Виталий Коржиков - Морской сундучок
Весна! Пора выводить птенцов!
Пошли мы дальше, к Корее, — там ещё теплей! И опять ласточки у нас над трубой мелькают, белые пушинки куда-то носят. Всюду работа!
А причалили мы к пальмам Индонезии — совсем в жарищу попали. Тут уже не только фуфайки, рубахи и майки сбросили.
Палуба накалилась, индонезийцы в одних шортах бегают. Здесь, поди, и птицам тепла в гнезде не надо.
Но нет! Смотрю, и тут летят, опять что-то белое несут от нас к ближнему дому, от нас к дому. И всё от нашей трубы!
Интересно, что они там откопали?
Побежал я наверх посмотреть и ахнул: так это же они мою стёганку на гнёзда потрошат! Вату из половины рукава выдрали.
Снял я «старушку», зашил, повесил в рундук — пусть висит — и побежал на вахту.
Долго мы ещё плавали. Очень долго.
Стали возвращаться, подошли к Индонезии — в гнёздах уже птенцы кричат. Доплыли до Кореи — там уже не кричат, петь учатся. А вышли к сопкам Японии — стоит ор, шумят воробьи.
Надел я свою стёганку, вышел на палубу — иней счищать. А ветер мне в рукав так и потянулся струйкой, как в форточку.
— Что, замёрз? — смеются друзья. — Рукав холодный?
Я поёжился, но тоже улыбнулся.
— Ничего подобного! — говорю. — Тёплый. Вон скольких певцов обогрел и вырастил. В Корее поют, в Индонезии поют, в Японии поют! Все песни из моего рукава!
А воробьи вокруг прыгают на палубе, шумят на причале, будто подтверждают: «Чив-чив! Хороший рукав! Чив-чив! Тёплый рукав! Ещё бы нам один такой: зима на носу!»
ВСТРЕЧА
Дни за днями,Дни за днямиНи травинки перед нами.Лишь уходит вал зелёныйОт обшивки раскалённой.
Только вдруг,Устало клича,В небе,В жарком,Стая птичья!К нашей мачте подлетая,Словно стонетПтичья стая.
Задыхается, садится:— Разрешите приземлиться,Отдохнуть у вас немного.Очень дальняя дорога…
Капитан глядит нестрого:— Подвезём друзей немного.И несёт с водою блюдце:— Очень жарко.Пусть напьются.
Он гостей вспугнуть боится,Он на цыпочки ступает,Ничего не слышат птицы:Засыпают,Засыпают…
РОДНОЙ ЧЕЛОВЕК
Как-то летней порой шли мы на теплоходе по африканским морям. Жара стояла! Воздух словно бы горел. Даже рыбы от жары попрятались в морскую глубину. Лишь акульи плавники по-хозяйски резали воду. Да иногда высоко-высоко в небе серебристой искрой мелькал самолёт.
Мы протирали на раскалённой палубе тросы и старались выискать хоть малое пятнышко тени.
Только наш плотник Володя спокойно разгуливал по палубе в шортах и резиновых босоножках.
— У нас в степи и погорячей бывало, — говорил он и похлопывал себя по крепкому загорелому животу.
Скоро с правого борта подул ветер. Над горизонтом задымилась знойная мгла, и откуда-то из пустыни неслись над морем жгучие песчинки. Потом о мачту, о тросы зашелестели горячие струи песка, тут уж и Володя поёжился:
— Жалятся!
Команда бросилась по каютам — задраивать иллюминаторы. Я тоже было собрался бежать, но Володя показал на рыжую тучу:
— Смотри-ка!
Из неё, то поднимаясь, то опускаясь, пробивалось к нам маленькое чёрное облачко. Порывами ветра его сносило в сторону, но оно поворачивало к нам снова.
Я ещё не успел разобрать, что это, а Володя сказал:
— Ласточки.
Через минуту-другую облачко оказалось над палубой, и, ударившись о мачту, к нашим ногам упала маленькая иссохшая ласточка. За ней, с раскрытыми клювами, посыпались на палубу другие, а те, что покрепче, уселись наверху, вцепились лапками в тросы.
— Вот беда! Вот попали! — проговорил Володя, прикрывая лицо ладонями.
Весь день нас обжигало летящим песком. Песок в рубахах, песок на зубах, песок в компоте. По палубе двигались маленькие жёлтые барханы. Все, кто был свободен от вахты, высыпали на палубу собирать ласточек. Собрали, стали поить. Кто из блюдца, кто из губ.
А Володя встал у трюма и вверх смотрит: те-то, верхние, так и сидят — лапки разжать боятся. Без питья и еды сохнут, падают.
— Снять бы их, покуда живые. Да как? — сказал я.
Наш грузовой штурман махнул рукой — «мёртвое дело!» — и ушёл в рубку.
— Ничего не мёртвое! — возразил Володя. — Ну-ка, где там спасательные штаны? Хоть здесь пригодятся.
Подцепили мы к тросу спасательные, похожие на люльку штаны, уселся в них плотник с кошёлкой в руках, и трос потянул его вверх. Потом штаны поехали потихонечку вниз. Володя одной рукой держит кошёлку, другой ласточек в неё снимает. Полкошёлки набрал!
Спустился — и к себе в плотницкую. Как в лазарет. Принёс, водой опрыскал — раз, другой, третий. Поить начал, а там и кормить разварной крупой. По крупинке в клюв. И мы приладились. Даже капитан пришёл. Подержал птаху в руках, покормил и улыбнулся:
— Молодец, плотник!
