Рабиндранат Тагор - Стихотворения. Рассказы. Гора
Главный герой, именем которого назван роман, юноша Гоурмохон, или, сокращенно, Гора, готов целиком посвятить себя делу свободы родины. Тагор возвеличивает самоотверженность Горы, показывая в нем формирующегося борца. Однако патриотизм Горы поначалу предстает именно в неоиндуистском облачении. Тагор стремится раскрыть причины этого. Здесь и «патриотизм из книг», не ведающий действительной жизни народных масс, задавленных средневековым социальным гнетом, и в то же время протест против национального угнетения и унижения, который, как показывает Тагор, в конечном счете приводит истинного патриота к народу. Здесь и надежды на историческую самобытность Индии: она — «страна особенная, у нее сила и правда», «перемены в Индии должны совершаться своим, индийским путем», здесь обращение к иррациональной «духовности», которая горделиво ставится над реальными потребностями жизни и ее противоречиями, — «на этом берегу нам жить, а не пахать», Индии «нужен брахман — познавший Высший Дух». Между тем на деле само обращение к «духовности», как и возвеличивание индийской самобытности, отражало иногда еще полуосознанное, а порою и вполне сознательное стремление уйти от реальных противоречий общественной жизни, которые все острее давали себя знать в ходе начинавшегося буржуазного развития страны. Это и надежды снять социальные противоречия одной лишь моралистической проповедью, «миром и ладом», никого не обижая, чтобы тем самым обеспечить национальное объединение всех индийцев перед лицом чужеземного поработителя — «соединить песней свободы все слои нашего общества», как говорит Гора.
Такие стремления и надежды были свойственны и самому Тагору, особенно до и во время создания романа. Однако у Тагора они связывались не с идеализацией средневековых институтов, а, напротив, с устранением таковых, осуществленным, однако же, добровольно, путем моралистического убеждения. Это нашло отражение и в его романе.
Тагор весьма тонко показывает, что неоиндуизм Горы — передового человека своего времени — является лишь облачением его патриотизма, его демократических, по существу, стремлений, но таким облачением, которое должно быть сброшено, ибо не соответствует, противоречит им. Защищая идею каст, Гора принимает молодежь из всех каст, в том числе из низших, в свою спортивную школу, — такие школы, или, скорее, кружки, создавались также и в патриотических целях, для подготовки молодежи к будущей борьбе за свободу. Видя в индуизме своего рода национальное знамя — «религию народа, страны», ревностно выполняя индуистские религиозные обряды, «складывавшиеся в течение тысячелетий», сам Гора на деле отнюдь не религиозен. Он прямо говорит, что его помыслы обращены не к богу, а «в другую сторону» и что он, быть может, обошелся бы и без бога. Однако в общественном смысле атеизм еще представляется ему, как, видимо, и самому Тагору того времени, чем-то совершенно неприемлемым, даже чудовищным. Уж очень несподручно было бы проповедовать всеобщее национальное единение и устранение социальных противоречий путем морального совершенствования людей без религии вообще, без апелляции к Духу.
Соответственно речь у Тагора шла об отказе не от религии, а от религиозно-общинной исключительности, о превращении «веры в личное дело» и создании «сообщества людей самых разнообразных религиозных направлений», как об этом говорится в романе, то есть о секуляризации в буржуазно-демократическом смысле. В отличие, например, от основателя «Брахмо Самаджа» Рам Мохан Рая и его последователей, главное для Тагора совсем не религиозная реформация как таковая — не вопросы религиозной догматики, о которых спорили брахмаисты-монотеисты с индуистами-политеистами и которые, как тонко почувствовал Тагор, фактически уже отступали на задний план.
Главное для Тагора — это предотвращение религиозной розни, которую использовали и активно разжигали колониальные правители. О последнем в романе прямо не говорится, но в нем упоминается об отсутствии вражды между индуистами и мусульманами в бенгальской деревне 70—80-х годов. Однако впоследствии, именно тогда, когда Тагор писал свой роман, началось резкое обострение индусско-мусульманских отношений, что по своим масштабам и тяжким последствиям не шло ни в какое сравнение со спорами между индуистами и брахмаистами. Разжигание индусско-мусульманской розни стало теперь генеральной линией колониальной политики «разделяй и властвуй» в Индии, причем колониальные власти активно использовали именно индуистское религиозное облачение тогдашнего радикального направления в национальном движении для противопоставления мусульман индусам и провоцирования религиозной вражды. Все это не могло не сказаться на постановке Тагором вопроса о взаимоотношениях между религиозными общинами и делало особенно актуальной для современников критику «индуистского возрождения» в романе «Гора».
