Вилами по воде - Линда Ангелина
на "С" — на слове "северъ" с буквой "ять"…
Любуясь дивной бабочкой столетней,
я ощутила дуновенье летней
июльской жизни посреди зимы,
и махаон был, видимо, посланник
неведомых миров, иных пространств и
каких-то измерений неземных;
и тут внезапно, явственно и чётко,
я разглядела лоб высокий с чёлкой
на отпечатке, сделанном пыльцой –
рот, скорбно сжатый, тонкий нос с горбинкой –
в мгновенье я увидела в картинке
Ахматовой надменное лицо…
Но что-то отвлекло моё вниманье,
и обернулся зрительным обманом
мистический ахматовский портрет,
знакомый мне по стародавним фото –
сместился то ли ракурс, то ли фокус –
и образ растворился в серебре:
передо мной печально распластались
пыльцы остатки с блеском сизой стали
фантазией, ожившей наяву –
сквозь крылышки проглядывали буквы –
и вдруг во мне возникло чувство, будто
всё это мне знакомо — дежавю:
я точно знала, что на триста пятой
странице быть должны от свечки пятна,
одно — похожее на остров Крит –
и хоть эмоции — плохой советчик,
но я нашла те два пятна от свечки,
страницу триста пятую открыв…
Словарь и крылья бабочки из шёлка
я видела когда-то; пепел жёлтый
истлевших роз, и тмин, и розмарин
среди листов, и тусклой кожи роскошь –
мне показалось, будто в жизни прошлой
словарь старинный этот был моим;
мне почему-то стало как-то грустно,
и мысль легла на душу тяжким грузом,
что в бабочках причина всех проблем –
и в том, что мне сегодня одиноко,
и в том, что тихо тает свет из окон,
и всё несовершенно на земле –
другая, может, бабочка беспечно
летела на огонь горящей свечки,
свершив случайно аутодафе –
мир строен был, пока она порхала,
но гибель всю систему ввергла в хаос –
и вот — in vivo бабочки эффект…
И долго в зимнем холоде чердачном
я думала: что может это значить?
Откуда эти ощущенья вдруг?
А просто я — звено в сплетённой Клио
истории кровавой несчастливой,
в которой все в конце концов умрут…
Мне не понять, напрасно и стараться,
о чём напомнил прах сухих акаций –
но да — напомнил — что и почему?
Природа этих странных аберраций,
как многое на свете, друг Горацио,
уму непостижима моему…
О розе
Белый лист: появляются первые знаки,
Возникают слова, комбинации, фразы,
Проясняются формулировки — признаться,
Я люблю сочинение пусть несуразных,
Обращённых к Всевышнему жалоб и кляуз –
Не хватает чернильной разлапистой кляксы…
Возмущенью бегущей строки нет предела:
Искривиться бы, вылезти в три измеренья –
Но линейность пробега по плоскости белой
Превращает ткань хаоса в стихотворенье,
И не вырваться слову из строгого плена
Равномерной скупой геометрии ленты…
Закрываю глаза: в средоточии строчек,
Букв, тире, запятых, двоеточий и точек
Не содержится главного — розы уплывшей
По зелёной воде ледяного теченья –
Без неё, я боюсь, меня Бог не услышит
И забудет опять обо мне по прочтении…
Неохота словам рисовать эту розу –
Раз за разом выходит из знаков бездушных
То железная роза, то роза из бронзы –
Тонет роза в созвучиях грузом ненужным –
Мне такой материал непригоден тяжёлый –
Цвет у розы, плывущей в воде, бледно-жёлтый:
Бледно-жёлтая роза плывёт на закате
По холодной зелёной воде молчаливой –
Воздух пахнет фиалками, сладким мускатом,
Наклонились безмолвно прибрежные ивы
Над намокшим цветком, проплывающим мимо,
И горят небеса серебром и кармином…
Вероятно, малькам и придонным улиткам
Роза видится чем-то чужим и ужасным,
Как и лилий плавучим кругам; ряски липкой
Островки неподвижные в страхе ужались,
Созерцая безмолвный покой бледно-жёлтой
Розы сонной, скользящей по водному шёлку…
Ветерок над водой дуновением беглым
Пролетел посмотреть, что там вверх по теченью?
И откуда цветок этот вымокший блеклый –
Не утопленницу ль в кружевном облаченье
Волны плавно несут по реке среди мелей,
Вынув розу из пальцев её онемелых?
Нет, там нет никого — только розовый клевер,
Только ивы плакучие, мох да очанка,
Только я на развилке: направо — налево? –
Оказалась там в эту минуту случайно –
Я ведь тоже плывущую розу видала
В освещении тусклом опалово-алом…
…Реку времени медленно я проплываю
Мимо лилий застывших и влажной осоки –
Впереди горизонт предзакатный пылает,
Месяц призраком встал в синеве на востоке,
Опускается солнце всё ниже и ниже –
Что здесь будет потом — я уже не увижу…
Постепенно забудется всё, что осталось
Позади по маршруту извилистой поймы –
Будет только покой, отрешённость, усталость –
Ни особых примет, ни деталей не вспомню
Звуков, лёгких теней, отражений прозрачных –
Их названья забуду, и что это значит…
В аберрациях памяти есть своя прелесть –
Сумрак мыслей о прошлом не мучит как прежде,
Не мешает услышать напевы свирели
Гром небесный, звучащий всё глуше и реже –
Забывание — счастье, беспамятство — помощь:
Ты свободен, тебе повезло — ты не помнишь…
Вот и всё, вот и весь невеликий мой опус –
Роза тает в тумане меж явью и снами,
Исчезает во времени призрачный образ,
Вместе с ним растворяются воспоминанья
О цветущих лугах, земляничных полянах,
Хищных рыб плотоядных глазах оловянных,
Цепких жалах подводной травы ядовитой,
Лёгких бабочках белых и синих стрекозах –
Том, что было так важно, но ныне забыто –
Как погода на прошлой неделе для розы,
Безвозвратно уплывшей в вечернем свечении
По зелёной воде ледяного теченья…
Прошлым летом
Неожиданно и странно прошлым летом
потерялось где-то время ненадолго –
в мрачной чаще заколдованного леса,
в космах белого тумана над водою –
и мгновенно начались потери в доме:
деньги, вещи, люди, кошки и собаки
пропадали словно в омуте бездонном –
в том числе айфон, ключи и двести баксов;
отовсюду страхи тёмные полезли,
знаки тайные являлись мне кругом, и
в этом ужасе понятно стало: если
было б время, всё бы было по-другому…
У кого-то в красной шапочке с помпоном
я спросила: «Как мне жить? Какого чёрта
не спешит ко мне ни «Скорая» на помощь,
ни наряд пожарных в касках золочёных?
Где астрологи? Где физики и маги?
Экстрасенсы и полиция с ищейкой?
Как с безвременьем справляться мне, бедняге?
Пусть подскажет хоть учёный, хоть священник –
пусть ответит внятно, коротко и честно
талмудист, буддист, да хоть
