Григорий Кошечкин - Военные приключения. Выпуск 2
— А что говорит Ганна?
Дмитро тяжело вздохнул, опустил глаза.
— А чего ей быть против? Лучше скажи, как она здесь при тебе да шведах очутилась?
— Сам толком не ведаю. Не стану перед тобой кривить душой: не по своей воле оказался я у генерала. И когда гетман послал со мной своего кума, полковника Тетерю, тот, старый хряк, прихватил с собой для спокойствия души и подальше от соблазна молодую жинку. А твоя панночка ей какой-то родней приходится, вот и увязалась с ней. Бес, а не дивчина, любому казачине в скачке да стрельбе не уступит.
Дмитро насмешливо присвистнул.
— Ну и ну! Что ты очутился здесь по указке Мазепы, я и сам догадывался. Но для чего он послал с тобой Тетерю? Для присмотра? Выходит, не совсем доверяет? Так-то он ценит твою службу…
Лицо есаула осталось спокойным, лишь в глубине зрачков вспыхнули злые огоньки.
— Гетман осторожен, как змея, и хитер, как старый лис. Знает, что не из любви к нему стал я сердюком… Давняя это история, братчику. Два друга-побратима было у меня: батько Голота и фастовский полковник Палий, которые немало славных дел свершили во славу Украины. Да не стало однажды моих верных другов: по наветам Мазепы и цареву приказу заковали обоих побратимов в железо и отправили в Сибирь. Хлебнул тогда лиха и я: раненный, едва ушел от царской погони на Сечь, а гетманские сердюки еще долго ходили по моему следу, как за диким зверем. Но вот два года назад доверенный человек Мазепы шепнул мне, что тот желает говорить со мной с глазу на глаз. Мы встретились. Гетман обещал даровать мне прощение, предложил забыть все былое, что стояло промеж нас, и сообща готовить погибель царю Петру, моему и его недругу.
— Выходит, что простил все Мазепе? — без тени улыбки спросил Дмитро. — Забыл и свою кровь, и муки побратимов?
— Ничего я не забыл и не простил, братчику, да только не по силам было мне одному мстить сразу царю и гетману. И я замыслил так: коли один мой недруг задумал схватиться с другим, пускай грызут до последнего, а я с радостью помогу им в этом. Вначале вкупе с Мазепой поквитаюсь с царем, а затем припомню свои обиды и гетману.
— А я слыхивал, будто царь простил полковника Голоту и даже поставил над казаками, что имеются при русской армии, — словно мимоходом заметил Дмитро. — Выходит, по-разному ты и твой побратим решили мстить за свои кривды, братку.
Было отчетливо слышно, как скрипнули в наступившей тишине зубы есаула, хотя голос его прозвучал по-прежнему ровно.
— Слыхивал про это и я, братчику. Да только не верю той молве. Вернись батько Голота на Украину — обязательно вспомнил бы и прислал весточку. Ну да ладно, хватит об этом. Лучше ответь, чью сторону решили принять запорожцы: царя или короля?
— А ничью. Сечь не воюет ни с царем, ни со шведами, а до Мазепиных козней ей тем паче нет дела.
— Мыслите отсидеться у себя на порогах? Не выйдет: российские войска уже на Украине, не сегодня завтра там будут и шведы. Так что не минует и вас военное лихолетье.
— Сечь — не Московия и не гетманщина, — ответил Дмитро. — Запорожцы живут и воюют своим умом. Вот когда недруг явится на саму неньку — Украину, вот тогда наша громада возьмется за сабли и молвит свое слово. А покуда сего не случилось, мне и надобно успеть с женитьбой. Надеюсь в этом и на твою помощь, братку…
Оглушительный стук в дверь поднял шинкаря с лавки.
— Кто там? — зябко поеживаясь, сонным голосом спросил он.
— Открывай — увидишь. И поспеши, а не то, — громким голосом ответили с улицы и подкрепили свою угрозу столь крепкими выражениями, что шинкарь тотчас сбросил с двери щеколду.
В лунном свете стоял высокий казак в запорошенном снегом кунтуше и наброшенном на голову башлыке. Одной рукой он держал под уздцы коня, в другой сжимал мушкет, прикладом которого только что колотил в дверь.
— Что пану полковнику надобно? — услужливо спросил шинкарь.
Он сразу отметил прекрасную конскую сбрую, богатую одежду незнакомца и потому решил не скупиться на чины.
— Прими коня, — вместо ответа бросил приезжий.
Протянув хозяину поводья и бесцеремонно оттолкнув его в сторону, казак прошел в избу. Когда, привязав коня и насыпав ему овса, шинкарь вернулся, незнакомец сидел уже на лавке без башлыка и кунтуша. У ног его стоял мушкет, а на столе лежали два пистолета. Проследив за тем, как хозяин запер дверь, казак скользнул взглядом по плотно занавешенному оконцу, спросил:
— Ты один?
