Ангел войны - Виктор Борисович Кривулин
Дочь Колымы
До чего это грустно, что – побочная дочь Колымы —
расправляет свои запоздалые крылья вполнеба словесность
над немыми людьми, составлявшими некогда «МЫ»
их бесчисленных «я», умножаемых как бы на вечность.
До чего это грустно, что сегодня возможно сыграть
поощрительный реквием и, не рискуя ни сердцем,
ни шкурой,
помянуть за полводкой из тел человеческих гать,
намощенную щедро над жидко-болотной культурой.
Новый Верещагин
Наверное, из недр болотной армии
подымется новейший Верещагин…
Удары кисти, шаг за шагом,
за боевыми следуют ударами
десантных групп. Они вернутся, выстояв.
Они построятся в пятнистые колонны
у входа в Министерство обороны,
где их портрет неизъяснимый выставлен.
Пройдут по залу маршевой походкою,
не узнавая ни себя, ни командиров, —
один полувоенный Киров
пошлет на выходе напутствие короткое,
назвавши каждого отечески, по отчеству,
отпустит потрясенным на гражданку,
на жизнь обычную: зарядка спозаранку
и водка вечером – когда ее не хочется.
1987–1988
Из книги «Концерт по заявкам». 1989–1990
«по струнной плоскости народного оркестра…»
по струнной плоскости народного оркестра
посты рогатки будки ворота
с армейской звездочкой – такая простота
что нету человеческого средства
ни защититься от нее ни оторваться
а тут еще малороссийский альт
приподымается и забирает выше
границ водоразделов наций —
и от Урала до Савойских Альп
гуляет радио переполняя ниши
звукоубежища подполье слуховое
где прячутся остатки тишины
без электричества – коптилки зажжены
и пламя слабое, живое
с малейшим дуновением дрожит
На празднике народном
напрасно я на празднике народном
ищу мистериальный поворот
на красный свет или назад к животным
или в неведомый перед
мне повезло в отличие от многих:
родители меня больного привезли
в Столицу Бывшую откуда всех безногих
неслышно вывезли на самый край земли
пустынны улицы… предчувствие парада
звук не включен еще, кого-то молча бьют
возле моей парадной – и не надо
иных предутренних минут
я знаю что прошла, пережита блокада
мы счастливы, меня – я чувствую – возьмут
сегодня вечером туда, к решетке Сада
где утоленье голода – салют
В секторе обстрела
не зря из рук вываливалось дело —
нельзя ведь безнаказанно вести
игру с тенями в секторе обстрела
в бомбоубежище
а ну-ка пригвозди
рисунок на стену, когда ее шатает
когда кирпичная горячая пыльца
из-под карандаша испуганно взлетает
висит, как музыка, за голосом чтеца
плешивое отчетливое чтенье
гомеровского перечня
по списку
оставленных поселков, городов
угадываешь контур отступленья
свистящее дыхание врагов
в громовой тишине
и то, насколько близко
обещанное воскресенье
На отдыхе
палач по вечерам после работы
пьет молоко до одури до рвоты
парное пенное приправленное спиртом
из уцелевшей докторской мензурки
по радио то вальсы то мазурки
товарищи солдаты патриоты
и страх во сне что слишком сладко спит он
что все проспал – побудку по тревоге
ночное построенье второпях
бег по железным лестницам – а ноги
его как ватные – другие в сапогах
подкованных – а он босой младенец
в одной рубахе долгой, аж до пят
и без оружия и плачет не надеясь
проснуться – выровняться – остальных ребят
нагнать – проснуться с книгой ли с наганом
с молочной пеленою на очах
когда стога, предутренним туманом
наполовину съедены, торчат
обложенными дивными кремлями
над поймой обесформленной, над лугом
лишенным плоскости… ну, точно, киевляне
воинственным возвышенные духом
над половодьем половцев, над валом
завоевателей – и страх что сладко спит он
накрытый с головою одеялом
как будто притворяется убитым
или смертельно, дьявольски усталым
средь боя вечного и вечного покоя
бок о бок с пепельной невидимой рекою
Последняя книга
я-то молчу да вокруг не становится легче
ни тишины по ночам ни потрескивания свечи
если умрет электричество
газ отключат
восстановят буржуйские печи
из матерьялов подручных (жестянки стекло кирпичи) —
станет ли тише? очистит ли нас одичанье?..
толпы у воинских кухонь
бесплатные каша и хлеб
слухи о каннибализме и споры: что было в начале?
Слово Еда или Топливо? —
раньше
пока не ослеп
неба кусок между крыш уцелевший зачем-то
так и повиснул – во рвани в тревоге в дыму
Книга осталась
роскошный альбом Кватроченто
но и раскрыв
ничего не увижу
почти ничего не пойму
У костра
«Копни любого русского – найдешь
немца, татарина, финна, еврея…»
газ еще не отрублен, теплы батареи, в тылу
магазины торгуют и не опасаясь обстрела
высыпает на улицу публика. рано еще – не созрела
та большая тоска по косматому злому теплу
по космически-цельному телу
чтобы свет развалился на доли по линиям спектра…
в очи – звездная крошка, разбойный костер во дворе
двери, снятые с петель, разрублены – жгут на костре
подхожу к ним… на корточки (банда они или секта?)…
над печеной картошкой о голоде все,
