Константэн Григорьев - Подборка стихов - часть первая
Зелена питья заморского.
Во садочке есть беседочка,
Там поэтушки устроились,
Позвонили по мобилушке
Распригожим красным девицам,
Чтоб спешили на гуляньице.
Распечатали бутылочку
И, содвинув дружно рюмочки,
Вечерочком летним выпили,
Каждый с пачкою "Парламента".
Тут примчались красны девицы
С коньяком, вином и закусью,
И вовсю пошло гуляньице.
Разделились все по парочкам,
Ай, да стали миловатися,
А иные пары сразу же
В лопушье ушли широкое,
И оттуда раздавалися
Звонкий смех и стоны страстныя.
Проходил-тко мимо странничек
Синеглазый да убогонький,
Шел в небесный град тот странничек,
Но благословил поэтушек.
Молвил он: "Жизнь продолжается,
Парни с девками милуются,
Если всем пойти в небесный град,
Жизнь угаснет во своей красе.
Пусть же песни на Руси звучат,
Пусть гуляют буйны головы,
Помолюсь я, божий странничек,
Да за молодежь горячую".
И пошел себе он далее,
А над Русью небо звездное
Синий свой шатер раскинуло,
Светлым месяцем украшенный.
Так поэты развлекалися,
Так и будут развлекатися,
Славя край родимый сказочный
Русь могучую, привольную!
2003 год.
Урок литературы.
Школьный дворик, листья клена,
За окном - притихший класс.
На урок литературы
Как бы смотрим мы сейчас.
Строгая Оксана Львовна,
Думая о физруке,
Имя "Константэн Григорьев"
Мелом пишет на доске.
А потом садится томно,
Руки вытерев платком,
И вздыхает: - Ну, ребятки,
Разбирать стихи начнем.
Куртуазных маньеристов
Изучаем мы теперь...
Что за фокусы, Баранкин!
Марш немедленно за дверь!
Не паясничай, Баранкин,
Я с тобою не шучу.
Видеть в классе хулиганов
Не желаю, не хочу.
Я прошу всех быть серъезней.
Иванов, что за хи-хи?
Все Григорьева учили?
Кто готов читать стихи?
Молодец, Мардалейшвили,
Что ты выбрал? А, "Живот"...
Понимаю. Ты ведь полный,
Тема за душу берет.
Так. Спасибо. Удальцова,
Что ты выбрала? Ага...
Значит, "Ангел алкоголя"?
Тоже тема дорога?
Хорошо. Садись на место.
А теперь Ершов Иван
Пусть читает. Что ты выбрал?
Все понятно, "Чемодан".
Да, в стихах у Константэна
Есть гротеск и есть лиризм,
Есть патетика и емкость
Слога, есть и гуманизм.
Что, Баранкин, стыдно стало?
Ладно, быстро в класс шагай,
Только больше ты Петрову
За косички не тягай.
Кстати, раз уж ты вернулся,
Может, нам стихи прочтешь?
Хочешь -э-э - "Рецепт успеха"?
С выражением? Ну что ж...
Ох, какое выраженье!
Ох, опять, а вот опять...
Вся я как-то покраснела.
Ну, Баранкин, ставлю пять.
Ты что выучил, Тимошкин?
Снежную...чего-чего?
Как мне быть, не знаю прямо.
Это что за баловство?
Дай-ка загляну в программу,
Присланную из Москвы.
Да, там есть названье это...
Знаете, ребята, вы
Посидите тут тихонько,
Я же к завучу пойду
И спрошу, читать ли в классе
Эту... Снежную...у-у...
- И Оксана Львовна вышла,
Вниз по лестнице пошла,
Но не к завучу, однако,
- поважнее есть дела.
Шла Оксана Львовна робко,
Прячась от учеников,
Вниз, к огромному спортзалу,
Возбудившись от стихов.
Как физрук ее увидел,
Сразу же в объятьях сжал
И повел к себе в подсобку,
Где всех женщин ублажал.
А в десятом-а Тимошкин
Песню "Снежная п-а"
Пел по книжке увлеченно
Прям до самого звонка.
А Ершов сыграл с Петровой
В перекрестный онанизм...
Так вот изучали в школе
Куртуазный маньеризм.
Константэна изучили
Быстро, но, в конце концов,
Впереди и монстр Добрынин,
И брутальный Степанцов.
...Школьный дворик, листья клена,
за окном - десятый класс.
На урок литературы
заглянули мы сейчас.
2003 год.
РАВНОДУШИЕ (сонет).
Сверкает первый снег, как серебро.
С другим я встретил Вас. Да, Вы - все та же,
Но Ваши остроумные пассажи
Теперь уже звучат не так остро,
А просто обращаются в зеро.
Я стал другим, стал сдержанней, и даже
Дивлюсь на все любовные миражи...
А раньше я страдал бы, как Пьеро.
Да, раньше я страдал бы... Усмехаюсь
И с Вами крайне холодно прощаюсь,
И ухожу, сказать не в силах Вам,
Что женщины вообще мне надоели,
Что нынче у меня другие цели
Я, например, нажрусь сегодня в хлам.
