Вадим Шершеневич - Стихотворения и поэмы
«После незабудочных разговоров с угаром Икара…»
После незабудочных разговоров с угаром Икара,Обрывая «Любит — не любит» у моей лихорадочной судьбы.Вынимаю из сердца кусочки счастья, как папиросы из портсигара,И безалаберно их раздаю толстым вскрикам толпы.Душа только пепельница, полная окурков пепельница!Так не суйте же туда еще, и снова, и опять!Пойду перелистывать и раздевать улицу бездельницуИ переклички перекрестков с хохотом целовать,Мучить увядшую тучу, упавшую в лужу,Снимать железные панама с истеричных домов,Готовить из плакатов вермишель на ужинДля моих проголодавшихся и оборванных зрачков,Составлять каталоги секунд, голов и столетий,А напившись трезвым, перебрасывать день через ночь, —Только не смейте знакомить меня со смертью:Она убила мою беззубую дочь.Секунда нетерпеливо топнула сердцем, и у меня изоРта выскочили хищных аэропланов стада.Спутайте рельсовыми канатами белесоватые капризы,Чтобы вечность стала однобока и всегда.Чешу душу раскаяньем, глупое небо я вниз тяну,А ветер хлестко дает мне пó уху.Позвольте проглотить, как устрицу, истину,Взломанную, пищащую, мне — озверевшему олуху!Столкнулись в сердце две женщины трамваями,С грохотом терпким перепутались в кровь,А когда испуг и переполох оттаяли,Из обломков, как рот без лица, завизжала любовь.А я от любви оставил только корешок,А остальное не то выбросил, не то сжег,Отчего вы не понимаете!Жизнь варит мои поступкиВ котлах для асфальта, и проходят минуты парой,Будоражат жижицу, намазывают на уступы и на уступки,(На маленькие уступы) лопатой разжевывают по тротуару.Я всё сочиняю, со мной не было ничего,И минуты — такие послушные подростки!Это я сам, акробат сердца своего,Вскарабкался на рухающие подмостки.Шатайтесь, шатучие, шаткие шапки!Толпите шаги, шевелите прокисший стон!Это жизнь сует меня в безмолвие папки,А я из последних сил ползу сквозь картон.
«Зачем вы мне говорили, что солнце сильно и грубо…»
Зачем вы мне говорили, что солнце сильно и грубо,Что солнце угрюмое, что оно почти апаш без штанов…Как вам не совестно? Я вчера видел, как борзого ветра зубыВцепились в ляжки ласкающих, матерых облаков…И солнце, дрогнувшее от холода на лысине вершин,Обнаружилось мне таким жаленьким,МаленькимРебенком.Я согрел его в руках и пронес по городу между шин,Мимо домов в испятнанных вывесочных пеленках.Я совсем забыл, что где-тоЛюди просверливают хирургическими поездами брюхо горных громад.Что тротуары напыжились, как мускулы, у улицы-атлета,Что несомненно похож на купальню для звезд закат.Я нес это крохотное солнечко, такое ужасно-хорошее,Нес исцеловать его дружелюбно подмигивающую боль,А город хлопнул о землю домами в ладоши.Стараясь нас раздавить, как моль.И солнце вытекло из моих рук, крикнуло и куда-то исчезло,И когда я пришел в зуболечебницу и сник,Опустившись сквозь желтые йоды в кресло, —Небо завертело солнечный маховикМежду зубцов облаков, и десныОбнажала ночь в язвах фонарных щелчков…И вот я уже только бухгалтер, считающий весныНа щелкающих счетах стенных часов.Почему же, когда все вечерне и чадно,Полночь в могилы подворотен тени хоронитТак умело, что эти черненькие пятнаЮлят у нее в руках, а она ни одного не уронит.Неужели же я такой глупый, неловкий, что одинНе сумел в плоских ладонях моей души удержатьЭто масляное солнышко, промерзшее на белой постели вершин…Надо будет завтра пойти и его опятьОтыскать.
«Я больше не могу тащить из душонки моей…»
Я больше не могу тащить из душонки моей,Как из кармана фокусника, вопли потаскухи:Меня улица изжевала каменными зубами с пломбами огней,И дома наморщились, как груди старухи.Со взмыленной пасти вздыбившейся ночиТекут слюнями кровавые брызги реклам.А небо, как пресс-папье, что было мочиПрижалось к походкам проскользнувших дам.Приметнулись моторы, чтоб швырнуть мне послушнейВ глаза осколки дыма и окурки гудков,А секунды выпили допинга и мчатся из мировой конюшниВ минуту со скоростью двадцати голов.Как на пишущей машинке стучит ужас зубами,А жизнь меня ловит бурой от табакаЧелюстью кабака… Господа!Да ведь не могу же я жить — поймите сами! —Все время после третьего звонка.
