Дмитрий Быков - Новые и новейшие письма счастья (сборник)
Вот и вся инновация, Кашин, верный друг мой годов с двадцати. Всякий рашен по-прежнему страшен, но теперь это пишут в Сети. Мы опять догниваем покорно и не ропщем уже ни хрена; мы в субстанции той же по горло, но сегодня прозрачна она. Прежде были зловещие пятна – ныне все мы сплошное пятно. Это стало любому понятно – до того, что уже не смешно. Все по-прежнему видно по рожам, да и запах повсюду уже… Ничего мы поделать не можем – разве только посраться в ЖЖ. И открытостью щедро украшен путь в беспамятство вниз головой.
Поправляйся, пожалуйста, Кашин.
Очень ждем. С уважением, твой.
Ларечное
Увы, проблемы родной столицы трагичны и велики. Устав покорно с ними мириться, Собянин сносит ларьки. В Москве, к примеру, повсюду пробки – Собянин рушит ларьки, и их разобранные коробки увозят грузовики. В Москве обобранные старухи и нищие старики – чтоб их поддерживать в бодром духе, Собянин рушит ларьки. В Москве – террора рабы тупые и злые боевики. Чтоб бомб в ларьках они не купили, Собянин рушит ларьки. В Москве наценки, в Москве накрутки, правительству вопреки, – но с новым мэром плохие шутки: Собянин сносит ларьки. В Москве чиновники взяткоемки и жадны, как хомяки, в бюджетной сфере царят потемки – Собянин сносит ларьки. Московский воздух грязнее смога, зловонней Москвы-реки – при новом мэре и с этим строго: Собянин сносит ларьки. В Москве разнузданные префекты, работать им не с руки, – их ждут суровые спецэффекты: Собянин сносит ларьки!
Смешно цепляться к невинной фразе, злорадства нету ни в ком, – но я не вижу особой связи меж пробками и ларьком. Мне даже как-то обидно трошки за нашу картошку-мать: иль после сноса «Картошки-крошки» тут взяток не будут брать? Давно бы гражданам вслух сказали о том, что не кто иной, а ларь цветочный на Белвокзале инфляции был виной! Что если враз, отдирая доски, в течение пары лет снести в Отечестве все киоски – преступность сойдет на нет! Что даже адская суть террора (он, впрочем, везде таков) на нет в России сведется скоро, когда не станет ларьков!
В том, что Собянин, дозоры выслав, войну объявил ларьку, – искать не нужно особых смыслов: все смыслы давно куку. Мне жаль чиновников новой власти, сумевших туда попасть: на чем бы им доказать отчасти, что это новая власть? Сполна бессилья они вкусили. Открытье – нельзя грустней: Москва – не остров, а часть России, и в анусе вместе с ней. Что сделать тут по-единоросски, чтоб Запад остался рад? – снести в окрестностях все киоски да гей– разрешить парад. И было б, может, еще бодрее в бедламе нашем родном, когда б киоски сносили геи: действительно два в одном.
У нас начальство – давно для виду. Наш жребий, видать, таков. Куда ни еду, за чем ни выйду – все вьется вокруг ларьков. Все власти, коих не выбирали, нацелены на ларьки: их ставят местные либералы и сносят силовики. Да что здесь, в общем, умеют кроме? Историк, достань скрижаль: мерси на том, что еще без крови, ларьков-то почти не жаль…
А впрочем, братцы, допустим смело, – Собянин недаром рос; тогда, быть может, не без прицела и этот ларьковый снос. Идет, допустим, легко одетый студентик, всегда готов: идет он к бабе, как все студенты, и хочет купить цветов. Цветов он хочет, но нет киоска, а только мусорный бак… «Ну что ж, плевать», – говорит он жестко и хочет купить табак. Ему желательна папироска, курить охота ему, – но раз табачного нет киоска, он хочет взять шаурму. Но нет ее! И тогда, в бессильи, отчаявшись ждать щедрот, студент поймет, что нужен России военный переворот! Ведь он не болен, не стар, не робок, не думец, не импотент…
Он сделает так, что не будет пробок.
Я верю в тебя, студент!
Кинологическое
Новый слух из компьютера вытек, облетел интернет в полчаса: знаменитый российский политик озаботился кличкой для пса. Получил он овчарку-болгарку, симпатичную, полную сил, но название выбрать подарку добрых подданных он попросил. Гордый Запад презрительно лает: демократии нам не дано! Губернаторов, мэров, парламент выбирать мы не можем давно, но имеем, подумавши здраво и других послаблений не ждя, несравнимо важнейшее право – озаглавить собаку вождя. Этот выбор прозрачен и равен, и важнее других двадцати – ибо как мы ее озаглавим, так она себя станет вести. Я, наверное, даже ревную: хоть разбейся страна моя вся, настроенье его напрямую будет больше зависеть от пса. Как мы с вами хвостом ни виляем, как ни лижем хозяйскую дверь – мы почти ни на что не влияем, а собака влиятельный зверь. Даже тот, кто котлеты ей рубит, водит в парк, cetera-cetera… Дело в том, что собаку он любит. И кита. И еще осетра. И простите меня, забияку, – я не требую доли иной: посмотрите на эту собаку и сравните ее со страной.