— Нет, пан полковник. Со мной жена и двое сыночков.
— Где они?
— Спят на печке.
Встав, казак заглянул на лежанку, схватил шинкаря за шиворот, грозно посмотрел в лицо.
— По ночам к тебе кто-нибудь наведывается?
— Зачем? Господа шведы ночуют по палаткам, паны казаки и запорожцы стали на постой к вдовам и молодицам, а чужой человек наше местечко сейчас стороной обходит. Совсем торговли нет, — пожаловался на всякий случай шинкарь, опасливо косясь на длинную саблю незнакомца.
— Не скули! — оборвал его пришелец, доставая из-за пояса блеснувшую золотом монету и бросая ее хозяину. — Это за то, что я останусь у тебя до утра.
Не обращая внимания на угодливо изогнувшегося шинкаря, казак проверил щеколду, разостлал на лавке кунтуш. Прислонил рядом к стене мушкет, засунул за пояс пистолеты, поманил к себе пальцем хозяина.
— Коль не проснусь сам, буди перед вторыми петухами. Кто бы ночью ни явился — не открывай. Отвечай, что прихворнул… А если без моего спросу сам высунешь нос на улицу — голову снесу. Туши свечку…
Дождавшись, когда от двери донесся громкий раскатистый храп, шинкарь осторожно сполз со своей лавки. Стараясь шагать бесшумно, подкрался к печке, нащупал ноги старшего сына. Потянул их к себе и тотчас закрыл ладонью рот очутившегося рядом с ним на полу мальчонки.
— Тише, сыночек, тише, — зашептал он. — Ничего не говори, только слушай… — и не спуская глаз с лавки, на которой спал казак, быстро заговорил: — Сейчас залезешь на чердак, а оттуда на крышу. Спустишься на землю и скорее ищи кого-нибудь из военных. Если это будет швед, пускай ведет тебя к господину полковнику Розену, а коли сердюк — к пану есаулу Недоле. А полковнику или есаулу доложишь, что в шинке заночевал чужой казак, на хорошем коне и при оружии. Велел в избу никого не пускать, а самого разбудить перед вторыми петухами. Скажешь, что я нюхом чую, не с добром он явился… И напомни господину полковнику или пану есаулу о тех ста злотых, которые они обещали мне за каждого подозрительного чужака.
— Сколько злотых ты мне за это дашь? — спокойно спросил мальчонка, все это время лениво ковырявший в носу.
Возмущенный шинкарь вздернул кверху свою бороденку, больно ухватил сына за курчавые волосы.
— Ах, негодник, на родном папике хочешь деньги делать? Да я тебя… — он замахнулся на ребенка свободной рукой, но на того это нисколько не подействовало.
— Ударишь — закричу, — невозмутимо произнес он. — А насчет денег ты сам меня учил: никому и ничего нельзя делать даром или без пользы для себя.
Умиленный шинкарь обнял сына, погладил по голове.
— Молодец, сыночек, порадовал старого папика. Правильно: вначале деньги, а потом все остальное. Так вот, если я получу свои сто злотых, то дам тебе целых пять.
— Десять, — твердо сказал мальчонка.
— Хорошо, твой папик обещает это, — важно произнес шинкарь и легонько подтолкнул сына в спину. — Лезь скорей на чердак… Да потише, чтобы не разбудить этого разбойника с ружьем.
Проследив, как сын исчез в лазе на чердак, шинкарь снова улегся на лавку и стал чутко прислушиваться ко всему, что происходило на улице и вокруг избы. Но везде царили тишина и покой. Он постепенно начал проваливаться в сон, как вдруг страшный грохот в двери заставил его вскочить на ноги. Казак с мушкетом в руках уже стоял возле окна и, отодвинув грязную занавеску, всматривался в темноту. Чертыхнувшись, он отшатнулся в простенок, повернулся к шинкарю.
— Обложили со всех сторон. Слава богу, что дверь хоть крепка.
Шагнув к хозяину, он ухватил его за ворот рубахи и сжал с такой силой, что у того потемнело в глазах.
— Слушай меня и запоминай все хорошенько. Сейчас я приму свой последний бой, а ты заместо меня доделаешь то, что господь не дал свершить мне. Клянись всем для тебя святым, что исполнишь мою волю.
— Клянусь… Сделаю все, что скажешь, — с хрипом выдавил шинкарь.
— Держи… — казак сунул руку за пазуху, достал оттуда небольшой пергаментный свиток с несколькими печатями. — Спрячешь и отдашь тому, кто придет за ним. А нарушить клятву — с того света вернусь, дабы горло тебе перегрызть.
Хозяин испуганно сунул пергамент за пазуху.
— А кому отдать свиток, пан полковник? — поинтересовался он.
— Кому писан — сам придет, — ответил казак, взводя курок мушкета. — А сейчас поспеши на печку. А также вели жинке и хлопцам не высовываться с лежанки.
