Марина Саввиных - «ДЕНЬ и НОЧЬ» Литературный журнал для семейного чтения N 11–12 2007г.
— В. Землю, — поддразнила она его. — Нет. Дай. Поцелую.
Когда Петреску открыл глаза, на дороге появился кортеж. Наталья снова его поцеловала.
— Куда ты собралась-то? — спросил Петреску.
— Хотела в Испанию.
— С ума сошла? Там взрывали метро. Вообще, в Европе уже бардак, — с жаром взялся разубеждать ее Петреску. — Острова тоже ни к черту не годятся. В Англии вот, к примеру, полно фундаменталистов и спецслужбы. В США и России — маразм. Везде если не террористы, то спецслужбы. Даже у нас, в Молдавии, теперь то же самое.
— Куда же податься? — спросила Наталья.
Петреску улыбнулся, и, сняв на ходу китель, и бросив его в клумбу, сказал:
— Любовь моя. Я знаю одно чудесное тихое местечко… А в дороге ты почитаешь книгу, которую написал о нас один чудак. Она так и называется. «Последняя любовь лейтенанта Петреску».
* * *— В следующий раз положи больше перца, — попросил Осама, и положил нож на стол.
— О, да, величайший, — благоговейно сказал Саид, и поклонился.
Осама поморщился. С того дня, как он побывал на собрании в университете, знаки почитания ему оказывали в киоске все. Больше всех, как ни странно, молдаванин Сержиу. Афганца это утомляло.
— Что это на дороге? — мягко спросил Осама у Сержиу, поглаживая бороду.
— Какой-то американец приехал, — сказал Сержиу, опустив глаза, — из важных шишек.
— Аллах велик, — сказал Осама, взял со стола одну шаурму, и вышел из киоска.
За полтора года жизни в Кишиневе Осама выходил из киоска всего один раз. В университет. И вот, вышел сейчас. Саид встал на колени, и начал молиться. Бедняга горячо плакал.
— Мученик умрет сейчас на моих глазах, — бормотал он, — мученик умрет, но унесется в рай, а душа американца, которого мученик, без сомнения, убьет, попадет в ад. Ее будут глодать грязные псы.
Сержиу понял, что сейчас все закончится. Сумасшедший (еще бы, подумал Сержиу, сойдешь тут с ума от бездействия) Бен Ладен нападет на кортеж, его убьют, он, Сержиу, получит 25 миллионов долларов, разведется… От этих мыслей его отвлекли громкие причитания Саида:
— Мученик умрет, мученик сейчас отправится в рай, о…
— Заткнись, — пнул его Сержиу, и с гордостью добавил, — чурка чернозадая.
Саид, ушедший в причитания, не обратил на это никакого внимания. Сержиу взял его за ухо, повернул лицом к себе, и громко и внятно сказал:
— Заткнись, араб занюханный! Чурбан немолдавский!
Саид от удивления открыл рот. На улице послышался шум. Кортеж подъезжал к киоску. Осама подошел к оцеплению, встал за спиной у полицейского. Забыв обо всем, Сержиу и Саид следили за Бен Ладеном. Наконец, машины появившегося кортежа начали тормозить на повороте. В толпе ахнули. Осама Бен Ладен размахнулся и шлепнул шаурму о лобовое стекло машины, где, судя по всему, ехал Рамсфельд. Оцепление и зеваки замерли. Машины остановились. Из той, на лобовом стекле которой были разбросаны капуста, помидоры, кусочки мяса, и растекался соус, вышел сухопарый мужчина в хорошем костюме. Это был Рамсфельд. Поглядев на Осаму, американец растерянно бросил:
— Оу, молдэвиан антиглобалист!
Осама на хорошем английском языке сказал:
— Господин Рамсфельд, я не согласен с политикой вашего государства на Ближнем Востоке! Своими действиями я выразил свой протест!
После чего повернулся, и ушел в киоск резать лук. Только после этого ошеломленная охрана американца прикрыла его телами, бронированными чемоданчиками, и уволокла в другую машину. Рамсфельд почему-то (почему, не раз спрашивал он потом себя) мазнул пальцем соус, и попробовал. Было вкусно. Кортеж уехал. Полиция спешно отобрала у фотокорреспондентов камеры. Через полчаса город выглядел как обычно.
— Я не Осама Бен Ладен, — сказал коллегам афганец, снова взявшись за нож и помидоры, — хотя меня и вправду зовут Осама. И еще.
Мужчины подались к афганцу. Тот нахмурился:
— По-моему, вы зря убили Ахмеда.
…В полном молчании мужчины в киоске резали овощи, мясо, делали соус, и готовили шаурму. В девять часов вечера, как обычно, они вымыли посуду, ножи, и стали собираться. В девять пятнадцать киоск взяло штурмом подразделение спецназа СИБ. Приказ об операции отдал новый начальник службы, Анатол Ботнару. Разбирая бумаги безвременно погибшего Танасе, Ботнару наткнулся на записи об Осаме Бен Ладене в Молдавии, и решил действовать.