Вот и думай, мыслитель-дубина: есть собака, рыжа и бела, – как назвать, чтобы крепко любила, и верна, и довольна была? В блогах пишут: когда она сука (как и та, что имелась досель), – есть идея назвать ее Юка, или Юкосом, если кобель. Хвост отсечь, чтоб ходила бесхвосто, или груз привязать на конце б; ощущая свое превосходство, посадить ее в клетку, на цепь… Безусловно, она виновата: и порода, и норов, и стать. Но ее ведь придется когда-то, извините меня, выпускать? Как учил Ориген Диамантий, нет рецептов на все времена; и притом ни малейших гарантий, что собака вам будет верна.
Каждый помнит стишок без финала – про собаку, попа и про снедь, так что есть оснований немало обозвать ее просто «Транснефть». Это бренд перспективный, реальный, безоглядной успешности знак – раскрутил ее Леша Навальный, но в Кремле ее знали и так. У собаки появится масса, что всегда украшает зверье, а коль съест она лишнего мяса – поощрите медалью ее; приучите к печенью, к варенью – для хорошей собаки не жаль, – но гарантий любви, к сожаленью, не дают ни жратва, ни медаль.
Что еще предложить бы, родимый, чтоб попасть, извините, в струю? Любопытно назвать ее Димой. В чью бы честь? – да хотя бы в мою. Раз уж в тему мы так углубились, я, ей-богу, почел бы за честь, – но зачем вам домашний любимец с тем же именем, раз уже есть? Для чего его вешать на шею, где и так уж питомец один (нет, себя я в виду не имею – в этом мире достаточно Дим). И потом, назовешь ее эдак – и уже не спасешься, увы, от кудахтанья местных наседок: кто хозяин – она или вы? Кстати, жизнь нас уже убедила, что животные нашей страны, наделенные именем Дима, тоже в общем не слишком верны.
Утомленный вечернею грустью и томясь непонятной виной, предложу я назвать ее Русью, или, если хотите, Страной. Дрессируйте при помощи «фаса», ибо враг на родном рубеже; не давайте достаточно мяса, отбирайте и то, что уже; хорошо и побить (не до смерти), приучив ее к твердой руке. Чаще врите. Самой ей не верьте, на коротком держа поводке. О расплате оставьте тревогу: стоит только назвать ее Русь, как она вас полюбит, ей-богу. Объяснить этот факт не берусь. Сразу будете, как за стеною, в нашем общем щелястом дому. Решено: назовите Страною.
А для краткости можно – Муму.
Развивая п.
Европа пыжится, зараза, нам продавать мешая газ. Но у Европы нету газа – он сконцентрирован у нас! Он вызревает в зыбкой топи, где свет потух, а люд протух: его не может быть в Европе, поскольку это русский дух. Он вроде местного спецназа, и вы задумайтесь сперва: когда у вас не будет газа, вы перейдете на дрова. Тогда вам станет очевидна несправедливость ваших слов, вам станет больно и обидно, к тому ж у вас ведь нет и дров! Вы все там дружите домами, бабла полно, но дров-то нет, – а мы их столько наломали, что можно греться двести лет. Об этом вам не ради фразы сказал правительства глава: у вас там дух – у нас тут газы, у вас права – у нас дрова. Мы, может, звери перед вами и все живем не по уму, но до сих пор топить правами не удавалось никому.
Дрожи, голодный и раздетый Европы Западной жилец. Раз нету дров – топи газетой… Но нет и прессы, наконец, за чечевичную похлебку твердящей наглое вранье, такой, чтоб захотелось в топку швырнуть немедленно ее. Приятно русскую газету швырнуть в печной уютный ад. У вас подобной прессы нету – и разве ваши так горят?! А наши так наглы и робки, в них так цветет белиберда, что иногда без всякой топки они сгорают со стыда. И хоть ума у вас палата, он не поможет в этот раз – похоже, топливо, ребята, вам брать опять-таки у нас.
Нам не обидно, мы привыкли, что нет почтения ни в ком… Но если нет газет – то фиг ли: иные топят кизяком. Простите, что такая проза нам служит пищей для ума: кизяк – особый вид навоза, кирпич сушеного дерьма. По воле праведного Бога, что нас хранит на этот раз, у нас его настолько много, что отдыхает даже газ. Оно растет, оно не тает, оно буквально застит свет – у вас самих его хватает, но столько не было и нет. Универсальная приправа, национальная черта – оно налево и направо, на всякий вкус, на все сорта, и в нашем рвении холопьем, под стоны местных Диотим, мы всех натопим, всех затопим в два счета, если захотим.
Что ж, недалек конец рассказа. Распорядился ход планет, что там, в Европе, нету газа, и нету дров, и прессы нет – такой, которая бы в топку просилась русским языком, – и наконец ее, холопку, Господь обидел кизяком. Ей-ей, пора бежать оттуда. Ее, с мошной ее пустой, спасла бы только диктатура – но ведь, похоже, нет и той. Она дивила всю планету, но, проиграв, пошла на дно: ее в Европе больше нету, зато у нас ее полно. Сегодня, в двадцать первом веке, мечте фантастов голубой, – у нас диктатор в каждом ЖЭКе и в поликлинике любой; накачан бешеным откатом, безмерной властью облечен, – у нас в любом сидит диктатор, не понимающий ни в чем, и каждый дурень – спору нету, все дурни грамотны уже, – готов немедля сжить со свету другого дурня из ЖЖ. Народ у нас довольно хмурый, ему ли злобу побороть? Мы все набиты диктатурой, она буквально наша плоть; наш опыт ничему не учит, а если учит, то не нас; нас диктатура так же пучит, как нашу землю пучит газ; она корежит наши лица и отравляет мирный труд, и мы готовы поделиться – но почему-то не берут.
