши грехи, хоть потерян им счет,

Но всесильная длань нам завесу не рвет.

Хоть я хуже плохих в этом мире греховном,

Милосердье Твое раз от раза растет!

В поклоненье Тебе равны солнце с луной,

Пусть служенье Тебе будет вечно со мной.

Ты отводишь невзгоды и счастье Ты даришь,

Отводи и дари – всякой твари земной!

Нищетой и нуждой окружил Ты меня,

И с разлукой и с болью сдружил Ты меня.

Это вечный удел всех подвижников веры!

Так за что же в него превратил Ты меня?

Бережешь Ты меня от случайных невзгод,

От недобрых вестей и житейских забот,

И чем больше моих лицезреешь пороков,

Тем я больше Твоих удостоен щедрот!

То престол Соломона даришь подлецу,

То пророка венец – сироте иль слепцу.

О, Господь, может быть, из садов всепрощенья

Ветерок к моему прикоснется лицу!

Всех бродяг, бедняков и больных знаешь Ты,

Всех беспомощных с горестью их знаешь Ты,

Если я позову Тебя, стоны услышишь,

А смолчу – и наречье немых знаешь Ты.

Удручен я и нищ, и о том знаешь Ты,

О лекарстве для сердца земном знаешь Ты,

Так зачем говорить мне о боли сердечной? —

Без признаний моих обо всем знаешь Ты.

Ты, чья милость – мерзавцу одна из опор,

Чье прощенье порой прикрывает позор,

Ты помилуй раба, кто в пути бесприютный,

На порог Твой возводит с надеждою взор!

Раз Ты – тот, кто нам блага для жизни дает,

Раз Ты – тот, кто нас судит и нам воздает,

Так зачем моя исповедь в тайнах сердечных? —

Раз Ты – тот, кто их знает наперечет?!

Ты, кто дарит живым красоту из красот

Иль сердечную боль или скорбь раздает,

Хоть не дал ты нам радость, но мы благодарны,

Ведь стократ ты щедрей при раздаче невзгод!

Коль не пью я вина – значит, я не созрел,

Если пью я всегда, то позор – мой удел.

Можно пить мудрецу, также шаху, бродяге,

Так не пей, раз одним из них стать не сумел!

Здесь толпа лишь дымит, а горения нет,

Все мне чужды, надежд на спасение нет.

Из-под гнета судьбы поднимаю я руку —

Нет ответа, и пользы в молении нет.

Не толкуй, что не щедр к нам на милости Бог;

Что ты знаешь – ничто, и молчи про зарок.

Столько юных существ, коих губы как сахар!..

Дать зарок?! Или нам мусульманство не в прок?

Мой позор далеко по земле прошагал,

Я тридцатый уже одолел перевал.

Нет отрады! Сто чаш осушу – был бы случай,

Ибо свадебный пир уж давно миновал!

Принесу ради честных себя в жертву злу,

Подлецы же пусть сгинут, воздам им хулу!

Беден я – вот и дружит со мной только горе, —

И за верность ему и воздам я хвалу.

Когда тяжесть грехов станет спину сгибать,

Милость Бога по-прежнему будет нас ждать.

Почему час расплаты на завтра отложен?

Чтоб до дня Воздаяния путь скоротать!

До того, как из тела мой дух не взлетел,

Я приверженец страстный приятнейших дел.

Сто шипов пошлю в бороду я за упреки,

Ведь последствия дел – лишь блудницы удел!

Будет столь же смятенным весь мир после нас,

В сотни тайн не проник проницательный глаз.

Жаль, что свет тысяч мыслей, глубоких и тонких,

В безрассудстве людском, не родившись, погас.

Груз грехов моих веру крушит без труда,

Заставляет святош убегать от стыда.

Если груз этот тяжкий попробуют взвесить,

Без сомненья, сломают весы в день Суда!

Ты, для коего грех – повседневный удел,

О котором достойный и думать не смел!

Ведь нацеливать грех в сердце вечной науки

Для разумных – невежества крайний предел!

Не спешите неверье мое осуждать —

Веры крепче моей в мире всем не сыскать.

И такой я один! Еретик ли я, Боже?

Так кого ж мусульманином можно назвать?

Пока друг мне вина в пиалу не нальет,

Целовать меня, право, судьба не придет.

Мне твердят: «Для раскаянья время настало!»

Не могу! Бог раскаянья мне не дает!

Я был должен безбожному сердцу сказать:

«Смерть придет, и пора бы уж разум призвать!»

И, смятенному, мне мое сердце сказало:

«Я мертво от рожденья, живым мне не стать!»

Не питаю надежды на верность пути,

От ошибок и сердце не может спасти.

Спать не буду я впредь, буду пить лишь вино,

Ибо долгий мне сон предстоит обрести.

Рвется связей людских изначальная нить,

Привязаться – к кому? Что – любить? С кем дружить?

Человечности нет. Лучше всех сторониться

И, души не раскрыв, пустяки говорить.

Мне казалось в какой-то восторженный миг,

Что наукой и мудростью тайны постиг.

Но поверие – мудрость и ширма – наука,

И презрел я тогда их обманчивый лик.

Стану твердым, как камень – шлифовкой доймут,

Стану мягким, как воск – сразу плавить начнут.

Коль согнусь, то, как лук, тетивой буду стянут,

Распрямлюсь я – стрелой в стан враждебный пошлют!

Вроде б нету меня – бытие все ясней,

И стою высоко – вниз качусь все сильней.

От вина бытия, мне казалось, я трезвый,

Становлюсь же на деле пьяней и пьяней.

Винопитье меня в этой жизни хранит,

Гнет небес опьянение мне облегчит.

Раз корабль моей жизни уж близок к крушенью,

Значит, надо заранее выбросить щит.

Понял я: одиночество лучше друзей,

Чтоб не видеть добра или зла у людей,

Чтобы строго в своей же душе разобраться, —

Лишь затем для людей быть меж строгих судей.

Мы в наперсниках были у чаши вина —

И в свиданиях тайна была нам нужна —

Как боялись в поступках себя опозорить!

Опозорены ныне – молва не страшна!

Мы беспечны в заботах о жизни земной,

Не заботимся утром о пище дневной.

И из Кухни небесной мы ждем сокровенья,

На земле не питая надежды иной.

Почему не даю я зарока не пить?

Пить вино мне не может никто запретить.

Есть, конечно, запрет пития лицемерам,

А за грех мудрецов дайте мне заплатить!

Зарекался и вновь нарушал я обет,

И обет уж давно от меня вопиет.

Я разбил вчера чашу во имя обета,

А сегодня в честь чаши нарушил запрет!

Кирпичи уложив, я по ним не пойду,

Впредь у нивы с вином жизни миг проведу

Из-за малости всякой пылать я не буду,

Не найдется красотки – дурнушку найду.

Нам с красавицей юной лишь флейта нужна,

В уголке мы укрылись с кувшином вина.

Чуть согреет вино наши нервы и жилы,