Николай Некрасов - Том 3. Стихотворения 1866-1877
<26–27 февраля 1867>
Еще тройка*
1
Ямщик лихой, лихая тройкаИ колокольчик под дугой,И дождь, и грязь, но кони бойкоТелегу мчат. В телеге тойСидит с осанкою победнойЖандарм с усищами в аршин,И рядом с ним какой-то бледныйЛет в девятнадцать господин.
Все кони взмылены с натуги,Весь ад осенней русской вьюгиНавстречу; не видать небес,Нигде жилья не попадает,Всё лес кругом, угрюмый лес…Куда же тройка поспешает?Куда Макар телят гоняет.
2
Какое ты свершил деянье,Кто ты, преступник молодой?Быть может, ты имел свиданьеВ глухую ночь с чужой женой?Но подстерег супруг ревнивыйИ длань занес — и оскорбил,А ты, безумец горделивый,Его на месте положил?
Ответа нет. Бушует вьюга.Завидев кабачок, как друга,Жандарм командует: «Стоять!»Девятый шкалик выпивает…Чу! тройка тронулась опять!Гремит, звенит — и улетаетКуда Макар телят гоняет.
3
Иль погубил тебя презренный.Но соблазнительный металл?Дитя корысти современной,Добра чужого ты взалкал,И в доме издавна знакомом,Когда все погрузились в сон,Ты совершил грабеж со взломомИ пойман был и уличен?
Ответа нет. Бушует вьюга;Обняв преступника, как друга,Жандарм напившийся храпит;Ямщик то свищет, то зевает,Поет… А тройка всё гремит,Гремит, звенит — и улетаетКуда Макар телят гоняет.
4
Иль, может быть, ночным артистомТы не был, друг? и просто мыТеперь столкнулись с нигилистом,Сим кровожадным чадом тьмы?Какое ж адское коварствоТы помышлял осуществить?Разрушить думал государство,Или инспектора побить?
Ответа нет. Бушует вьюга,Вся тройка в сторону с испугаШарахнулась. Озлясь, кнутомЯмщик по всем по трем стегает;Телега скрылась за холмом,Мелькнула вновь — и улетаетКуда Макар телят гоняет!..
(2 марта 1867)
«Зачем меня на части рвете…»*
Зачем меня на части рвете,Клеймите именем раба?..Я от костей твоих и плоти,Остервенелая толпа!Где логика? Отцы — злодеи,Низкопоклонники, лакеи,А в детях видя подлецов,И негодуют и дивятся,Как будто от таких отцовГерои где-нибудь родятся?Блажен, кто в юности слепойПогорячится и с размахуПоложит голову на плаху…Но кто, пощаженный судьбой,Узнает жизнь, тому дорогиИ к честной смерти не найти.Стоять он будет на путиВ недоумении, в тревогеИ думать: глупо умирать,Чтоб им яснее доказать,Что прочен только путь неправый;Глупей трагедией кровавойБез всякой пользы тешить их!Когда являлся сумасшедший,Навстречу смерти гордо шедший,Что было в помыслах твоих,О публика! одну идеюТвоя вмещала голова:«Посмотрим, как он сломит шею!»Но жизнь не так же дешева!
Не оправданий я ищу,Я только суд твой отвергаю.Я жить в позоре не хочу,Но умереть за что — не знаю.
(24 июля 1867)
Притча о «киселе»*
Жил-был за тридевять земель,В каком-то царстве тридесятом,И просвещенном, и богатом,Вельможа, именем — Кисель.За книгой с детства, кроме скуки,Он ничего не ощущал,Китайской грамотой — науки,Искусство — бреднями считал;Зато в войне, на поле браниПодобных не было ему:Он нес с народов диких даниЦарю — владыке своему.Сломив рога крамоле внешнейПожаром, казнями, мечом,Он действовал еще успешнейВ борьбе со внутренним врагом:Не только чуждые народы,Свои дрожали перед ним!Но изменили старцу годы —Заботы, дальние походы,Военной славы гром и дымИзраненному мужу в тягость:Сложил он бранные дела,И императорская благостьГражданский пост ему дала.Под солнцем севера и юга,Устав от крови и побед,Кисель любил в часы досугаТеатр, особенно балет.Чего же лучше? Свеж он чувством,Он только изнурен войной —Итак, да правит он искусством,Вкушая в старости покой!
С обычной стойкостью и рвеньемКисель вступил на новый пост:Присматривал за поведеньем,Гонял говеть актеров в пост.Высокомерным задал гонку,Покорных, тихих отличил,Остриг актеров под гребенку,Актрисам стричься воспретил;Стал роли раздавать по чину,И, как он был благочестив,То женщине играть мужчинуНе дозволял, сообразивЧто это вовсе неприлично:«Еще начать бы дозволять,Чтобы роль женщины публичноМужчина начал исполнять!»