2002 год.
Стансы.
Вряд ли что-то изменится в мире
После смерти мгновенной моей,
И опять в тихоструйном эфире
Для влюбленных споет соловей,
И опять будут люди смеяться.
Волноваться, буянить, грустить,
И опять будут смерти бояться,
И для счастья детишек растить,
И опять кто-то водки напьется,
Кто-то стансы опять сочинит...
Мир таков - и таким остается,
Нас реальность творит и казнит.
Неизбежны законы природы,
Все живое однажды умрет.
В бездну царства летят и народы
Бездна новую жизнь создает.
Ежечасно на нашей планете
Люди гибнут, от старости мрут,
Им на смену рождаются дети,
Подрастают и песни поют.
Мир таков, такова эта данность,
Люди память о мертвых хранят.
Мыслеформы моей многогранность
Миллионы понять захотят.
Я не зря жил на свете, похоже,
Ведь, читая и слыша меня,
Миллионы почувствуют то же,
Что когда-то почувствовал я.
Вряд ли что-то изменится в мире
После смерти моей, но, живой,
Здесь останусь я в телеэфире,
В книгах, в дисках, в Сети мировой.
2003 год.
Утро маньериста.
Встать рано, полистать де Лиль-Адана,
Пока готовят завтрак за стеной,
Под шум прибоя гладить павиана
По шерсточке упругой и цветной,
И, глядя вдаль, с бокалом мазаграна
В одной руке, с улыбкой размышлять:
"Где взять алмаз голландского ограна,
что обещал Возлюбленной прислать?"
1991 год.
* * *
От Бэкки Тэчер до Джульетты
Почти хрустальная пора.
Уже потом - огни, поэты
И выпускные вечера,
Уже потом - веранды, грозы,
Потом - веранда и гроза,
Вдвоем - аккорды Чимарозы
И - роковая пауза.
Все остальное - сны и сказки,
Постой, вздохни и не нарушь!
Нет ниже уровня опаски,
Чем уровень влюбленных душ.
Вы целовались так прилежно,
Про все на свете позабыв,
Что стали музыкою нежной
И шум волны, и звон олив.
1990 год.
* * *
Лазурный грот весны, проталины и птицы,
И солнечная пыль... А помните, мадам,
Мы не хотели жить,
Мы не могли проститься,
Но голоса в саду кричали: "Чемодан!".
Вы помните: гамак, дорожки с придыханьем,
Сверкающий бассейн, волшебник-Стивенсон,
Вечернее бордо
И роз благоуханье...
Все это было сном? Какой чудесный сон!
Откуда вы теперь? Как сердце благодарно!
Скорей пойдемте в сад, он помнит вас, princesse...
Как я тогда страдал!
Как вас терзал коварно:
"Когда ваш муж опять уедет на конгресс?"
1988 год.
* * *
Нас помнят Фонтанка и сумрак зеленый,
И золото в черном, и Аничков мост,
Где мы совершали свой путь изумленный
От сердца до сердца, от терний до звезд.
Нас помнят, как помнится выстрел из лука,
Нас помнят, как помнится плющ на стене,
Нас помнит Свиданье, нас помнит Разлука,
И кольца причала, и лед по весне.
Нас помнят повсюду, пока не устали,
Торговки, актеры, вихры и венки,
И легкие эльфы, и бабочек стаи,
Алмазы на бархате, розы, клинки.
Нас помнят, и мы забываем, конечно,
Что время затопит сиянье огня,
И я позабуду тебя неизбежно,
И ты, моя прелесть, забудешь меня.
Останутся где-то, как вздох отдаленный,
Окутаны стынущим шорохом звезд,
И лепет Фонтанки, и сумрак зеленый,
И золото в черном, и Аничков мост.
1988 год.
Тает-умирает...
Тает, умирает,
Вспыхнет и алеет,
Бликами играет,
Снова пепелеет.
Ты войдешь как эхо,
Тихо скрипнув дверью,
В переливы меха
Выдохнешь: "Не верю..."
Сядешь за спиною,
Рюмки переставишь,
Прозвучит виною:
"Все-таки сжигаешь?"
Я не постигаю
Твоего движенья.
Все, что я сжигаю,
Подлежит сожженью.
Снег деревья сада
Опушил забавно.
Ты не плачь, не надо
Посмотри, как славно:
Тает, умирает,
Вспыхнет и алеет,
Снова пепелеет,
Бликами играет...
Словно бы не тлеет,
А еще пылает.
1995 год.
Избранные хокку.
Об Ордене, о моих друзьях и о войне с критиками.
С другом за чашкой сакэ
Мы вспоминаем, смеясь,
Вечер в ДК МГУ.
Старый Хонсю удивлен
Бабочки стайкой летят
На куртуазный концерт.
Юкку, смешливый монах,
Лисам в осеннем саду
Том маньеристов читал.
Как оживился Гонконг!
То маньеристы идут
В белых своих пиджаках.
