Игорь Губерман - Седьмой дневник
А о любимой дочке Тане я люблю рассказывать одну чисто пророческую историю. Ей было шесть лет, когда я её повёз куда-то. Исполнилось как раз полвека с образования Советского Союза – всюду флаги трепыхались, и какие-то из громкоговорителей плескались песнопения и бравурные речи. Стоя возле меня в битком набитом автобусе, малютка Таня сказала исторические слова:
– Лучше ехать на такси, чем со многими народами.
Сами народы это осознали только двадцать лет спустя.
А вскоре (как же время-то летит!) явились к Тане мы на юбилей. И я прочёл ей оду на сорокалетие:
Порядок пьянства не наруша,хотел бы я сказать сейчас:спасибо, милая Танюша,что родилась в семье у нас.
Вполне с душой твоею тонкой(да и с повадкой заодно)могла родиться ты японкой —ходила б, дура, в кимоно.
Весьма подвижная девица,лицом румяна и бела,могла француженкой родиться —какой бы блядью ты была!
В тебе есть нечто и славянское,российской кротости пример:налит коньяк или шампанское —тебе один по сути хер.
Хоть на сердечные делабывала ты порой в обиде,но чудных дочек родила,а это – счастье в чистом виде.
Являя чудо добротына поле родственном тернистом,совсем не била брата ты,и вырос он авантюристом.
Твоё презрение к наукам,семье известное давно,ты передашь, конечно, внукам,у дочек есть уже оно.
Твоё душевное тепловсегда уют нам щедро дарит:куда бы время ни текло,а рядом Таня кашу варит.
Ты легкомысленна в папашу,а в мать – по-женски ты умна;прими любовь, Танюша, нашу,и что налито – пей до дна!
А Боря Шильман тоже возмутительно молод: только что исполнилось шестьдесят. У Бори профессия загадочная – он хиропракт. У него своя клиника, и к нему густым потоком текут страждущие. Он не расспрашивает пациента о его болезнях и недомоганиях, он кладёт его на живот, гуляет пальцами по позвоночнику и сам говорит удивлённому больному, что именно того беспокоит. После чего он что-то гладит, разминает, порой встряхивает пациентов, невзирая на их жалобные стоны, и за несколько сеансов (а порой – всего за один) достигает чуда облегчения. И сам я был свидетелем таких чудес. И всё это – игрой на позвоночнике. Поэтому и славословие ему на юбилей я назвал —
Ода спинному хребту
Всех наших бед и радостей источник,всех органов лихой руководитель —таинственный и сложный позвоночник,спинного мозга верный охранитель.
Он правит нашей хваткой деловойи мудростью, прославленной в веках,мы думаем отнюдь не головой,а мозгом, затаённым в позвонках.
И знали уже древние народы:какие ни случатся воспаления,все боли наши, хвори и невзгодызависят от спинного управления.
И если человек – подлец и склочники пакости творить ему с руки —виновен в этом тоже позвоночник,шестой и двадцать третий позвонки.
И скрягу если мучают запоры,он тужится, не спит и одинок,здесь только об одном возможны споры —какой затронут порчей позвонок.
Мужчина средних лет в любой моментготов улечься с женщиной, ликуя,а если бедолага импотент —ослабли позвонки в районе хуя.
А пятый позвонок – совсем особый,загадка его тайною покрыта,рождает он порывы тёмной злобыу тёмного душой антисемита.
Один лишь позвоночник виноват,что бьёт жену подвыпивший мужчина,и даже если кто мудаковат —сокрыта в позвонках тому причина.
Но что бы ни случилось с человеками,какие хвори тело ни гнетут,убогими и хмурыми калекамиони к Борису Шильману идут.
От Бори выходя, они смеются,уху едят на травке у реки,и так, не зная удержу, ебутся,что видно, как окрепли позвонки.
Хребту спинному оду посвящая,сказать хочу я с искренним волнением:живи, Борис, и дальше, восхищаявесь мир своим целительным умением!
А про Витю Браиловского и его жену Иру я уже писал неоднократно. Дружба наша скреплена тюремным испытанием, хотя в местах сидели мы разных: Витя – в тюрьме столичной, в Бутырской, а я – в Загорске и Волоколамске. «Видишь, – сказал мне как-то Витя снисходительно, – тебя в Москве даже сидеть не пустили!» Так что и стихи я им пишу, сдобренные по возможности любимыми словами из уголовной фени. Подруга вора, например, – маруха, у Вити это слово очень нежно и ласкательно звучит, когда мы говорим об Ире. По этому пути пошёл, естественно, и я, когда случился Ирин юбилей:
Мужика к высотам духакто весь век ведёт?Маруха.
Если в горле стало сухо,кто стакан нальёт?Маруха.
Твёрже стали, мягче пухав нашей жизни кто?Маруха.