Штурм прошел на отлично. Осаму убили выстрелом в затылок. Саида изрешетили очередями. Сержиу убить не смогли, потому что он был мертвым: Саид зарезал его за «грязного араба». Тела Саида и Сержиу закопали в старых могилах на Армянском кладбище. Человека, которого все считали Осамой Бен Ладеном, вывезли на север Молдавии, и спустили вниз по Днестру.
Осама Бен Ладен в мировых СМИ был объявлен найденным и уничтоженным, без указания страны, где это произошло. Новый директор СИБ получил орден, участники штурма — медали.
Молдавия — безвозвратный кредит в полтора миллиарда долларов.
* * *…Отлив! О, да, разумеется, я этого не отрицаю. Но, скажите на милость, откуда мне было об этом знать? Ну, откуда?! Ведь я, Ной — всю свою жизнь провел на земле. Мореходов в нашем роду никогда не было. Спросите меня о том, что такое астролябия, и я не найду, что ответить. Кстати, путешествие в «Спасении» в этом плане нисколько не обогатило багаж моих знаний. Все эти штурвалы, зюйд-вест, румбы, перископы, — как были для меня чудовищной ахинеей, так и остались. Это никогда не было мне интересно. Меня всегда тянуло к земле. Хотя, конечно, проявилось это не сразу.
Помнится, в детстве, когда отец заставлял нас, его детей, — четырнадцать человек, что вы хотите, патриархальная семья, период перехода от первобытнообщинного строя к феодальному, и даже ранняя его фаза! — так вот, когда он заставлял нас вкалывать как проклятых на наших угодьях, я противился этому. Конечно, мой протест носил молчаливый характер. Еще бы! Попробовал бы сын главы общины открыто выразить свое недовольство решениями отца в Иудее примерно так за пять тысяч лет до Рождества Христова! Да меня бы моментально забили до смерти каменьями. И никто бы и глазом не повел. Одним больше, одним меньше, какая разница? И причина этого — не во врожденной свирепости нашего племени, которое в годы моей юности переходило от кочевого образа жизни к оседлому (как раз мой батенька, царствие ему небесное, всячески этому способствовал)! Просто тогда была ужасающая детская смертность. Мы потому и рожали по дюжине детей для того, чтобы хоть пара — тройка дожила до своего совершеннолетия, а не встретила его в песчаной могиле. Люди мерли, как мухи. Болезни, голод, постоянные войны. Нет-нет, не надо сочувственно кивать головой. Я вижу, и двадцать веков спустя в этом плане ничего не изменилось. И, полагаю, Бог просчитался, понадеявшись на то, что человечество все-таки повзрослеет. Ну, такие уж мы, люди…
Так вот, к земле меня в детстве не тянуло, но это вовсе не значит, что тянуло к морю! Более того, я даже не представлял себе, что это значит — море. Конечно, вы вспомните о Мертвом море, но, простите, морского в нем, как в морских свинках — одно название. Я не то, чтобы не патриот Иудеи, просто — реалист и прагматик. Давайте говорить напрямик: о том, что такое море, никто из семитов, кроме финикийцев, и понятия не имел. Поэтому я, кстати, не нахожу ничего странного в том, что Яхве избрал именно такой способ уничтожения избранного им, но не оправдавшего сиятельных надежд народа. Да, он решил утопить евреев в море, которого те никогда не видели. Что значит, всех? Нет, конечно. Только евреев.
Остальных-то ведь он и за людей не считал.
Какой же смысл был ему их топить, спросите вы. Нельзя устроить революцию, не перебив горшков в лавках, отвечу я. Ведь не мог же он устроить мини-потоп исключительно для Иудеи! Вот и пришлось зачистить всех под одну гребенку. Так что остальное человечество пострадало из-за богоизбранного народа. Только никому не слова, умоляю. Если станет известно еще и это, антисемитизм никогда не исчезнет…
В общем, труд на земле я в детстве недолюбливал. Со временем все изменилось. Нет, копаться на грядках я так никогда и не научился, зато почувствовал тягу к скотоводству. Папеньке это не очень нравилось. Он, для своего времени, конечно, был подлинный реформатор. Считал, что нам давно пора прекратить кочевой образ жизни, а вместо этого — закрепить за собой большие земельные угодья, которые и обрабатывать. Многие понимали, что он прав. Но, справедливости ради отмечу, были и такие, кто никак не мог смириться с прогрессом. Моему отцу, — вождю нашего немногочисленного племени, — они доставили немало хлопот. Особо усердствовал один приблудный, Ишуа, который в племени считался не то, чтобы низшим, но явно к руководству не принадлежал. Тот разглагольствовал, что, дескать, занимая землю, мы поступаем не по-божески, поскольку она принадлежит всем по праву. И пользоваться ей имеют право, стало быть, все. И, раздраженно заключал за Ишуа отец, нам, следуя этой логике, не остается ничего другого, кроме как остаться толпой оборванцев, которые скитаются по кругу с немногочисленным скарбом из века в век.
