Григорий Кошечкин - Военные приключения. Выпуск 2
Появившаяся за спиной погоня не удивила Дмитро. Подскакав к Ганне, он наклонился к ней.
— Панночка, на хвосту шведы. А потому гони что есть духу по этой тропе вперед, она выведет тебя к нашим лодкам. Там сейчас всего пяток казаков, и им не по силам сдюжить с тяжелой чайкой. Но при них имеется легкий челнок, с которого они ловят рыбу. Скажешь, что я велел им вместе с тобой уходить на тот берег.
— А как ты? — с тревогой спросила девушка, бросая взгляд на плотную толпу шведских кирасир, несущихся вслед за ними. — Может, бросим коней и уйдем с тропы в лес?
— Кругом болота, сразу завязнем. Да и лес зимой не товарищ. Голо все и открыто, а от луны и снега светло как днем. Так что не теряй понапрасну времени и скачи. Прощай и не поминай лихом.
Дмитро стегнул лошадь Ганны плетью. Натянул одной рукой поводья своего коня, а другой перебросил из-за спины на грудь мушкет. И тотчас рядом загремели выстрелы запорожцев…
Закусив удила, кони вынесли Дмитро и четырех уцелевших казаков на днепровский берег, возле которого мерно покачивались на тяжелой осенней воде чайки. Снег подле лодок был истоптан лошадиными копытами, их следы вели в заросли верболаза, густо покрывшими берег. Челнок, на котором должна была уплыть Ганна, виднелся возле борта одной из чаек. У Дмитро похолодело в груди. Неужто шведы перехитрили его, пустив погоню не только за ними, но и сюда, к лодкам? И покуда он с казаками сдерживал на тропе кирасир, другой шведский отряд успел выйти к чайкам и захватил Ганну? Но что бы ни случилось, разговор с врагом может быть только один.
Сотник положил на руку ствол пистолета и стал целиться в быстро приближающегося рослого кирасира. И вдруг из кустов верболаза, охватывающего с двух сторон тропу, грянул дружный мушкетный залп, сразу уполовинивший число преследователей. Не успел удивленный Дмитро прийти в себя, как из кустов вырвалась лавина всадников с пиками наперерез помчалась на кирасир. В переднем из своих нежданных спасителей сотник узнал донского атамана Сидорова. Разрядив пистолет в шведа, Дмитро выхватил из ножен саблю и с криком бросился в гущу схватки…
Пока казаки собирали после боя трофеи и ловили в лесу разбежавшихся коней уничтоженного шведского полуэскадрона, Дмитро с Сидоровым присели на скамье одной из чаек.
— Откуда взялся, друже? — поинтересовался сотник.
— Прямиком от Мазепы. Погостевал у его ясновельможности три дня и распрощался с ним. Красиво говорит гетман, многое сулит, да не тот он человек, чтобы связывать с ним свою судьбу. Нет ему дела до простых казаков, одна в его голове думка: как стать украинским королем. И ради этого наплюет он на честь и славу родной земли, распродаст ее по кускам кому угодно, прольет, не задумываясь, реки крови. Лукава и лжива его душа.
— А разве иное говорил я тебе?
— Чужое слово — одно, а свое ухо и глаз — другое. Не один я раскусил Мазепу, многие его казаки не хотят сидеть без дела, когда ворог стоит у ворот Украйны. Без малого сотня добрых хлопцев увязалась со мной от гетмана. Прикинул я, что и ты сейчас должен возвращаться с невестой на Сечь, и решил снова пристать к тебе. Разыскал твой след без труда, но на хуторе останавливаться не рискнул: шведы могли принять моих донцов за царских казаков. А потому стал поджидать тебя у чаек. И, как видишь, не напрасно…
— За выручку, друже, спасибо, а вот насчет возвращения на Сечь… — Дмитро тронул кончики усов, глянул на атамана. — С рассветом из хутора пожалуют мои запорожцы, вот тогда все и обговорим…
Едва над рекой начал исчезать утренний туман, на тропе появилась шумная ватага сечевиков, следующая за двумя доверху нагруженными возами. Очутившись у чаек, запорожцы стали недоуменно осматривать место недавнего боя, вглядываться в лица незнакомых казаков, приведенных Сидоровым.
Три громких, раскатистых удара в большой медный казан отвлекли их от этого занятия.
— Браты-сечевики! — зычно крикнул запорожский полусотник, стоя возле казана с мушкетом в руках. — Пан сотник кличет все славное товарищество на раду! Просит слово вымолвить…
— В круг!
— На раду!
— Нехай говорит! — сразу раздалось со всех сторон.
Дмитро легко вскочил на воз, снял шапку, низко поклонился на все четыре стороны. На берегу смолкли шум и разговоры, напряженная тишина повисла в воздухе.
