Давид Самойлов - Стихи
Вы схватились бы за перо, чтобы заявить, ну, не знаю, куда! — в «Известия», в «Советскую Россию», в «Культуру и жизнь», что, хотя фашисты действительно гнусные ракалии и действительно Великая Отечественная Война совпала с Вашей юностью, но что это — не Ваши стихи и Вы требуете сурового наказания для тех, кто их сочинил и под Вашим именем напечатал. Но не успеваете Вы опустить свое письмо в почтовый ящик, как слышите по радио («Маяк»), что Д. Самойлов удостоен премии «Свобода» (впервые учрежденной) за стихотворение «Двадцатые и роковые», после того, как в столичных советских газетах и журналах на это стихотворение появилось 18 восторженных рецензий, высоко оценивших Ваш патриотизм и поэтическое мастерство.
Что бы стали Вы делать? Послали бы свое письмо — тем самым, оскорбив 18 знаменитых литераторов + трех знаменитейших членов жюри? Разорвали бы его? Запили бы? Заболели?
Я — разорвала свое письмо и заболела. Выздоровею тогда, когда моя книга выйдет по-русски в неизувеченном виде. Я истратила на нее в общей сложности 17 лет (правда, отрываясь для других книг). Я не заинтересована ни в славе, ни в деньгах, а только в том, чтобы она явилась перед читателем в том виде, в каком я ее из последних сил и последних глаз написала.
Ваша фраза: «У меня в этом отношении характер совсем не похож на Ваш: было бы дело сделано в целом, а детали — Бог с ними», — мне непонятна.
Видите ли, Давид Самойлович, так можно рассуждать о чем угодно, только не об искусстве. Конечно, и в искусстве существуют «мелочи» и можно ими пренебрегать. У А.А. было написано: «Столицей распятой Иду я домой»; она заменила (временно!) «За новой утратой Иду я домой». Но вообще, «было бы дело сделано в целом, а остальное — Бог с ним» — формула для меня загадочная. «В целом» собор построен, но одна колонна не там, и купол слегка набекрень… Я не выношу чужих рук в своем тексте — хотя очень внимательно выслушиваю чужие замечания и стараюсь исполнить. Но кто смеет врываться сапогами в мой дневник — то есть в мою жизнь?.. Я имела наглость употребить слово «искусство». Да, осмеливаюсь думать, что «Записки», хотя это всего лишь дневник, — отчасти также и искусство. (Иначе — что бы я делала с ними 17 лет?) И я предпочитаю небытие — базарному, приспособленному для рынка, изданию.
А премия-то мне, собственно, зачем? Деньги? Я их все равно не получу, п[отому] ч[то] дубленками не торгую.
Андрея Белого я не перечитывала лет 20, и не тянет… Я его никогда не любила. Вы правы: от него пошла проза 20-х гг., Пильняк и др.; всё так; но я ведь читатель, а не исследователь, я и Пильняка не люблю, пусть каждый идет от кого хочет, мне не легче. Удивляюсь Вам, что Вы в силах читать «Гамаюн» — мне кажется, это такое нестерпимое опошление Блока и такое наглое со стороны Орлова обворовывание других авторов — напр., К. Чуковского, чью «Книгу об Александре Блоке» я люблю. Действительно, Орлов читабелен — но не для меня. Я очень жду двух томов «Лит[ературного] Насл[едства]» — блоковских, — они скоро выйдут (в частности там будет Люшина работа «Письма Блока к Чуковскому»). В «Лит. Насл.» будет, конечно, много дубового, много наукообразной мертвечины, но будет и подлинное… Поговаривают и о грядущем ахматовском томе. За него надо бы хвататься скорее, пока не вымерли все ее сверстники.
Кстати о сверстниках: в Переделкине, у Пастернаков, гостит мною любимая дама, Н[адежда] Я[ковлевна] М[андельштам]. Но т. к. я не выхожу из дома, то невстреча нам обеспечена.
Очень рада, что Вы, именно Вы, написали о М.С. Пожалуйста, пришлите… И она была бы рада прочесть Вашу статью о ней.
Перечитываю Фета. Перечтите-ка, например, «Не нужно, не нужно мне проблесков счастья», «Ель рукавом мне тропинку завесила», «Я болен, Офелия, милый мой друг», «Измучен жизнью, коварством надежды», «Снова птицы летят издалека» — и еще многое, многое. Какую надо смелость, чтоб написать:
…каким сиротливым,Томительно сладким, безумно счастливымЯ горем в душе опьяненилиСмолкает зарей отрезвленная птица…
После Фета противно поминать о Кривицком, но я очень польщена: ведь это подлец редкостный, подлец с головы до ног, от природы — а не применительно к обстоятельствам… Что же касается его любви к Пастернаку, то она запечатлена мною выразительно и документально — думаю, он это знает и потому и поспешил разразиться своими комплиментами мне1.
Ты и живых клеймишь людей,Да и покойников порочишь2.
