Владимир Каменцев - Океан. Выпуск пятый
Парусник производил внушительное впечатление. Между тремя стройными мачтами барка виднелись приземистые надстройки, труба. Мощный бушприт, большие вместительные барказы и обсервационная бочка, или, как ее чаще называют моряки, «воронье гнездо», укрепленная на головокружительной высоте под самым грот-бом-брам-реем, выдавали в «Эклипсе» судно, специально построенное для полярных плаваний.
С интересом вглядывался в очертания корабля и Дмитрий Иванов. Что ждет его впереди? Возвращение со славой, разочарование или участь тех, кто уже никогда не ступит на твердую землю? Все это одинаково возможно в полярном плавании, но самостоятельная работа в необычных условиях привлекала влюбленного в свою молодую профессию телеграфиста. Радио — дело новое вообще, а здесь, в Арктике, особенно. Оно еще не показало всех своих возможностей. Дмитрий испытывал волнение человека, ступающего на непроторенную дорогу. Он обшаривал глазами мачты «Эклипса», пытаясь в сложной паутине корабельных снастей отыскать ниточки антенны. Но они слишком тонки и без следа теряются в сложном сплетении брасов, топенантов, дрейперов, десятков других деталей парусного такелажа.
Передав матросу свой немудреный багаж, телеграфист сошел в шлюпку. Четыре пары весел дружно опустились в воду.
Молодой телеграфист очень быстро завоевал расположение командира «Эклипса». Свердрупу пришелся по душе этот немногословный светловолосый крепыш. Небольшие, цепкие, с хитринкой глаза, широко расставленные на его открытом, типично русском лице, выдавали в нем человека от природы любознательного, сметливого.
Едва ступив на судно, Дмитрий с головой окунулся в работу. Радиостанция была немецкой, новейшей системы доктора Гутта. Предстояло изучить ее и заставить работать. Судно снаряжалось в большой спешке, и Свердруп не успел не только подыскать себе опытного телеграфиста, но даже довести до конца испытание станции. Несколько пробных выходов в море из Христиании (Осло), где снаряжалось судно и комплектовался экипаж, не дали должного результата. Присланные фирмой радиомонтажники не смогли связаться с норвежскими береговыми радиостанциями на расстоянии даже в 300—400 миль.
Поздно вечером, когда весь экипаж, кроме вахтенных, уже спал крепким сном, уставший, но довольный прожитым днем Иванов улегся в узкую корабельную койку. Завтра предстояло сделать очень многое: протереть щетки электромотора и укрепить его фундамент дополнительными болтами, отцентровать ось мотора и альтернатора. Соотношения емкости антенны и контура явно не соблюдены: емкость антенны слишком мала, чтобы принять полный заряд энергии от контура. Нужно найти путь увеличения мощности станции. Связь с берегом должна быть налажена как можно быстрее. Это уже приказ капитана…
Ветер крепчал. Корабль с дубовым скрипом тяжело переваливался с борта на борт.
«Эклипс» под всеми парусами и с работающей на всю мощность машиной, борясь с непогодой, быстро шел на восток. Медлить нельзя — Россия ждет известий о судьбе своих сыновей, два года назад вступивших в единоборство с Арктикой.
ЗЕМЛЯ НЕ СЛЫШИТ
По вечерам в кают-компании «Эклипса» собирались все офицеры. Пили кофе, вспоминали дом, близких, говорили о войне, которая уже второй месяц потрясала мир. Но главной темой офицерских вечеров по-прежнему оставалась одна: где следует искать пропавшие экспедиции.
На основании тех немногих данных, которыми располагали моряки, строились различные предположения. Одни пытались доказать, что «Святую Анну» лейтенанта Брусилова и «Геркулес» Русанова нужно искать у восточных островов Карского моря. Свою гипотезу они основывали на том, что в 1912 году Карское море было почти непроходимым из-за чрезвычайно большого скопления льдов. Лейтенант Брусилов — как явствует из рассказов участников Архангельской экспедиции, устанавливающих радиостанции и видевших «Святую Анну» 15 сентября того же года в Югорском Шаре, — повел судно во льды, направляясь к Ямалу. Больше его никто никогда не видел. Как и русановского «Геркулеса», который, не исключено, от Новой Земли тоже направился по пути Норденшельда. Едва ли эти смелые люди смогли пройти далеко на восток.
Другие утверждали, что «Святая Анна» и «Геркулес» попали в дрейф и, увлекаемые течением, вместе со льдами плывут на запад, — доказал же Нансен своим беспримерным трехлетним дрейфом на «Фраме», что такое постоянное течение в полярном бассейне существует, — и искать их следует совсем не здесь, а где-нибудь у Шпицбергена или даже у берегов Гренландии.
