Алексей Апухтин - Избранные стихотворения

   (Перевод из Донаурова)

Пара гнедых, запряженных с зарею,

Тощих, голодных и грустных на вид,

Вечно бредете вы мелкой рысцою,

Вечно куда-то ваш кучер спешит.

Были когда-то и вы рысаками

И кучеров вы имели лихих,

Ваша хозяйка состарелась с вами,

          Пара гнедых!

Ваша хозяйка в старинные годы

Много имела хозяев сама,

Опытных в дом привлекала из моды,

Более нежных сводила с ума.

Таял в объятьях любовник счастливый,

Таял порой капитал у иных;

Часто стоять на конюшне могли вы,

          Пара гнедых!

Грек из Одессы и жид из Варшавы,

Юный корнет и седой генерал -

Каждый искал в ней любви и забавы

И на груди у нее засыпал.

Где же они, в какой новой богине

Ищут теперь идеалов своих?

Вы, только вы и верны ей доныне,

          Пара гнедых!

Вот отчего, запрягаясь с зарею

И голодая по нескольку дней,

Вы подвигаетесь мелкой рысцою

И возбуждаете смех у людей.

Старость, как ночь, вам и ей угрожает,

Говор толпы невозвратно затих,

И только кнут вас порою ласкает,

          Пара гнедых!

1870-е годы

 Посвящается А. И. Гончарову

            1

Когда в Москве первопрестольной

С тобой сойдемся мы вдвоем,

Уж знаю я, куда невольно

Умчит нас тройка вечерком.

Туда весь день, на прибыль зорки,

Стяжанья жаждою  полны,

Толпами лупят с Живодерки

Индейца бедные сыны.

Им чужд их предок безобразный,

И, правду надобно сказать,

На них легла изнанкой грязной

Цивилизации печать.

Им света мало свет наш придал,

Он только шелком их одел;

Корысть - единственный их идол,

И бедность - вечный их удел.

Искусства также там, хоть тресни,

Ты не найдешь - напрасный труд:

Там исказят мотивы песни

И стих поэта переврут.

Но гнаться ль нам за совершенством?

Что нам за дело до того,

Что так назойливо с "блаженством"

У них рифмует "божество"?

В них сила есть пустыни знойной

И ширь свободная степей,

И страсти пламень беспокойный

Порою брызжет из очей.

В них есть какой-то, хоть и детский,

Но обольщающий обман...

Вот почему на раут светский

Не променяем мы цыган.

            2

Льется вино. Усачи полукругом,

Черны, небриты, стоят, не моргнут,

Смуглые  феи сидят друг за другом:

Саша, Параша  и Маша - все тут.

Что же все смолкли? Их ночь утомила,

Вот отдохнут, запоют погодя.

Липочка "Няню" давно пробасила;

В глупом экстазе зрачками водя,

"Утро туманное" Саша пропела...

Ох! да была же она хороша,

Долгий роман она в жизни имела,

Знала цыганка, что значит душа!

Но зажила в ней сердечная рана,

Старые бури забыты  давно,

В этом лице не ищите романа:

Сытостью властною дышит оно.

Что ж и мудреного, что процветает

Духом и здравием Саша моя?

С выручки полной она получает,

Шутка ли, три с половиной пая.

Те, что постарше и менее пылки,

Заняты ужином скромным своим;

Всюду сигары, пустые бутылки,

Тучами ходит по комнате дым.

Старая Анна хлопочет за чаем,

"Жубы" болят отчего-то у ней,

Только, никем и ничем не смущаем,

Коля бренчит на гитаре своей;

Голос прелестный раздался... О, Боже!

Паша поет, не для ней, вишь, весна...

Не для тебя, так скажи, для кого же?

Ты черноброва, свежа и стройна,

Из-под ресниц твоих солнца светлее

Тянутся вешнего счастья лучи...

"Ну-ка, затягивай "Лен", да живее!"

Грянула песня. Гудят усачи.

Липочка скачет, несется куда же?

Где остановишься ты на пути?

Лица  горят; Марья Карповна  даже,

Кажется, хочет вприсядку пойти...

Кончено... Стой! Неужли  ж расставаться?

Как-нибудь надо вам сон превозмочь.

"Ну-ка, цыганки, живей, одеваться!

Едем к нам в город доканчивать ночь!"

            3

      И морозом, и метелью

      Охватило нас кругом,

      Смотрят брачною постелью

      Сани, крытые ковром.

      "Паша! к нам - сюда! Дорогой

      Будем петь, садись правей...

      Липа здесь! Живее трогай,

      Не жалей же лошадей!"

