Велимир Хлебников - Том 3. Поэмы 1905-1922
<1910>, 1913
Медлум и Лейли*
Два царя в высоком Курдистане,Дочь и сын растут у них.Годы носят свои дани,Молодые уж невеста и жених.
Серебро и чернь во взорах,Дышат негою ресницы,Сердце бьется, Лейли шорохМедлума слушает десницы.
И в жизни царских детейПлетет паутину страданье.Жили когда-то между людейМедлум и Лейли – так гласило преданье.
В время осеннее,В день вознесения,Только три поцелуяСмертным даю я.Только раз в годуЯ вас вместе сведу,И с звездой сплетет звездуТри лобзания на ходу.
Будешь инок, купец и вояка,Девой смертной, владыкой иль рыбарь,Только пусть воля будет трояка,Чтобы божьей свободе был выбор.
И почует воздух холю,Дышит светом ветерок,И исполнит твою волюВетхий деньми кроткий бог.
Узревший, что серебряным крыломМедлум закроет слабую Лейли,Становится волшебным мудрецомСреди сынов земли.
Луч золотойПолночь пронзил,То Медлума лобызанье той,Кому Медлум бессмертно мил.
Божественный свет<Угас> в небесах,Неясный шлют приветДеревья в лесах.
И душа пылает всюдуПо лицу земной природы,И, смирясь, внимают чудуИзумленные народы.
Все меняет говор, норовИ правдивый гонит ликДля любви нескромных взоров,Для проказы и погонь,И трепещет, как огонь,Человеческий язык.
К временам стародавнимВозвращается племя земли,Камень беседует с камнемО веселии вечной любви.
Загорясь противоречьемК временам обыкновенным,Все запело человечьимПесен словом вдохновенным.
В этот миг золотого сиянияВ небе плещущих огненных крылТолько выскажи лучшие желанияТри, чтобы выбор у Господа был.
– Кто был обижен земнойСечей отцовских мечей,По смерти оденется мнойВ светоч венка из лучей.
Из сумрака серогоРождается дерево,Нагибаясь к соседу,И веет беседу.
Час божестваВ листьях растения,Глаз существаВидит в смущении.
В душах отчаянья мрак,Если расстроится любящих брак.Два разрушенных венца,Два страданья без конца.
Где живут два рода в ссоре,Где отцов пролита кровь,Там узнает желчь и гореИ безгрешная любовь.
И Медлум, и ЛейлиУзнают роковое «нет».Что ответить им моглиПитомцы неги слабых лет?
Священны в желаниях родители,Но и у молодых есть права,В отчаянии к бессмертия обителиЛейли промолвила слова:
– О, если расставаться нужноДвоим нам в свете этом,То разреши, Господь, чтоб дружноГореть могли мы звездным светом.
Бог, чье страшно молвить имяРту земного и везде,Повели, чтобы могли мыВверить жребий свой звезде!
И молитвы тихой колосСотворяет зерно хлеба,И Господь услышал голосС высоты ночного неба.
Где жизни правдой бедность,Там проходят чудеса,Лучами прекрасную бледностьРаздвояют небеса.
Где веселию границаНигде не знавшего вражды?И, чуда новая страница,Горят две яркие звезды.
НебосклонДвух сияющих сторонВам жилищем обречен,Там блестите ты и он.
Там, звездою мчась вдоль круга,Над местами, где любили,Пусть Медлум узнает другаВ ярком вечера светиле.
Ты, отрок непорочный,Возьмешь простор восточный,А ты, прекрасная Лейли,Взойди над сумраком земли.
И, покорна небесам,Запад выбрала Лейли,И к восточных звезд лесамПригвождает желчь земли.
Старики, подьемля вежды,Мимо призрака землиУзнают во тьме одеждыМимо мчащейся Лейли.
И, узрев чело для думНа востоке между тучами,Говорят: то наш МедлумОбъят грезами летучими.