Ожили птицы, крылья расправили.
А тут ветер стих. Поголубело небо. Берег показался. Зазеленели вдали пальмы, сады. Вынес Володя корзину на палубу, ласточки из неё по одной — на трюм, на поручни, а там вдруг стайкой раз — и к берегу…
Распрощались мы с ласточками, прошёл день-другой, смотрим — сели к нам на палубу четыре птицы. Серенькие, в серебристую крапинку. Как сели, так и приросли к поручням. Жара!
— Вот тебе раз! — удивился Володя. — Скворцы!
Наклонились мы над ними, а они не шелохнутся. Только головы набок чуть поворачивают.
— Откуда же вы, из каких сковоречен вылетели? Может, из-под Запорожья, а? — спросил Володя, взял одного скворца в руки и вдруг говорит: — Ой, ребята, сердчишко-то как колотится!
Отнесли мы птиц в тень, а Володя пошёл к капитану:
— Товарищ капитан, снова птицы. Скворцы. А земля не скоро…
— Ну и что?
— Может, скворечники им сделать?
— А крепить куда?
— К мачтам!
— Ну да! Тоже сказал! — ухмыльнулся грузовой штурман. — Посмотрят, скажут: «Что это ещё за деревня плывёт!»
— А мы аккуратно, — объяснил Володя. — Сзади закрепим и мачтовой краской выкрасим. А подойдём к порту, снимем…
— Ну если сзади — ладно, — согласился капитан и улыбнулся: — Родной деревней немного подышим.
И поплыли скворцы с нами. Из шумных морей — в тихие, из жарких краёв — в прохладные. Внизу — летучие рыбы, вверху — наши птахи. Полетают над океаном, посмотрят на нашу работу, спустятся к камбузу и треплют длинными носами мясо, нарезанное узкими полосками. А плотник справляется:
— Что, хороши черви? Не хуже настоящих! То-то!
А они поклюют, порхнут к скворечникам, к одному и другому, и поют, и смотрят, скоро ли родная земля.
Хорошо! Даже грузовой штурман сказал:
— Ничего себе «каютки» облюбовали!
Но вот миновали мы чужие воды. Ни акул вокруг, ни летучих рыб. А впереди — земля. Родная. Наша.
И лишь вошли в порт, два скворца из нижнего скворечника пурх — и вылетели. А двое улетать не хотят. Нужно скворечники снимать, а они — никуда. Заглянул плотник в птичью «каюту», а там яички…
— Ну и что делать будем? — спрашивает капитан.
Володя снял скворечник с яичками и, едва пришвартовались, пошёл с ним к первому дворику с тополем. Ласково, по-доброму, поклонился хозяйке:
— Бабуля, может, возьмёте жильцов к себе?
Бабуля посмотрела и говорит:
— Хороших жильцов отчего ж не взять? Только на дерево я сама не полезу…
— А это мы мигом! — сказал Володя.
Забрался он на дерево, прикрепил скворечник к тополю. Спустился, посмотрел, как нырнули скворцы в родной домишко, и помахал им: «Живите!»
Отправились мы снова в моря. Идём, плывём, а птицы над нами нет-нет — и пролетают. Иной раз кружат, кричат. Что кричат, не понять. Может быть: «Смотрите, вон палуба. Наша, родная». А может, видят Володю и говорят про него: «Смотрите, а вон человек. Наш. Родной».
РАЗГОВОР
Много лет я бредил югом,Наконец простился с другом,Форму новую купил,Сел на танкер и уплыл.
Пять недель вода ворчала,Пять недель меня качало,Пять недель я плыл на юг,Плыл и думал: «Как там друг?»
Я просил моих соседей,Добрых, милых Дину с Федей,Поухаживать за ним.Друг обидчив.Он раним.
Как там друг?И вдруг в ТоямаМне несутРадиограмму:«Другу плохо.Друг не спит.
Он теряетАппетит.Слёг.В глазах тоска и мука.Никому в ответ ни звука.Будто все ему враги.Постарайся, помоги!»
Океан шумит, пылая.Между нами Ги-ма-лаи!В облаках! Во льдах! В снегу!Как я другуПомогу?Через воды, через царства
Не пошлёшь емуЛекарства.Не погладишь тихоВ ночь.Чем же яМогу помочь?
А радист, отличный малый,Говорит: — Да ты, пожалуй,Не горюй и не мудри,Ты с дружкомПоговори. —Говорит: — Пойдём-ка в рубку! —Я бегу,Хватаю трубку,С ходу путаю словаИ кричу:— Москва! Москва!
Через тропики Малайи,Через горы Ги-ма-лаи,В океане на плавуДруга ласково зову.
И в ответСквозь океаны,Из-за этих Ги-ма-лай,Через воды,Горы,СтраныК нам летитСчастливыйЛай.
ДругВоспрянул от недуга,Друг услышалГолос друга!Наш радист присел к окнуИ хохочет:— Ну и ну!
А с утра приходит прямоИз Москвы радиограмма:
«Друг здоров. Таскает шляпы.Встал на все четыре лапы.Хвост — кольцом. Отлично спит.Превосходный аппетит.
Чутко ловит, просыпаясь,Каждый звук издалека.Спит и видит, улыбаясь,Сон про друга-моряка».
ОНКЕЛЬ ФЕДЯ