Чтобы актеры были гибки,Он их учил маршировать,Чтоб знали роли без ошибки,Затеял экзаменовать;Иной придет поздненько с пира,К нему экзаменатор шасть,Разбудит: «Монолог из ЛираЧитай!..» Досада и напасть!
Приехал раз в театр вельможаИ видит: зала вся пуста,Одна директорская ложаЕго особой занята.Еще случилось то же дважды —И понял наш Кисель тогда,Что в публике к театру жаждыНе остается и следа.Сам царь шутя сказал однажды:«Театр не годен никуда!В оркестре врут и врут на сцене,Совсем меня не веселя,С тех пор как дал я МельпоменеИ Терпсихоре — Киселя!»
Кисель глубоко огорчился,Удвоил труд — не ел, не спал,Но как начальник ни трудился,Театр ни к черту не годился!Тогда он истину сознал:«Справлялся я с военной бурей,Но мне театр не по плечу,За красоту балетных гурийПродать я совесть не хочу!Мне о душе подумать надо,И так довольно я грешил!»(Кисель побаивался адаИ в рай, конечно, норовил.)Мысль эту изложив круглее,Передает секретарю:Дабы переписал крупнееДля поднесения царю.Заплакал секретарь; печалиНе мог, бедняга, превозмочь!Бежит к кассиру: «Мы пропали!»(Они с кассиром вместе крали),И с ним беседует всю ночь.Наутро в труппе гул раздался,Что депутация нужнаПросить, чтобы Кисель остался,Что уж сбирается она.«Да кто ж идет? с какой же стати? —Кричат строптивые. — ДавноМы жаждем этой благодати!»— «Тссс! тссс!.. упросят всё равно!»И всё пошло путем известным:Начнет дурак или подлец,А вслед за глупым и бесчестнымПойдет и честный наконец.Тот говорит: до пенсионаМне остается семь недель,Тот говорит: во время оноМою сестру крестил Кисель,Тот говорит: жена больная,Тот говорит: семья большая —Так друг по дружке вся артель,Благословив сначала небо,Что он уходит наконец,Пошла с дарами соли-хлебаПросить: «Останься, наш отец!»…
Впереди шли вдовицы преклонные,Прослужившие лета законные,Седовласые, еле ползущие,Пенсионом полвека живущие;Дальше причет трагедии: вестники,Щитоносцы, тираны, кудесники,Двадцать шесть благородных отцов,Девять первых любовников;Восемьсот театральных чиновниковПо три в ряд выступали с боковС многочисленным штабом:С сиротами беспечными,С бедняками увечными,Прищемленными трапом.Пели гимн представители пения,Стройно шествовал кордебалет;В белых платьицах, с крыльями генияКорифейки младенческих лет,Довершая эффект депутации,Преклонялись с простертой рукойИ, исполнены женственной грации,В очи старца глядели с мольбой…
Кто устоит перед слезамиДетей, теряющих отца?Кисель растрогался мольбами:«Я ваш, о дети! до конца!.Я полагал, что я ненужен,Я мнил, что даже вреден я,Но вами я обезоружен!Идем же, милые друзья,Идем до гробового часуПутем прогресса и добра…»Актеры скорчили гримасу,Но тут же крикнули: ура!«Противустать возможно ядрам,Но вашим просьбам — никогда!»
И снова правит он театромИ мечется туда-сюда;То острижет до кожи труппу,То космы разрешит носить.А сам не ест ни щей, ни супу,Не может вин заморских пить.В пиесах, ради высших целей,Вне брака допустил любовьИ капельдинерам с шинелейДоходы предоставил вновь;Смирившись, с автором «Гамлета»Завесть знакомство пожелал,Но бог британского поэтаК нему откушать не прислал.Укоротил балету платья,Мужчиной женщину одел,Но поздние мероприятьяНе помогли — театр пустел!Спились таланты при Ликурге,Им было нечего играть:Ни в комике, ни в драматургеОхоты не было писать;Танцорки как ни горячились,Не получали похвалы,Они не то чтобы ленились,Но вечно были тяжелы.В партере явно негодуют,Свет божий Киселю не мил,Грустит: «Чиновники воруют,И с труппой справиться нет сил!Вчера статуя командораНи с места! Только мелет вздор —Мертвецки пьяного актераВ нее поставил режиссер!Зато случился факт печальныйНазад тому четыре дня:С фронтона крыши театральнойУшло три бронзовых коня!»
Кисель до гроба сценой правил,Сгубил театр — хоть закрывай! —Свои седины обесславил,Да не попасть ему и в рай.Искусство в государстве пало,К великой горести царя,И только денег прибывалоУ молодца-секретаря:Изрядный капитал составил,Дом нажил в восемь этажейИ на воротах львов поставил,Сбежавших перелив коней…
Мораль: хоть крепостные стеныИ очень трудно разрушать,Однако храмом МельпоменыТрудней без знанья управлять.Есть и другому поученьюТут место: если хочешь в рай,Путеводителем к спасеньюСекретаря не избирай.
(21 августа 1865)