Эту критику Тагор ведет в различных планах. Подчеркивая искренность таких людей, как Гора, связь их обращения к патриархальной старине с пробуждающимися патриотическими стремлениями, Тагор в то же время развенчивает идеализацию отживающего средневекового уклада. Он противопоставляет ей свой гуманистический и уже, по существу, демократический подход — утверждение самостоятельности и значимости человеческой личности, обращение к действительной жизни народных масс и требование их социального раскрепощения.
Главными носителями гуманистических начал в романе выступают приемная мать Горы Анондомойи, формально принадлежащая к индуистской общине, и немолодой уже участник «Брахмо Самаджа» Пореш-бабу. Они предстают в романс, равно как и другие его герои, именно живыми людьми, а отнюдь не аллегорическими образами. И в то же время, создавая эти два образа, Тагор явно, но уже по-своему, следовал традиционным индийским философским представлениям о путях постижения истины (в этих представлениях — божества) — чувством (преданностью) и умом (знанием). Повинуясь естественному материнскому чувству, Анондомойи, вопреки кастовым запретам, взяла мальчика-ирландца, чьи родители погибли, и воспитывала его как родного сына. Отвергнув веками установленные правила, она обретает человеческую самостоятельность и поддерживает ее в других. Тагор, таким образом, показывает, что обветшавшие общественные порядки, а особенно деление людей на общины и касты, не только противоречат естественной человечности, но и отступают перед нею, их следует не защищать, а устранять. «Человеческое сердце стоит вне касты», — говорит Тагор устами Анондомойи. Пореш-бабу, воспитанный в лучших традициях «Брахмо Самаджа», отстаивает человечность на основе своей рациональной идейной убежденности, своего морально-философского подхода, согласно которому главное — это человек, его личные качества.
Именно по этому принципу Тагор противопоставляет персонажи своего романа. К Порешу и Анондомойи примыкают те представители молодого поколения, которые стремятся к новому, готовы отстаивать свою личную самостоятельность, свое право на счастье, — Шучорита, Биной, Лолита. «Отцы» не только понимают «детей», но и помогают осуществлению их стремлений. И дело здесь идет отнюдь не только о браке Биноя и Лолиты, принадлежащих к разным общинам, но также об общественной деятельности, о праве на нее не только мужчины, но и женщины. Тагор показывает дочерей Пореша-бабу Шучориту и Лолиту духовно самостоятельными, сознающими свое человеческое достоинство. Это результат воспитания в духе передовых традиций «Брахмо Самаджа», впервые нашедший отражение в литературе. Совершенно новым в тогдашней бенгальской жизни, но уже закономерным было решение Шучориты посвятить себя не только семейной жизни, но и обществу.
Порешу и Анондомойи противостоят Кришнодоял и Хоримохини — люди того же поколения, но олицетворяющие старое, которое, однако, держится очень цепко. Когда Кришнодоял наживал состояние на службе у англичан, он отнюдь не заботился об индуистском благочестии и кастовых правилах, но к старости он превращается в их ревнителя. Так в традиционном образе отрешившегося от мира старца Тагор показывает ханжу. Как бы противоположную житейскую эволюцию претерпевает Хоримохини. В молодости она стала жертвой жесточайшего женского бесправия, и тогда отрешенность и благочестие остались для нее единственным прибежищем. Но стоило появиться надеждам на некоторое житейское благополучие, как она бросилась завоевывать его, не стесняясь в средствах и стараясь обратить себе на пользу те же обычаи и порядки, жертвой которых она некогда стала. То с лукавым задором и юмором, то со сдержанным пафосом обличения Тагор рисует целую галерею других персонажей. Здесь и брахмаистский и индуистский демагоги Харан и Обинаш, плутоватый, так сказать, бытовой индуист Мохим и мещанка Бародашундори из «Брахмо Самаджа» и прочие. Писатель обнажает своекорыстие, чем бы оно ни прикрывалось, — брахмаистским реформаторством или индуистской ортодоксией. Его мишенью становится и политиканство, которое уже выходило на сцену и сплеталось в один клубок с домашними и общинными интригами, наполнявшими изрядно затхлую жизнь калькуттского «среднего класса».