<1910>
«Напрасно юноша кричал…»*
Напрасно юноша кричалРодных товарищей веселья,Никто ему не отвечал,Была пуста и нема келья.Народ на вид мученья падок,Народу вид позора сладок,Находчив в брани злой глагол.И, злоязычием покрыт охочим,Потупив голову, он шел.Ему Господь – суровый отчим.Ремнем обвитый кругом стана,Он счастья пасынок и пленник,Он возвращенный вспять изменник.Кругом суровая охрана,Для ней пустое голос денег.Чья скорбь и чье лицо,Как луч, блистающий сквозь тьму,В толпе почудилось ему?И чье звенит по мостовой кольцо?Сей вид условныйДуши печали, но немой,Что всемогущий быт сословныйСокрыл прозрачною фатой.Но любопытные старухи,Кивая, шепчутся о ней.И надвигает капелюхиСтража, сдвигался тесней.И вот уж дом. Хвала[Пророку мира] Магомету!Да благословит сей дом Алла!С словами старого советаЗначенья полны письменаХранила старая стена.Молчит суровое собранье,Оплот булгарского владавца,Выбирает, потупив взоры, наказанье,Казнь удалого красавца.И он постиг свою судьбу,–Висеть в закованном гробуНа священном дубу,На том, что выше всех лесов.Там ночуют орлы,Там ночные пирыОкровавленных сов.[Озирая гроб дубовый,– Казнь легка и высока! –Так заметил суд суровый].И на ящик замкаОпустился засов.Молитвы краткие поклоныПрервали плавно текший суд,И в ящик стук, и просьбы стоны,И прочь тяжелый гроб несут.Пространство, меры высоты,Его отделяют от земли.Зачем уделы красоты,Когда от казни не спасли?Внизу – поток, холмы, леса,Над ним [сияет звезд] костер.Потомство темное простерДуб в [ночные] небеса.Булгар, борясь с порокомИ карая зло привычек,На этом дереве высоком,Где сонмы живут птичек,Сундук повесил с обреченным,В пороке низком уличенным.Как гвоздь и млат, мрак гробовой;Биясь о стены головой,Живя в гробу, еще живой,Сквозь деревянные одеждыИскал луча надежды.Но нет ее. И ветер не уронитГроб, прикованный цепями,И снова юноша застонетК смерти прикован<ный> людями.Он долго должен здесь висеть,В тугих ремней, зав<язан>, сеть…Когда же гроб истлевший упадет,Засохший труп в нем взор найдет.То видит Бог. Ужасна караЗа то, что был беспечен в стражеВладавца темного коня.Закон торгового булгара,Рабынь искусного в продаже,Жесток, невинного виня.[И если гордость уберечьВладавца отрок не сумел,Тому виной не слабых меч,Но ночь – царица дел.Он не уберегВладавца темного коня.С признаньем смешанный упрек:Богини страсти то вина].Служанки робкой в ставню стук:– Пора! Пора!Пусть госпожи уходит другДо света со двора.– Уж поздно, исчезают грезы,И звезды сделались серей.Уходишь ты, – приходят слезы.Прости, прости – и будь скорейИ восточных благовонийДым рассеял свет лучей.Отрок, утром посторонний,Исчезает из дверей.Но не ржет и не храпитКонь, избранник табунов,Лишь поодаль всадник мчитКнязя волжских скакунов.
В глубине святой дубровы,Где туманно и сыро,Взором девственным суровыПоют девы позморо.Встав кумирами на кадкиПод дубровою в тени,Встав на сломанные пни,В изваяний беспорядке,Тихо молятся они.Из священных ковшейМолодой атепокштейОт злых козней застрахованное,От невзгоды очарованноеПодает золотистое пиво.И огни блестят на дивоСтроем блещущих свечей,Точно ветреный ручей.Песнь раздалась вновь сугубо,Слух великого отцаНе отсутствует нигде.И незримого жрецаВ глубине святого дубаТихо гремлет «сакмедэ!»И его дрожащий голосГромче сонма голосовНа поляне меж лесов,Где полдуба откололось.И тихо, тихо. ТишинаПрильнула к <–> кустам.Вдруг смотрят, перст прижав к устам,Идет прекрасная жена.Обруч серебряный обвилВолну разметанных власов,И взор печалью удивилРобких обитателей лесов.Упали робкие мордвины:– Мы покорны, мы невинны.Словами Бога убеждаютИ славословьем услаждают.Не так ли пред буреюТравы склоняются листы?Они не знают, видят гуриюИль деву смертной красоты.Она остановилась.– Где он? –Промолвила она и оборотилась.Вдруг крик и стон.Внезапная встала прислуга,Хватает за руку пришелицуИ мчит ее за мост, где влага.И вот уж коней слышен топот,За нею пыль по полю стелется,И вот уж замер грустный ропот.И, пораженная виденьем,Мордва стоит в оцепененьи,И гаснут на устахДавно знакомые песнопенья.Быть может, то СыржуВновь пленяет Мельканзо.Я видел деву. Я сужу:У ней небесное лицо.
Над мужниной висит зазубренный тесак,А над женскою постельюДля согласования весельяБыл шелковый дурак,Под ним же ожерелье.И, как разумная смена вещей,Насытив тело нежной лаской,Жену встречает легкой таской.Так после яств желают щей.А между тем, всегда однаХодила темная молва:Будто красавица-вдоваБыла к владавцу холодна.И, мстя за холод и отказ,Жестокий он дает наказ:Коня счастливцу дать стеречь,Похитить, умчать и казни обречь.Но о лукавой цели умолчалиСлухи позора и печали.
<1911>