— Верные лыцари-запорожцы! Храбрые други-донцы, не раз бившиеся вкупе с нами супротив нехристей-басурман! — выкрикнул Дмитро. — Наши кровные браты-реестровые[20] казаки, так же отважно, как и мы, боронящие Украину от недруга! Давно не топтала нога супостата землю нашей милой отчизны! С того славного часа, когда гетман Хмель соединил Украйну с ее сестрой Россией и наши великие народы-браты сообща встали супротив недругов, явив им общую силу и честно деля промеж себя радость и горе. Но стоит сейчас страшный ворог у наших кордонов, с огнем и мечом собирается вторгнуться на нашу землю. Так неужто будем ждать, когда он вломится в наши хаты, принесет огонь на наши нивы, станет сеять смерть среди наших близких? Не бывать тому! Браты-россияне уже льют кровь на полях брани, вместе с ними и тысячи наших другов-казаков. Так чего ждем мы? Разве не нашим саблям суждено защитить Украйну от недругов-шведов?
Дмитро смолк, и тотчас тишина словно взорвалась криками:
— Смерть ворогам!
— Веди, сотник, на шведов!
— И поведу! Но поскольку Сечь не воюет со шведским королем, поведу лишь тех, кто сам выступит супротив ворога по зову сердца. Кто остается боронить свой народ и веру — не двигайся с места! Кто хочет ждать неприятелей у родного порога — ступай к чайкам!
Дмитро с радостью увидел, что с места не тронулся ни один. Выждав некоторое время, сотник не спеша надел на голову шапку, поднял руку. Рада кончилась, и он снова стал командиром. Причем уже не той бесшабашно-буйной, веселящейся без всякого удержу ватаге, в которую превращались запорожцы в редкие дни покоя и мира. А грозного, спаянного непобедимым воинским духом и железной дисциплиной казачьего воинства, перед которым дрожали его близкие и дальние враги. Он снова, как издревле было заведено на Сечи во время походов, стал единственным и полноправным вершителем судьбы всей сотни и каждого ее казака.
— Первая полусотня! Снимать с чаек пушки и вьючить их на коней! Вторая полусотня! Разгружать возы и делить поклажу по саквам![21] Кашевары, немедля казаны на огонь и готовить кулеш! — Взгляд сотника пробежал по возам, остановился на громадной бутылке горилки. Он нахмурил брови: — Первому, кого увижу пьяным в походе, собственноручно всыплю полсотни плетюганов, а второго велю запороть до смерти.
Дмитро соскочил с воза, остановился против Сидорова и куренного атамана казаков-реестровиков.
— Почти все мои запорожцы пешие, а казак без коня — половина казака. Поэтому сразу после завтрака ударим по хутору и отобьем лошадей у квартирующих там шведов. А когда посадим всех хлопцев в седла — сам черт будет нам не брат.
Полковник Тетеря только собрался пообедать, как дверь горницы распахнулась и на пороге вырос взволнованный сотник сердюков.
— Беда, — проговорил он. — Есаул Недоля взбунтовал казаков.
— Как взбунтовал? — взревел Тетеря.
— Собрал всех сердюков на раду и предложил отложиться от Левенгаупта. От имени батьки Голоты пообещал им прощение всех грехов, если они вкупе с россиянами начнут бить шведов. Лишь два неполных куреня остались с вами, а все остальные ушли с Недолей.
Тетеря прикрыл глаза ладонью, тихо застонал.
— Верно говорят, что сколько волка ни корми… Как прав был гетман, который в последнее время не доверял Недоле и для присмотра послал с ним меня. Не доглядел я, не доглядел…
Полковник оторвал ладонь от лица, уставился на сотника.
— Куда подались бунтари?
— Мне неведомо. Но мыслю, что к цареву войску… К есаулову побратиму батьке Голоте.
— Коли так — полбеды. Но если Недоля остался здесь — много шкоды может причинить шведам и нам. И раз так — скорей на коней да поближе к шведам. А то, не приведи господь, появятся здесь хлопцы Недоли.
— Прощевай, панночка, и передавай привет батьке Голоте, — проговорил старший из запорожцев, наблюдая за приближающимся к ним разъездом русских драгун.
Подпустив его на сотню шагов, он развернул коня и с группой своих сечевиков поскакал назад, где у берега ждала их чайка.
Драгунский офицер подозрительно оглядел девушку, нахмурил брови при виде ее пистолетов и сабли.
— Кто такая? — строго спросил он, не торопясь вкладывать в ножны шпагу.
— Кому надобно — узнает, — смело ответила Ганна. — А сейчас вели доставить меня к батьке Голоте… И поживей.
— Кто такая? — повышая голос, опять спросил офицер, не привыкший к подобным ответам.