«Прикрепил кнопками свою ярость к столбу…»
Прикрепил кнопками свою ярость к столбу.Эй, грамотные и неграмотные! Тычьте, черт возьми.Корявые глаза и жирные вскрики. ПлощадьмиИ улицами я забрасываю жеманничающую судьбу!Трататата! Т рататата! Ура! Сто раз: ура!За здоровие жизни! Поднимите лужи, как чаши, выше!Это ничего, что гранит грязнее громкого баккара,Пустяки, что у нас не шампанское, а вода с крыши!А пот мне скучно, а я не сознаюсь никому и ни за что;Я повесил мой плач обмохрившийся на виселицы книжек!Я пляшу с моторами в желтом пальто,А дома угрозятся на струсивших людишек.Это мне весело, а не вам! Это моя головаПробила брешь, а люди говорят, что это переулки;И вот стали словаСочные и подрумяненные, как булки?!А вы только читаете стихи, стихеты, стишонки;Да кидайте же замусленные памятники в небоплешь!Смотрите: мои маленькие мысли бегают, задрав рубашонки,И шмыгают трамваев меж.Ведь стихи это только рецензия на жизнь ругательная,Жизне-литературный словарь! Бросимте охать!С пригоршней моторов, возле нас сиятельная,Обаятельная, антимечтательная, звательная похоть!Да я и сам отдам все свои стихи, статьи и переводыЗа потертый воздух громыхающего кабака,За уличный салат ярко-оранжевой женской модыИ за то, чтобы хулиганы избили слово: тоска!
«Вы всё грустнеете…»
Вы всё грустнеете,Бормоча, что становитесь хуже,Что даже лужеВзглянуть в глаза не смеете.А когда мимо Вас, сквозь литые литавры шума,Тэф-тэф прорывается, в своем животе стеклянном протаскиваяБифштекс в модном платье, гарнированный сплетнями,Вы, ласковая,Глазами несовершеннолетнимиГлядите, как тени пробуют улечься угрюмоПод скамейки, на чердаки, за заборы,Испуганные кивком лунного семафора.Не завидуйте легкому пару,Над улицей и над полем вздыбившемуся тайком!Не смотрите, как над зеленым глазом бульвараБрови тополей изогнулись торчком.Им скучно, варварски скучно, они при смерти,Как и пихты, впихнутые в воздух, измятый жарой.На подстаканнике зубов усмешкой высмейтеБескровную боль опухоли вечеровой.А здесь, где по земному земно,Где с губ проституток каплями золотого сургуча каплет злоба, —Всем любовникам известно давно,Что над поцелуями зыблется тление гроба.Вдоль тротуаров треплется скок-скокПрыткой улиткой нелепо, свирепоПоток,Стекающий из потных бань, с задворков, с небаПо слепым кишкам водостоков вбок.И все стремится обязательно вниз,Таща корки милосердия и щепы построек;Бухнет, пухнет, неловок и боек,Поток, забывший крыши и карниз.Не грустнейте, что становитесь хуже,Ввинчивайте улыбку в глаза лужи.Всякий поток, льющийся вдоль городских желобков,Над собой, как знамя, несет запах заразного барака;И должен по наклону в конце концовНепременно упасть в клоаку.
«С севера прыгнул ветер изогнувшейся кошкой…»
С севера прыгнул ветер изогнувшейся кошкойИ пощекотал комнату усами сквозняка…Штопором памяти откупориваю понемножкуЗапыленные временем дни и века.Радостно, что блещет на торцовом жилетеЦепочка трамвайного рельса, прободавшего мрак!Радостно знать, что не слышат дети,Как по шоссе времени дни рассыпают свой шаг!Пусть далеко, по жилам рек, углубив их,Грузы, как пища, проходят в желудок столиц;Пусть поезд, как пестрая гусеница, делая вывих,Объедает листья суеверий и небылиц.Знаю: мозг — морг и помнит,Что сжег он надежды, которые мог я сложить…Сегодня сумрак так ласково огромнитОстрое значение хрупкого жить.Жизнь! Милая! Старушка! Владетельница покосов,Где коса смерти мелькает ночи и дни!Жизнь! Ты всюду расставила знаки вопросов,На которых вешаются друзья мои.Это ты изрыла на лице моем морщины,Как следы могил, где юность схоронена!Это тобой из седин мужчиныТкань савана сплетена!Но не страшны твои траурные монограммы,Смерть не может косою проволоку оборвать —Знаю, что я важная телеграмма,Которую мир должен грядущему передать!
Из раздела «В складках города»