      Подхватили лихо кони,

      Ветер свищет, словно зверь...

      От какой бы мы погони

      Не умчалися теперь?

      И какая бы кручина

      Не забылася легко?

      Всюду снежная равнина,

      До заставы далеко;

      В небе темь и мгла густая,

      И не видно ямщика,

      И дрожит в руке другая

      Чья-то теплая рука!

            4

Вот и приехали... "Ну, шевелися,

Чаю скорее, за ромом пошли!"

Мигом по комнатам все разбрелися,

С жадным вниманием дом обошли,

Все любопытно им: двери, паркеты,

Книги, альбомы, звонок за стеной...

Вот и красавиц московских портреты:

"Кто из них, Паша, сравнится с тобой?-

Вот собралйся, уселись за чаем,

Тише признанья, но смех веселей...

Только, ничем и никем не смущаем,

Коля бренчит на гитаре своей.

Длятся часы. Задушевное  пенье,

Словно волшебный  таинственный сон,

Льет нам  минутное жизни забвенье...

Вдруг раздался неожиданный  звон:

Колокол грянул  из церкви соседней...

Знаю, он  разом веселье смутит!

"Что это? К ранней звонили обедне?" -

Старая Анна впросонках ворчит.

Вот и прощанье звучит роковое:

"Поздно, до завтра, пора по домам!"

Утро туманное, утро седое,

Знать, и взаправду подкралося к нам.

            5

Один  я... Город шевелится,

Морозный день глядит в окно;

Я лег в постель, но мне не спится:

В душе и пусто и темно,

И жаль мне ночи беззаботной,

В которой, на один хоть час,

Блеснула гостьей мимолетной

Жизнь, не похожая на нас.

И снова голос полуночный

Звучит при тусклом свете дня:

Весна придет в свой час урочный,

Весна придет... не для меня!

        1873

    Ты помнишь, как, забившись в "музыкальной",

        Забыв училище и мир,

    Мечтали мы о славе идеальной...

        Искусство было наш кумир,

И жизнь для нас была обвеяна мечтами.

Увы, прошли года, и с ужасом в груди

    Мы сознаем, что все уже за нами,

        Что холод смерти впереди.

Мечты твои сбылись. Презрев тропой избитой,

Ты новый путь себе настойчиво пробил,

    Ты с бою славу взял и жадно пил

        Из этой чаши ядовитой.

О, знаю, знаю я, как жестко и давно

Тебе за это мстил какой-то рок суровый

        И сколько в твой венец лавровый

        Колючих терний вплетено.

Но туча разошлась. Душе твоей послушны,

        Воскресли звуки дней былых,

        И злобы лепет малодушный

        Пред ними замер и затих.

А я, кончая путь "непризнанным" поэтом,

Горжусь, что угадал я искру божества

    В тебе, тогда мерцавшую едва,

Горящую теперь таким могучим светом.

Декабрь (?) 1877

Зачем в тиши ночной, из сумрака былого,

Ты, роковая ночь, являешься мне снова

И смотришь на меня со страхом и тоской?

- То было уж давно... на станции глухой,

Где ждал я поезда... Я помню, как сначала

Дымился самовар и печь в углу трещала;

Курил и слушал я часов шипевший бой,

Далекий лай собак да сбоку, за стеной,

Храпенье громкое... И вдруг, среди раздумья,-

То было ль забытье, иль тяжкий миг безумья -

Замолкло, замерло, потухло все кругом.

Луна, как мертвый лик, глядела в мертвый дом,

Сигара выпала из рук, и мне казалось,

Что жизнь во мне самом внезапно оборвалась.

Я все тогда забыл: кто я, зачем я тут?

Казалось, что не я - другие люди ждут

Другого поезда на станции убогой.

Не мог я разобрать, их мало или много,

Мне было все равно, что медлит поезд тот,

Что опоздает он, что вовсе не придет...

Не знаю, долго ли то длилось испытанье,

Но тяжко и теперь о нем воспоминанье!

С тех пор прошли года. В тиши немых могил

Родных людей и чувств я много схоронил,

Измен, страстей и зла вседневные картины

По сердцу провели глубокие морщины,

И с грузом опыта, с усталою душой

Я вновь сижу один на станции глухой.

Я поезда не жду, увы!.. пройдет он мимо...

Мне нечего желать, и жить мне нестерпимо!

        1880

Посвящается А. В. П-вой

В те дни, когда широкими волнами

Катилась жизнь, спокойна и светла,

Нередко ты являлась между нами,

И речь твоя отрадной нам была;

Над пошлостью житейской ты царила,