Евгений Онегин (с комментариями Ю. М. Лотмана) - Александр Сергеевич Пушкин
Кто смотрит на красу, прищуря глаз в лорнет,
Хоть в помощи его и надобности нет;
Хоть зорче сокола, но в моде близоруки…
(Поэты XVIII века, т. 2. Л., 1972, с. 24).
Дельвиг вспоминал, что в Лицее воспитанникам запрещалось носить очки (юноше смотреть на старших через оптические стекла — дерзость), и поэтому все женщины казались ему прекрасными. Выйдя из Лицея, он был разочарован. Эта острота раскрывает природу представления, связывающего очки и дерзость: оптика позволяет усматривать недостатки там, где невооруженный глаз видит красоту и величие. Фельдмаршал И. В. Гудович, московский главнокомандующий, по свидетельству Вяземского, был «настойчивый гонитель очков»: «Никто не смел являться к нему в очках; даже и в посторонних домах случалось ему, завидя очконосца, посылать к нему слугу с наказом: нечего вам здесь так пристально разглядывать; можете снять с себя очки» (Вяземский, Старая записная книжка, с. 135). Выходкой против щеголей было появление в Москве в 1802 г. во время гуляния 1 мая лошади в очках, которую вел некто, наряженный крестьянином. «Московские ведомости» об этом сообщали: «Между очками по переносью на красном сафьяне подписано крупными литерами: «а только трех лет». Лошадь в очках возбудила и общий смех, и общее любопытство, и кто ни спрашивал у поселянина, зачем лошадь в очках, он всем постоянно отвечал, что в его селе все лошади видят, а молодые непременно смотрят в очки. Правду, или нет сказал мужик, остается решить молодым знатокам в деле окулярном» («Московские ведомости», 1802, № 36, «Смесь»). Появление этой заметки «без ведома и согласия начальства» явилось причиной неудовольствия московского военного губернатора И. П. Салтыкова — сатира в официальном издании казалась ему неуместной (см.: «Русский архив», 1897, № 5, с. 117).
14 — Но и Дидло мне надоел. — Прим. П: «Черта охлажденного чувства, достойная Чальд-Гарольда. Балеты г. Дидло исполнены живости воображения и прелести необыкновенной. Один из наших романтических писателей находил в них гораздо более Поэзии, нежели во всей французской литературе» (VI, 191). «Один из наших романтических писателей», — вероятно, сам Пушкин (в черновых вариантах: «А. П.», «Сам П. говаривал» — VI, 529). Стремление П в примечаниях занять позицию внешнюю по отношению к самому себе — автору «Онегина» — примечательно.
XXII, 3–4 — Еще усталые лакеи
На шубах у подъезда спят…
Театры начала XIX в. не имели гардеробов, верхнее платье сторожили лакеи.
11-12 — И кучера, вокруг огней… — «Нередко бывали случаи, что ожидавшие выхода господ из театра или с бала маленькие форейторы замерзали во время больших морозов, число отмороженных пальцев на руках и ногах у кучеров не считалось» (Северцев Г. Т. Петербург в XIX веке. — «Историч. вестник», 1903, май, с. 625).
XXIII, 6 — Торгует Лондон щепетильный…
Щепетильный (неологизм В. Лукина) зд.: «Связанный с торговлей галантерейными, парфюмерными товарами» (Словарь языка Пушкина, IV, с. 997).
XXIII–XXIV — Кабинет Онегина описан в традициях сатиры XVIII в. против щеголей (Лукин, Новиков, Страхов и др.), но включает и отзвуки одновременно иронического и сочувственного изображения быта щеголя в стихотворении Вольтера «Светский человек». Вольтер, в противоположность Руссо, видит в роскоши положительный результат успехов цивилизации.
XXIV, 4 — Духи в граненом хрустале… — Духи в начале XIX в. были модной новинкой. «Духи вошли в употребление у нас только в конце прошедшего <XVIII. — Ю. Л.> столетия» (Пыляев М. И. Старое житье. Очерки и рассказы. СПб., 1892, с. 80–81).
9-14 — Руссо… В сем случае совсем не прав. — Стихи дополняют стилистический конфликт предшествующего текста идеологическим: вводится резкое высказывание Руссо против моды (с приведением в примечаниях цитаты из «Исповеди» Руссо в подлиннике). Сталкиваются две резко противоположные оценки Руссо: «Защитник вольности и прав» и «Красноречивый сумасброд» — «un charlatan déclamateur» из эпилога «Гражданской войны в Женеве» Вольтера. Руссо Жан-Жак (1712–1778) — французский писатель и философ. Произведения Руссо были известны П уже в Лицее, однако на юге под воздействием споров с друзьями-декабристами он снова перечел его основные трактаты. Об отношении П к Руссо см.: Лотман Ю. М. Руссо и русская культура XVIII — нач. XIX века. — В кн.: Руссо Жан-Жак. Трактаты. М., 1969, с. 590–598. Гримм Мельхиор (1723–1807) — писатель из круга энциклопедистов. П цитирует в примечаниях следующий отрывок: «Все знали, что он белится; я сперва не верил этому, но потом поверил — не только потому, что цвет лица у него стал лучше и что я сам видел чашки с белилами на его туалете, но и потому, что, войдя однажды утром к нему в комнату, застал его за чисткой ногтей особой щеточкой, и он с гордостью продолжал это занятие при мне. Я решил, что человек, способный проводить каждое утро по два часа за чисткой ногтей, может также посвящать несколько минут на то, чтобы покрывать свою кожу белилами» (Руссо Жан-Жак. Избр. соч., т. III. М., 1961, с. 407–408). Первоначально П писал:
Во всей Европе в наше время
Между воспитанных людей
Не почитается за бремя
Отделка нежная ногтей
(VI, 234).
Утверждение, что «[поэт] и либерал задорный» (там же) могут одновременно быть и франтами, смягчало степень сатиры, вводя возможность иной оценки.
XXV, 5 — Второй Чадаев, мой Евгений… — До этой строфы П очень осторожно вводил Онегина в свое биографическое окружение («Не мог он ямба от хорея, Как мы ни бились, отличить» (I, VII, 3–4); «…уверен, Что там уж ждет его Каверин» (I, XVI, 5–6). Здесь впервые такое сближение осуществляется прямо, причем по вызвавшему споры в кругу «либералистов» вопросу о возможности совместить черты «дельного человека» (слова «дельный» и «дело» в лексике членов тайных обществ имели специфическое, политически окрашенное значение) и денди. Необходимо учитывать, с каким пиететом произносил П в это время имя Чаадаева. Чаадаев Петр Яковлевич (1794–1856) общественный деятель, философ. П познакомился с ним в 1816 г., когда Чаадаев с гусарским полком стоял в Царском Селе. Чаадаев оказал огромное влияние на формирование воззрений П и в 1817–1820 гг. был одним из высших авторитетов для поэта. Чаадаев был известен не только свободолюбием, независимостью суждений, рыцарской щепетильностью в вопросах чести, но и утонченным аристократизмом и щегольством в одежде. Близко знавший Чаадаева М. Жихарев писал, что «искусство одеваться Чаадаев возвел почти на степень исторического значения» (Жихарев М. П. Я. Чаадаев. — «Вестник Европы», 1871, июль, с. 183).
11-12 — И из уборной выходил
Подобный ветреной Венере…
Уборная —