Не исключал возможности их дрейфа и Свердруп. Основываясь на опыте того же «Фрама», которым он командовал в те памятные годы, капитан был даже склонен думать, что именно так и случилось с русскими судами. Если они попали в дрейф, как «Фрам», то сейчас, спустя два года, их, пожалуй, следует искать где-то на меридиане Шпицбергена.
Но одно дело предположить местонахождение экспедиционных судов, другое — предугадать, живы ли люди. Если в ноябре — декабре моряки окажутся у Шпицбергена, они не могут рассчитывать ни на встречу чистой воды, ни на организацию санной экспедиции для достижения земли. Да и на острове они едва ли найдут спасение: безлюдный, без топлива и продовольствия полярный берег…
Третья зимовка? Если допустить, что она возможна, то осенью будущего года их вынесет к берегам Гренландии. Состояние льдов в это время года и здесь не предвещает ничего хорошего…
Да и суда их все-таки не «Фрам». У Брусилова всего лишь парусно-паровая яхта, у Русанова — шхуна, тоже оснащенная парусами и машиной. Свердруп знал «Святую Анну» еще под названиями «Ньюпорт», «Бланкатра» и «Пандора-II». Правда, яхта хорошо зарекомендовала себя в полярных плаваниях. В 1893 году она под командованием английского капитана Виггинса участвовала в торговой экспедиции на Енисей и через четыре года повторила опасный рейс в составе очередной английской экспедиции Попхэма. Но уж больно она стара для многолетнего дрейфа. «Святая Анна» построена в 1867 году. И машина на ней слишком маломощная: всего сорок одна лошадиная сила.
В одном сходились мнения офицеров «Эклипса»: нужно спешить обследовать восточную часть Карского моря и если не спасти участников экспедиции, то хоть найти следы, по которым можно будет судить об их участи. Оставлять на своем пути предметы, записки, знаки — закон всех исследователей Арктики.
Только русский телеграфист проводил время в одиночестве. Дмитрий выключил приемник, положил на стол наушники и вышел на палубу. Покорный рулю барк с зарифленными парусами легко скользил вперед по чистой воде, старательно обходил большие льдины и уверенно наваливался грудью, когда на его пути вставали небольшие поля битого льда. «Эклипс» все дальше и дальше продвигался на восток.
Уже обследованы многие острова южной части Карского моря, но нигде не обнаружено следов экспедиции. Впереди — Диксон. Полуночное солнце горит кроваво-багряным светом. Вдали синеют разбросанные льдины, и сам воздух вокруг кажется синим. Тишина. Притихли даже собаки на носовой палубе корабля.
Но не спокойно на душе у телеграфиста. Сегодня уже пятнадцать дней, как он сменил свое жилище на тесную корабельную каюту, однако, несмотря на то, что его рабочий день начинается рано утром и кончается далеко за полночь, результата никакого. Станция в полном порядке, но эфир безмолвствует. Последний раз он слышал Югорский Шар и передал информацию неделю назад. В душу закрадывалось сомнение: так ли уж всесильно его радио? Не отступит ли и оно перед страшными пространствами этого мертвого океана? Но он тут же отбрасывал эту мысль. «Нет, все могло быть иначе! Все могло быть иначе, если бы я не прерывал связи с Югорским Шаром. Теперь ее едва ли восстановишь», — думал он, нервно шагая по палубе.
Вспомнился последний разговор с высокопоставленным соотечественником — представителем русского Морского министерства на судне, надворным советником Тржемесским. В тот вечер телеграфист отправился к чиновнику, хотел убедить, что его распоряжение прекратить связь с Югорским Шаром очень затруднит дальнейшую работу. В каюте Тржемесского не было, и он открыл дверь офицерского салона. Здесь были все, кроме капитана.
Появление телеграфиста осталось незамеченным. Прислонившись спиной к переборке, молодой голубоглазый моряк с волнением читал что-то по-английски. Тржемесский, подперев щеку холеной рукой, удобно устроился в кресле. Заметив Иванова, молча указал ему на стул за своей спиной. Когда чтец кончил и раздались дружные хлопки, советник обернулся к телеграфисту:
— Ты не знаешь, братец, по-английски? Жаль, жаль. Он читал Байрона, «Чайльд-Гарольда»:
И вот один на свете яСреди безбрежных вод…О ком жалеть, когда меняНикто не вспомянет?Быть может, пес поднимет вой.А там, другим вскормлен,Когда опять вернусь домой,Меня укусит он…
Ах, как это похоже на нас… Так что ты хочешь, братец?