Что касается Симонова, то он, вопреки Кривицкому, действительно пытался покровительствовать Пастернаку. Но Кривицкий быстро это прекратил.
Будьте здоровы. Пишите! Когда Вы приедете в Москву? Когда, наконец, явится Ваше «Избранное» и книга М.С.? Как хорошо, что Вы умеете отвлекаться — я нисколько; напротив, чтобы вырваться из хандры, мне нужно на ней сосредоточиться.
Привет Гале!
ЛЧ
1 Лидии Корнеевне было известно, что Кривицкий успел прочесть в рукописи 2-й том ее «Записок об Анне Ахматовой», где рассказано, как он препятствовал печатанию стихов Пастернака в «Новом мире» (см.: Записки об Анне Ахматовой: В 3 т. Т. 2. М.: Согласие, 1997, с. 406–408). Впервые Т. 2 «Записок» был напечатан в 1980 году в парижском издательстве «ИМКА-Пресс».
2 Неточная цитата из эпиграммы П.А. Вяземского на Ф.В. Булгарина и его биографию А. Грибоедова. У Вяземского «Ты и живых бранишь людей…».
68. Д.С. Самойлов — Л.К. Чуковской
Начало августа 19801
Дорогая Лидия Корнеевна!
Очень обрадовался Вашему письму и его твердому почерку.
Я Вас никак не убеждаю, что можно давать корежить свое произведение. Я просто считаю, что мелкие исключения иногда возможны в интересах целого. Тем более что исправленное чужой рукой или собственной можно потом восстановить, как у меня это неоднократно бывало. А Вы — известная «недотрога».
А «Гамаюн» — популярная книга, к тому же полубеллетристика. Так что в ней возможны и раскавыченные цитаты. Конечно, для людей, хорошо знающих Блока, интересней будет «Литнаследство». Но многие ли до него доберутся, и всем ли оно будет понятно?
Я продолжаю считать, что «Гамаюн» — хорошая и полезная популярная книга.
А премии я не получал. Но, наверное, было бы приятно получить.
Я живу относительно хорошо, т. к. засел за новую работу. В этом состоянии меня не раздражает ни обилие детей в доме (их уже пятеро), ни частые гости (они приходят вечером, когда я не работаю).
Пишу первую в жизни самостоятельную пьесу в прозе. Сюжет был давно задуман. Думаю, что при встрече кое-что смогу показать.
Стихи писались, теперь, естественно, не пишутся. Проза их отбивает.
Мое «Избранное» подписали наконец в печать. Были какие-то затруднения, о которых мало знаю.
В Таллине идет в производство маленькая книжка стихов и переводов.
Стихи решил какое-то время не печатать. Не знаю даже почему. Не хочется.
Получил письмо от Часовых. Они как будто хорошо отдыхают. Как только Л[ев] может терпеть тишину и покой!
В Москву собираюсь к концу августа. С Варварой. Пробуду неделю. Надеюсь, что наконец увижу Вас.
Для Вас у нас есть две пластинки: квинтет и 8-я рапсодия Шуберта. Не знаю, есть ли они у Вас.
В «Новом мире» чудная проза Пастернака и преотвратная — Вашего соседа2.
Будьте здоровы.
Галя Вам кланяется.
Ваш Д.С.
1 Пометка Л.К.: получено 8.8.80.
2 Б. Пастернак. Начало прозы 36 года // Нов. мир. 1980. № 6. В. Катаев. Уже написан Вертер // Там же.
69. Л.К. Чуковская — Д.С. Самойлову
9 августа 1980
9/VIII 80
Дорогой Давид Самойлович.
…Вы пишете, что Часовые в Комарове пребывают в одиночестве. Гм. Комарово летом — это то же Переделкино, т. е. толкучка, и я не верю, будто Часовые пребывают одни. Да и зачем им уединяться? Они (особенно он) любят толкучку. Ну устают немного. Но не лишают себя любимой радости: толкотни. И зачем, собственно, лишать? Ведь они — не я. Пусть каждый живет как ему нравится.
Вы пишете пьесу? Интересно очень. Надеюсь послушать. Но надеюсь и на стихи.
Катаева я уж давно не читаю. Даже когда он не лжет, не клевещет и не антисемитничает (и не исключает меня из Союза), он — мертв. Этакий очень талантливый мертвец. Зачем его читать? Я к нему вполне равнодушна, пусть хоть на голову станет — не оглянусь.
Скажите, пожалуйста, что такое Винокуров? Как человек и поэт? Я когда-то — лет 30 назад — видела и слышала его у Маршака. Стихи были хорошие. Затем не видела и не читала. Он внезапно заявился ко мне по делу (он сейчас в Д[оме] Т[ворчества] в Переделкине), просьбу его я исполнила — теперь он иногда мелькает — а я не разберу, что’ за человек? Ничего худого я о нем не знаю, но чем-то он похож на Сергея Сергеича, с которым Вы иногда аукаетесь1. Напишите мне о нем (т. е. о Е[вгении] М[ихайловиче]).
