Полное собрание стихотворений и поэм. Том II - Эдуард Вениаминович Лимонов
Тут вот такая высокая масса предметов
Это трава, в ней сияет змея головой
Там ты и сел и её поджидаешь нагую
голую всю, лишь одетую в лунный свет
Вдруг всё вскочило, столкнулися все предметы
Тени вповалку одна и другая и все
Это от ветра такое большое шатанье
внятно запахло чужим неизвестным цветком
Бальные очи цветка задают мне загадку
Длинная шея его говорит мне — люблю
и обвивает мою тоже нежную шаткую шею
шалость творит и любовь средь травы начинай
Ноги мои обкрутило подвластное племя
Ходят они, очевидно, в рабах у того
Только Луна моё бегство сумела поддержкой
приободрить и направить ползком на холмы
Сев наверху, ощутил я ползучую землю
вся моя бедная старокрестьянская кровь
вдруг загалдела, перетекая, браняся
и я разлёгся, и сон земляной меня съел
Долго я спал ли, но было тенистое утро
Птица, горбатясь, сидела напротив меня
и мне кивнула и так это ух — улетела
стало теплеть, и ручьи потекли кто куда…
«Лёгкие дневные часы стучат…»
Лёгкие дневные часы стучат
Женщины старые в кофтах молчат
Карты летают у них по столу
машут одним крылом во мглу
И глубоко вздыхает диван
когда передвинется кто-то, качаясь
А в воздухе тлен, в воздухе туман
Ни у кого нет коленей и пальцев
И всё же милое дорогое тепло
отходит от бел заключительных тёток
И шалям немножечко хорошо
И юбкам, затёртым от щёток
Какая-то мерцает глазом своим
А какая-то карту сгребает
Рука шевелится, как ветка куста
бледна и совсем проста
Никто не бывал в чужих городах
Каждая прожила средь стен, стесняясь
Утром ходили, спрятав глаза,
только в постели и высвобождаясь
Бумажность и грустность грудей в глубине
Потёртых нарядов и влажных
и усиков старых седых на губе
капризность и чепуховость
Последних коварств в дураковой игре
касается голова их
И вот заливаются смехом две
А две другие терзаются…
«Ты горда и прекрасна, как кто…»
Ты горда и прекрасна, как кто
Легко движутся ноги твои
пострадало большое пальто
в перемётных скитаньях любви
Тихой пошлости тёмные сны
у тебя на лице так растут
Только вниз от дрожащей спины
будто влажные руки идут
Ты стояла, колонна висит
А ты в сумочке роешься ручкою
Эта ручка твоя такова,
что вся кожа на ней говорит
Говорящая кожа права
Восьмая тетрадь
«Солнце и тень отдалённой деревни…»
Солнце и тень отдалённой деревни
Мелкий и серый песок всё залил
Тихие сонные гости природы
Под вечер вышли в пыли… молоды
Грязные банты. Тяжёлые старые шляпы
Прядь от волос изгибается вниз
Вольные руки висят как у дерева ветки
Что это значит. Куда это всё привело
Местные люди не знают и не отвечают
Солнце сказало последний свой свет и ушло
Стало разборчиво видеть и холодно слышать
И далеко свист деревьев тянулся сюда
Вот чемоданчик берут эти руки за угол
Шаг возникает и топот уходит в лес
Словно не было и больше не будет не будет
И никого не стоять не лежать говорить
«Из поры, где школьниковы платья…»
Из поры, где школьниковы платья
и штаны блестят сзади лоснятся
пахнет фиолетными чернилами,
мелом и чёрным глазом
Белые торчат и веселятся
Кружева желтеют, погибают
Сколько лиц приплюснуто к стеклу
Старых дней стекает с волосов
Там туман укусит за плечо
Там калошу потерял в тоске
Красные далёкая щека
В воздух улетевшая сирень
Шёлком шею первый обмотал
Хорошо! Но прежняя тоска
тоньше стали пальцы подрастал
шли над отчим домом облака
«Среди жара деревни и пыли…»
Среди жара деревни и пыли
находясь под деревьями сбоку
тихо я наблюдаю природу
подперев себе тёплую щёку
И найдя вон ту ямку в дороге
и вот эту вот ветку на вишне
я отброшу их ради другого
красных пятен поставленных солнцем
Счас куда-то по жаркому следу
вдруг проходит душа молодая
Появилась из старого дома
и проходит, одеждой махая,
А из этой проклятой одежды
вытекают короткие руки
шея с поясом белого жира
и густые тенистые ноги
И я брошу приятное место
и пойду за ней, клянча и ноя:
Дай мне мясо своё молодое
«По рассказам больных очевидцев…»
По рассказам больных очевидцев
перешедших порог навсегда
там кровати всегда улыбают
и едва говорит тишина
Там о зубы чуть клацнули зубы
нитки тонких протяжных зубов
Там хрипело дыханье, но скоро
оно стало пугаться себя…
В длинном теле железо сидело
и как будто там шила игла
А из глазов там что-то глядело
И другое — нежно́ и синё
Просыпаясь, оно убегает
золотится, потом убежит
Если мальчик — оно продолжает
целый час ещё смутно сидит
«Под роковыми старыми деревьями…»
Под роковыми старыми деревьями
метаются кричат худые