Если всё темно и глухо,кто утешит нас?Маруха.
Если вдруг повалит пруха,кто разделит фарт?Маруха.
Кто назойливо, как муха,мысли нам жужжит?Маруха.
Кто, хотя у мужа брюхо,ценит мужа в нём?Маруха.
А Вите на его семидесятилетие я описал весь его жизненный путь:
Я Витю знаю хорошо,хочу воспеть его харизму.Он очень долгий путь прошёлот онанизма к сионизму.
С медалью Витя школу кончил,ему ученье не обрыдло,и стал он грызть науки пончик,стремясь добраться до повидла.
Плетя узор цифирной пряжи,он тихо жил в подлунном мире,и по рассеянности дажезачал детей подруге Ире.
Без героизма и злодействасвой срок по жизни он мотал,но вдруг высокий дух еврействав его крови заклокотал.
И стал он пламенный борецза право выезда евреям,его обрезанный конец,подобно флагу, всюду реял.
В железном занавесе дыркухотел пробить он головой,из-за чего попал в Бутырку,но вышел целый и живой.
И одолел судьбу еврей,на землю предков он вернулся,о камни родины своейдовольно крепко наебнулся.
Но, не привыкши унывать,изжил он горечь на корнюи вскоре стал преподаватьстудентам разную херню.
Ещё он очень музыкалени тягой к выпивке духовен,и где б ни жил, из окон спалентекли Шопен или Бетховен.
Но надоела скоро Витеучёной линии тесьма,и Витя круто стал политик,поскольку был мудёр весьма.
И тут освоился так быстро(он опыт зэка не забыл),что даже занял пост министраи полчаса министром был.
С утра он важно едет в кнессет,престижной славы пьёт винои с обстоятельностью меситбольшой политики гавно.
Зачем писал я эту оду?Чтобы слова сказать любовные,что в масть еврейскому народутакие типы уголовные.
Тут непременно надо сделать интересную добавку. Витя действительно был министром науки всего три-четыре дня, а после что-то поменялось в их правительственных играх, и Витя стал заместителем министра внутренних дел. Я даже как-то навещал его по месту службы: когда ещё доведётся посидеть в кабинете заместителя министра, да ещё внутренних дел? Я только очень был разочарован: клетушка и клетушка, да к тому же – плохо сделанный ремонт. Но дело не в этом. Витя решил, что столь недолгое пребывание в министрах – может быть, рекорд всемирный, и послал запрос об этом в комитет (так ли он называется?) Гиннесса по рекордам. Оттуда ему вскоре вежливо ответили: уж извините, это не рекорд, известны люди, пробывшие в должности министров четверть часа, после чего их расстреляли. Так что Витя дёшево отделался.
А Яше Блюмину писал я восхваление – к восьмидесятилетию. Он и сегодня хоть куда, дай Бог ему здоровья и удачи. О его таланте творческом я написал в стихе, а вот о доброте его необычайной надо бы сказать особо. Он к себе в свою столярную мастерскую брал, чтобы помочь им прокормиться, таких проходимцев, что потом его печальные истории мы слушали, не зная, смеяться или плакать. Но главное о нём – в торжественной оде:
Безумной силой Геркулесаприрода Яшу наградила;пока он юный был повеса,вся сила в еблю уходила.
Он был художник по призваниюи был в искусстве эрудит.Когда б не тяга к рисованию,то стал бы питерский бандит.
Но тут любовь накрыла Якова,навеки став его судьбой;Алёна вышла б не за всякого,но Яша всех затмил собой.
Он отродясь не жёг табаки не макал перо,любил друзей, любил собаки выпить мог ведро.
Игрушки резал он недурно,сам Ростропович, как дитя,так восторгался ими бурно,что умер сорок лет спустя.
Плюя на прелести карьеры,он душу дерева постиги начал делать интерьеры,в чём высоты большой достиг.
И в мастера наш Яша вышел,огнём таланта был палим,но голос предков он услышали съехал в Иерусалим.
Не высох в жаркой он пустыне,завидный ждал его успех —шкафы для письменной святынистал делать он искусней всех.
Умело пряча ум и чувства,но мысля очень глубоко,принёс в еврейское искусствоон выебоны рококо.
А также всякое бароккоон поднял тут на высоту,и без единого упрёкаглядит еврей на красоту.
Не знал еврей в краю убогомшкафов красивей и прочней,и Божий дух по синагогамстал веять гуще и сочней.
Являет Яша гордость нашу,в нём доброты и вкуса много,и Бог любуется на Яшу,а Яша стружкой славит Бога.
Вот пока и всё. Но близятся другие юбилеи и, Бог даст, ещё я славословий накропаю. Ведь кого, как не друзей и близких, нам положено в короткой этой жизни восхвалять?
