Евгений Абросимов - Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

370. Пушкин

Языческая красота лесов,Снежинки крупные, как сливы.И бег саней, и шум подков,И вдалеке — рукав залива.

И снег, лежащий пеленой,И ветер под кустом, и город,Звучащий каменной струной,Воспетый им, ночные споры,

Горящие от пунша губы,Белесый северный рассвет…И Пушкин сбрасывает шубу —И поднимает пистолет.

371. В горах

Кругом снега. Я ими скован.Они назойливы. Крепись!Я начал день не просто словом,А сказочным полетом ввысь.

Тропинка шла, в провалы тычась,Сквозь редкий строй березняка.Внизу, по-птичьему курлыча,Текла звенящая река.

И это громкое соседствоПод легкой дымкой снеговойМне снилось сызмальства. И в детствеМеня пленяло новизной.

Но только оценив громады,Врезавшиеся в небосвод,Я понял страстную отрадуТого, кто создал самолет.

Он бредил, поднимая плечи,В прозрачной синей густотеСвоей тоской нечеловечьейПо безъязыкой высоте.

И в гуще этих летних марев,Нависших каменных породОн жил сказаньем об Икаре,Как липкой почкой садовод.

Он знал, что только нам сулилиИ эту мысль, и этот шаг,И первое рожденье были,Легендой ставшее в веках.

372. «Он с нами был. Он вечно будет наш…»

Он с нами был. Он вечно будет наш,Курчавый, страстный и суровый.Накидка. В кулаке зажат лепаж,Вокруг истоптаны сугробы.

И мне б — когда, согнув колени,Он сразу выстрелить не смог —Вскричать: «Остановись, мгновенье!» —И самому спустить курок.

373. Творчество

На свете пути не найдете другого,Седой океан уж не так постарел.Колумб! Ты вернешься в Америку снова,Чтоб ветер хлестал паруса каравелл.

Ты снова поднимешься — грозным, великим —И шторм укротишь поворотом руля.Ты мир всколыхнешь своим вихревым криком,Настойчивым криком: «Земля!»

Мне тоже припало широкое море,Мне тоже судьба моя с детства велитКак белке вертеться по старым просторамСырой, и округлой, и жадной земли.

Мне тоже шататься и глохнуть от жажды,Искать, убеждаться и не находить.Теряться в догадках — и, может быть, дваждыВсё той же дорогой, как новой, ходить.

374. Дочери

Мне кажется — я не был дома вечность.Вернусь негаданно, вернусь к утру.Остановлюсь, почтив твою беспечность,Пройду к тебе, глаза твои протру.

Губами встречу волосы густые,Услышу крик — что до рожденья мил,И отступлю, увидевши впервые,Как, просыпаясь, ты глядишь на мир.

Ты будешь легкой, маленькой и птичьей,Захочешь сразу всё собрать в одно,И я пойму, как я косноязычен,И замолчу — раскрою лишь окно.

Смотри сама, здесь не помочь словами.Мы входим в мир, не трогая их зря.Так в детстве узнается тяжесть камня,И недруги, и лучшие друзья.

Так вырастают, отдаются делуИ вспоминают радость первых дней,Чтоб снова ощутить себе незрелымНад колыбелью собственных детей.

375. Гроза ночью

Смешался с вымыслом грозыВнезапно сыгранный Бетховен.Он постигал ее азыИ поднимался с громом вровень.

Он ждал, глаза оледенив,Раскатом мощным обесславлен:Он уловить хотел мотив,Но глухотою был подавлен.

Он шел в мажор — и застывал,Следя за грозовым волненьем!Я путал подлинники и не знал,Кого назвать изображеньем.

376. Реквием Лермонтову

И я клянусь — на каждой кромкеВдали распластанных снегов,Как завещание потомкам,Дымится пролитая кровь.

И Терек, выгнувшись, как шпага,В лучах сверкающей струей,Бряцает в тесноте оврага,Точа о камни лезвие.

Метнув волну, он шлет наружуКаскады радужных тенейИ грозно бережет оружье,Как верный слепок этих дней,

Еще волнующих не тем лиПредсмертным часом всё острей,Когда поэт, влюбленный в землю,Погиб, не расквитавшись с ней,

Где дальним громом промелькнулаГлухая пуля на лету,Как будто чокнулись аулы,Рассыпав эхо на версту.

377. Абхазия

Если ты не видал рассвета,Отраженного горной рекойУ извилистого парапета,Перевитого синевой;

Если около звонкой БзыбиТы опять просмотрел с высоты,Как блестят чешуею рыбьейРазноцветные брызги воды;

Если вновь, проходя по ущелью,Ты забыл оглянуться назадИ не видел скользкой форели,Проплывающей водопад, —

То тогда, чтоб не даром лазить,Прикрывая рукою глаза,По петляющим тропам Абхазии,Улетающим в небеса,

Не забудь на поляне открытой,У замшелой и древней стены,Покоряющей пляски джигитаВ однозвучной оправе зурны.

И над берегом дымной МшовниНа досуге припомни потомЭти горы с надвинутым словноДо бровей снеговым башлыком,

Где какой-то особенный воздух,Сквозь который навесом густымВиноградными гроздьями звездыСозревают над пляжем ночным;

Где преданьями жив каждый камень:Только тронь — и начнется рассказ,И над морем закатное пламяПровожает рыбачий баркас.

378. Три сонета

Где б я ни жил, и где б мой ни был дом,Какое б небо не стучалось в ставни,Я б никогда не кончил счета с давнимИз-за звезды перед моим окном.Я б думал вновь, что это всё во сне,Что отстоять тебя еще не поздно,Что ты жива и ты еще во мне,Как терпкий сок в налитых солнцем гроздьях.Я б вместо моря расплескал тебя,И вместо ветра – пил твое дыханье.Я б пенье птиц на ноты раздробя,Нашел в них отзвук твоего признанья,Из плеска волн я б вновь создал тебя.Но в этот миг тревожного желанья

Я настежь двери отворяю в ночьИ слышу капель щелканье глухоеИ шум дождя, который превозмочьНе в силах даже трубный звук прибоя.Я так хочу, чтоб ты была со мной,Чтобы по крайней мере ты казаласьУ ног моих распластанной землей,Ночной волной, с которой ты смешалась.Я так хочу опять тебя найти,Сквозь плач пробившись, вылепить из ночи,Из горя моего, чтобы в грудиТы задыхалась цепкой вязью строчек,Стихами, где остались позадиОдни мечты, и чтоб я мог воочью

Вновь обрести рассветный шум дорог,Глухих лесов чернеющие пятна,Где каждый с ветки сорванный листокУже как будто просится обратно,Где нужно верить, что мой стол широк,Но сколько б я за ним не оставался –Течет вода сквозь стиснутые пальцыИ на ладони не сдержать песок.Я б никогда не вспоминал о нем,Раз и на всегда покончив счеты с давним,Но все разно перед моим окномДано везде сиять твоим лицом,Где б я ни жил, и где б мой ни был дом,Какое б небо ни стучалось в ставни.

ВАДИМ СТРЕЛЬЧЕНКО